Огниво Рассвета - Алексей Будников

Когда я позволил себе в очередной раз присесть, давая отдохнуть тяжелым ногам и изо всех сил стараясь не подпускать сон на опасное расстояние, в стороне крутые и нагие хребты сменил более-менее ровный, усыпанный белой крупой и пролегавший меж ощетинившимся острыми пиками камнем серпантин. К тому моменту пройденный несколько часов назад, увитый угрюмым туманцем перелесок уже смотрел на меня зеленоватой кляксой из далекой низины.

Неожиданно показавшаяся дорога настолько вдохновила меня, что я тут же подскочил, вмиг позабыв и об усталости, и о сне, направившись прямиком к протекавшей узкой ленточкой среди клыкастых каменюк нехоженой тропке. Вскоре она вынырнула к обрыву, принявшись виться по самому его краю, отчего мне пришлось сбавить шаг и ступать уже куда более. Обмороженные ноги еле передвигались — так и оступиться недолго. А там — долгий (или, быть может, короткий) полет, в финале которого моей голове будет суждено повстречаться с какой-нибудь булыгой. От этой мысли я невольно вздрогнул, едва не сорвавшись в пропасть и лишь чудом устояв на хоть и редком, но крайне скользком снегу.

Медленно, дюйм за дюймом ступая по застланной осклизлой крупой тропе, я успел проклясть все, что закрадывалось в голову. От морозного, сковывавшего тело и разум воздуха хотелось просто сесть и сдохнуть на этом месте, сдавшись и приняв бесславную смерть, подобно самому последнему трусу. Какая нелегкая занесла меня в эти горы, в ту непонятную башню, в хижину колдуна, в пещеру, с которой все и началось? По чьей указке я ныне ступаю и ради чего? Уже и не припомню, сколько раз меня посещали подобные мысли на протяжении последнего месяца. А ответа все нет. И я как марионетка безропотно подчиняюсь приказам своих кукловодов, которыми сначала были герцог Дориан Лас и Фарес эль'Массарон, затем Вильфред Форестер, а теперь этот таинственный, одним мановением руки убивший другого человека, но меня отчего-то отпустивший на волю дух. Впрочем, на волю ли? Скорее на очередную уготованную мне тропу, по которой я всякий раз ступаю, не находя сил остановиться и сойти.

Как же мне сейчас хотелось проснуться в кровати с одной лишь мыслью, что все случившееся за последние седмицы — не более, чем пустой сон. Однако я уже много раз засыпал и пробуждался, а этот кошмар все продолжался. И самое страшное то, что, коли я остановлюсь сейчас, на морозных склонах Драконьих Клыков, вдали от дома, без толковой пищи и крова, значит обреку себя на долгую и малоприятную гибель от холода и голода. Можно повернуть обратно, но… для чего? Покуда я отыщу тракт, пройдет несколько дней, да и идти к нему придется по не самым безопасным местам. Жить не на что, карманы пусты, а котомка стремительно худеет. Но даже если я решусь, поверну назад и успею выйти к ближайшей деревне прежде, чем мой желудок сожрет сам себя… Что тогда? Вновь побреду волочить никчемную жизнь дорожного налетчика? Поступь истинных заморозков уже слышна на крайнем севере страны, скоро она распространится и южнее. И тогда денег, что отдал мне в путь учитель, не хватит и на пару десятков ночей в Виланвеле или Достене. Выступать же на охоту по такой погоде не станет и самый отъявленный, с голодухи жрущий землю разбойник, да и ни один обоз до весны сюда не проследует. А на стезю мелкого карманника я больше вставать не намерен, мне руки дороги.

Получается, иного выбора, как в очередной раз подчиниться воле кукловода, у меня сейчас нет. Слишком глубоко я втянут в эти игрища. Хочу выжить — придется идти дальше. Хотя, по поводу выжить, сомнительно. Скорее, если я ищу легкой и быстрой смерти от лап какой-нибудь страшной твари или заклинания, а не долгой и мучительной, от природы и живота, то сходить с уготованной мне тропы не следует. А после, по теплу, посмотрим. Впрочем, никаких планов строить не возьмусь. Это слишком часто выходило мне боком.

Если склон, по которому я был вынужден ступать, покуда не нашел эту худо-бедно ровную дорожку, являл собой место исключительно девственное, давно не покорявшееся человеческой ноге, то на опасно вившейся близ обрыва ленточке серпантина вскоре обнаружились следы чьей-то жизни. Огороженные с трех сторон невысокой горной грядой, на плато раскинулись маленькая, составленная из обтесанных палок и очищенных шкур, разбитая палатка и потухший костер с примостившимся над ним на тонкой перекладине котелком. Я сразу замедлил шаг, пригнулся, практически припадая на четвереньки, и отступил за ближайший валун. Прислушался. Тихо. Лишь ветер, этот незримый путник, ныне разгуливал по бивуаку, потрескивая черным, сгоревшим хворостом, и со свистом пролетая сквозь дыры в шкурах. Ни человеческого голоса, ни храпа, сопенья или чавканья. Ничего. Из палатки не выныривало даже ни частички пара от дыхания. Видно, стоянка была покинута. С одной стороны, я мог безмерно радоваться, что лагерь безлюден и не придется встречаться с неизвестно как настроенными обитателями. С другой — эти воткнутые в землю и, безмолвно накренившись, поддерживавшие натянутую звериную шкуру шесты, черный холодный костер, проржавелый котелок, мерно поскрипывавший и покачивавшийся на штанге от слабых дуновений ветра… Подобная картина навевала уныние и некий страх, робость. И я бы, возможно, обошел стороной этот треклятый, пугающий своей отрешенностью бивуак, если бы только мой разум не сдался под натиском сжавшегося и недвусмысленно заурчавшего желудка. Никаких сил сопротивляться алчущему нормальной, приготовленной пищи животу я в себе не нашел.

Стараясь сохранять бдительность, я осмотрительно двинулся к лагерю. Под ногами сразу что-то лязгнуло. От неожиданности я едва не вскрикнул, а рефлексы вообще готовы были швырнуть меня обратно в укрытие. Но вспыхнувший порыв трусости все же удалось погасить. Взгляд упал вниз. Близ правого сапога, под тонкой кромкой снега, глаза уличили поблескивавшую в этой белизне сталь небольшого топорика. По виду — охотничьего. Знать, здесь обитал какой-то зверолов. Но что вынудило его оставить на стоянке свое оружие? Даже не просто оставить, а бросить. Топор покоился на земле относительно давно, раз его уже успело припорошить снежной пеленой. Обильных снегопадов за весь свой подъем я не наблюдал, лишь ничтожную крупу. А чтобы такая смогла скрыть под собой целый топор, потребовалось бы несколько часов.

Впрочем, уделять оружию излишнее внимания я не стал. Не за тем пришел — об этом мне напомнил с новой силой заурчавший желудок, заставивший на несколько мгновений мучительно заболеть верх живота. Я хладнокровно переступил через топор и, скрипя белой коркой под сапогами, подоспел к котелку, загребущей рукой сдвинул плоскую крышку, практически окуная голову в чан… Пусто. Лишь следы накипи на стенках. Ни намека на пищу, один только пряный, почти полностью выветрившийся, издевающийся над моей алчбой запах неизвестной похлебки. Вероятно, готовивший это охотник изголодался не меньше моего, коли вылизал все до последней капли.