Божество реки - Уилбур Смит

— Бак-Хер! — закричали все, когда фараон возложил на Тана звенящие золотые цепи, только что принадлежавшие вельможе Интефу, к которым он добавил подвеску в форме звезды — знак воинской доблести. — Да здравствует вельможа Харраб!

Когда Тан отошел, фараон снова повернулся к пленникам.

— Вельможа Интеф, ты лишаешься своего титула вельможи фиванского круга. Твое имя и звание будут стерты со всех памятников и с гробницы, приготовленной тобой для себя в Долине знати. Все твои имения и все твои богатства, включая незаконно собранные сокровища, переходят короне, кроме имений, когда-то принадлежавших Пианки, вельможе Харрабу, и которые обманным путем перешли к тебе. Теперь они целиком переходят к их наследнику, моему доброму Тану, вельможе Харрабу.

— Бак-Хер, фараон мудр! Да живет он вечно! — беспорядочно закричали люди вокруг. Госпожа моя, не стыдясь, рыдала рядом со мной, как и половина жен царя. Очень немногие могли устоять перед красавцем героем с золотистыми волосами, которые, казалось, затмевали даже блеск золота на его груди.

А потом царь застал меня врасплох. Он посмотрел прямо на меня, туда, где я сидел рядом с моей госпожой.

— Есть еще один верный человек, оказавший короне услугу и открывший местонахождение похищенных сокровищ. Пусть раб Таита выйдет сюда.

Я спустился вниз, встал перед троном, и царь заговорил мягким добрым голосом:

— Ты неизмеримо пострадал от рук изменника Интефа и его подручного Расфера. Они вынуждали тебя совершать низкие дела и преступления против государства, сотрудничать с разбойниками и грабителями и скрывать сокровища хозяина от царских сборщиков податей. Однако ты творил это не по своей воле. Как раб ты должен был выполнять приказы своего господина. Поэтому я освобождаю тебя от всех обвинений и ответственности за содеянное. Я заявляю, что ты невиновен ни в одном из преступлений твоего бывшего хозяина, и награждаю тебя за твою верную службу двумя тахами чистого золота, которые будут выплачены тебе из сокровищ, конфискованных у изменника Интефа.

Люди встретили это заявление царя удивленным шепотом. Я вскрикнул от неожиданности: сколько золота! Такое состояние может посоперничать с богатствами знатнейших вельмож страны, его хватит на приобретение огромных участков плодороднейшей земли у реки и обстановку для великолепных вилл на этих участках. На него можно купить три сотни рабов для работы на этой земле, можно снарядить целую флотилию торговых судов и отправить их во все концы земли, чтобы они привезли еще больше сокровищ. Такое богатство могло потрясти даже мое воображение, но царь еще не кончил.

— Поскольку ты раб, эти сокровища будут выданы не тебе, а твоей госпоже, младшей жене фараона. — Мне следовало бы сразу догадаться, что фараон оставит такое состояние в своей семье.

Я — человек, богатства которого несколько мгновений назад равнялись состоянию знатнейших семей Египта, — поклонился царю и вернулся на свое место рядом с госпожой. В утешение она пожала мне руку, но, по правде говоря, я не был несчастлив. Наши судьбы так крепко переплелись, что я стал ее частью. Теперь мы оба больше ни в чем не будем нуждаться. Я уже начал обдумывать, во что мы вложим состояние моей госпожи.

Наконец царь объявил приговор остальным пленникам, хотя, произнося его, он смотрел только на вельможу Интефа.

— Ваши преступления невиданны. Ни одно из привычных наказаний не подходит вам. Вот мой приговор. На рассвете дня, после окончания праздника Осириса, вас прогонят по улицам Фив связанными и обнаженными, прибьют живыми за ноги к главным воротам города головой вниз и оставят висеть до тех пор, пока вороны не вычистят ваши кости. Затем ваши кости снимут, перемелют в порошок и бросят в Нил.

Даже Интеф побледнел и зашатался, когда услышал такой приговор. Распорядившись с земными телами так, чтобы их невозможно было забальзамировать и сохранить, фараон обрекал пленников на небытие. Для египтянина никакое наказание не может быть более суровым. Им навеки было отказано в полях рая.

КОГДА ГОСПОЖА моя изъявила желание пойти на казнь и посмотреть, как отца приколотят за ноги к главным воротам города, я подумал, что она не поняла, какое страшное зрелище ожидает ее. Поэтому стал решительно возражать. Я никогда не замечал в ней садистских наклонностей. Большинство царских жен собиралось присутствовать на казни, что, по-моему, и повлияло на нее. Да и Тан будет руководить церемонией казни, а она не упускала возможности поглядеть на него, даже на расстоянии.

В конце концов мне удалось переубедить ее, только употребив самый сильный довод из своего арсенала.

— Госпожа, такое жестокое зрелище наверняка повредит твоему нерожденному сыну. Ты же не хочешь калечить молодой неокрепший ум!

— Это невозможно! — Она впервые за время нашего спора заколебалась. — Мой сын ничего не узнает.

— Он увидит все твоими глазами, а вопли умирающего деда достигнут его маленьких ушек через стенки твоего живота, — я тщательно подобрал слова и добился нужного результата. Лостра задумалась и через некоторое время вздохнула.

— Но ты пойдешь туда и очень подробно все опишешь. Ты не пропустишь ни одной мелочи. Больше всего я хочу знать, как будут одеты жены царя. — Потом коварно усмехнулась, показывая, что доводы мои ее не совсем обманули:

— А расскажешь ты мне все шепотом, чтобы ребенок не проснулся и не подслушал нас.

Когда я покидал гарем на рассвете дня казни, было еще темно и саван мрака покрывал дворец. Я торопливо прошел через водный сад, где звезды отражались в черных зеркалах прудов. Когда я приблизился к крылу дворца, где содержался вельможа Интеф, то увидел свет ламп и факелов, услышал ругань и голоса, лихорадочно отдававшие приказы.

Я сразу понял, что произошло нечто серьезное, и побежал. Страж у двери личных покоев Интефа чуть не проткнул меня копьем, но, узнав, в последний момент поднял оружие и пропустил.

Тан стоял посередине прихожей, рычал, как черногривый лев в ловушке, и лупил кулаками каждого, кто попадался под руку. Хотя он всегда был вспыльчивым человеком, я ни разу не видел, чтобы гнев настолько выводил его из себя. Казалось, мой друг потерял дар членораздельной речи и способность мыслить. Воины, могучие герои отряда синих, трусливо прятались от него, и во всем крыле дворца стоял невероятный шум.

Я направился к нему, увернулся от удара и крикнул прямо в лицо:

— Тан, это я! Возьми себя в руки! Во имя всех богов, ты что, сошел с ума?

Тан чуть было не ударил меня снова, но я видел, как он борется с собой. Наконец ему удалось взять себя в руки.

— Посмотри, можешь ли ты помочь им. — И он показал на тела стражников, валявшиеся на полу прихожей, как на поле битвы. С ужасом я узнал в одном из них Хетхета, старшего сотника отряда и уважаемого мной человека, который лежал в углу, свернувшись и сжимая живот. На лице у него застыла такая гримаса боли, какую я бы не хотел увидеть еще раз. Я коснулся его щеки: кожа была холодна и безжизненна.