Русские исторические женщины - Даниил Мордовцев

«Меня уверяют, что она переносит свое несчастие героически и говорит, что оплакивает общую потерю, как член государства, но, как частное лицо, радуется этой смерти, избавившей ее от пытки, которую самый жестокий изверг и самая изобретательная кровожадность не могли бы придумать. Она совершенно равнодушна к своей будущей судьбе, и думает, что если преодолела свою привязанность, то может спокойно перенести все телесные страдания.

«Сановник, навещавший, ее, рассказал мне о своем разговоре с ней.

«Он нашел ее совершенно покинутую всеми, кроме одной только служанки и лакея, который служил ей с детства. Так как сановник был возмущен увиденной им обстановкой, то она ему сказала: «наша страна вам мало известна…» И к тому, что я уже вам рассказала, она прибавила, что ее молодость и невивность, а также и известная доброта той, которая наследовала престол, заставляют ее надеяться, что она не будет подвергнута никакому публичному оскорблению, а что бедность в частной жизни для нее ничего не значит, так как ее сердце занято единственным предметом, с которым ей будет приятна и уединенная жизнь. Предполагая, что под словом «единственный предмет» могут подразумевать ее первого жениха, она поспешно прибавила, что запретила своему сердцу думать о нем с того мгновенья, когда это стало преступным, но что она имела в виду свой семью, образ действий которой, как она думает, будут порицать, и что она не может преодолеть в себе естественной привязанности, хотя и была принесена в жертву обстоятельствам, которые теперь делаются причиной гибели ее семьи.

«Вы, – заключает леди Рондо, – суждение которой всегда так справедливо, не нуждаетесь в подобном зрелище, чтобы заставить вас размышлять о ничтожестве всех мирских превратностей, напоминающих нам каждый час нашей жизни, что радости непрочны и мимолетны, и что среди всех огорчений нас должна успокаивать мысль, что все на этом свете непродолжительно».

Наконец, в следующем письме леди Рондо, как бы мимоходом и неохотно, касается заключительного акта драмы, более или менее известной каждому русскому читателю.

Вот ее слова, которые, несмотря на их краткость, не теряют своей драгоценности, как свидетельство современника:

«Говорят, что двор предполагает отправиться в Петербург. Если эта поездка состоится, то мои дела принудят меня также ехать туда.

«Вы очень любопытны, но, чтобы удовлетворить вас, я могу сказать лишь очень немногое, потому что с тех пор, как нахожусь в моем настоящем положении, я не посещаю никаких общественных мест.

«Все семейство Долгоруких, в том числе и бедная царская невеста, сосланы в то самое место, где находятся дети князя Меншикова. Таким образом, обе женщины, которые одна после другой были помолвлены за молодого царя, могут встретиться в изгнании.

«Это событие, мне кажется, может послужить хорошим сюжетом для трагедии. Говорят, что дети Меншикова возвращаются и будут доставлены той же стражей, которая препроводит в ссылку Долгоруких. Если эта новость справедлива, то поступок будет великодушен, потому что их отец был неумолимым врагом настоящей царицы, с которой он обращался, и на словах и на деле, очень оскорбительно.

«Вас, может быть, удивляет ссылка женщин и детей; но здесь, когда глава семейства впадает в немилость, то все его семейство подвергается преследованию, а имение отбирается. Если в обществе не встречают более тех, кого привыкли там видеть, то никто о них не осведомляется и только иногда говорят, что они разорились. Если же они впали в немилость, то о них не говорят вовсе. Когда же, по счастью, им возвращают благосклонность, то их ласкают по-прежнему, не упоминая о прошлом».

Но об этом последнем акте драмы нам известно более, чем было тогда известно леди Рондо.

Долгорукие, а в том числе и в первой мере фаворит покойного императора, Иван Алексеевич Долгорукий, обвиняемые в небрежении здоровья молодого государя, как наиболее приближенные к нему лица, были сосланы в свои отдаленные касимовские деревни.

В ссылку пошла и вторая царская невеста Екатерина Алексеевна Долгорукая; мало того, в ссылку же шла и шестнадцатилетняя жена брата Екатерины Алексеевны, бывшего фаворита Ивана Алексеевича – Наталья Борисовна Долгорукая, урожденная графиня Шереметева, о благородном характере которой и геройской решимости разделять участь свою с участью опального жениха, а потом мужа, будет сказано в особом очерке.

Из касимовских деревень всех Долгоруких ссылают в Сибирь, в Березов, за то, что они «презрели» указ, в котором повелевалось, что жить им безвыездно не в касимовских, а в пензенских имениях.

Долгорукие оправдывались, что им такого указа объявлено не было…

Едут они через Тобольск и сдаются там под надзор гарнизонному офицеру, который, являясь часто к своим высоким арестантам, по привычке, в туфлях на босу ногу, говорит каждому из них «ты», как он привык говорить каждому каторжнику и варнаку.

Любопытные подробности этого путешествия опальных вельмож из касимовских деревень до Березова описаны одной из ссыльных, из их же семьи, княгиней Натальей Борисовной Долгорукой, а потому мы и скажем еще об этом предмете в биографии этой последней женщины.

Не красна была жизнь Долгоруких в Березове; но впереди ожидали их еще более тяжкие испытания, невольной причиной которых была, если можно так выразиться, та же вдовствующая невеста покойного императора Петра II-го, злополучная княжна Екатерина Алексеевна.

Выше мы сказали, что тот, кого она любила, граф Милиссимо, был выслан из России на другой день после обручения ее с императором и после церемонии целования руки царской невесты, когда перед всем двором обнаружилась тайна ее привязанности к шурину графа Братислава.

Хотя, по свидетельству леди Рондо, княжна Екатерина Алексеевна и проговорилась бывшему у нее сановнику, навестившему ее после смерти жениха-императора, что «сердце ее занято единственным предметом, с которым ей будет приятна и уединенная жизнь», то есть дорогим ей графом Милиссимо, однако, время и суровый. Березов вытеснили, кажется, из ее сердца этот «единственный предмет», а тоска и уединение неволи заставляли молодое сердце искать привязанности.

Жить хотелось и любить хотелось; возврата к прошлому уже не предвиделось; тот, кого она любила, был, по русскому выражению, за тридевять земель, а молодость брала свое.

Но кого любить в Березове?

Гарнизонного офицера, который, может быть, ходит в туфлях на босу ногу? Ведь больше никого не было в Березове.

И бывшая царская невеста, у которой император во время крещенского парада стоял на запятках, действительно полюбила гарнизонного офицера.

Это был офицер Овцын, который, надо полагать, не был похож на тобольского гарнизонного офицера, в самом деле ходившего в туфлях на босу ногу.

Интимная дружба с Овцыным принесла новое горе девушке и кончилась трагической гибелью для мужских членов ее семейства.

Поощренный привязанностью княжны к Овцыну, тобольский подьячий Тишин, часто наезжавший в Березов по делам службы, решился искать благосклонности бывшей царской невесты, но был ей отвергнут и оскорблен Овцыным.

Желая отмстить девушке и ее возлюбленному, отвергнутый подьячий сочинил гнусный донос на Долгоруких, которые и были вновь арестованы в Березове и вывезены в Россию.

Схвачена была и бывшая царская невеста княжна Екатерина Алексеевна.

Над обвиняемыми Бирон нарядил следствие и суд, который и кончился страшной казнью четырех Долгоруких в Новгороде, в 1739 году.

Старший брат княжны Екатерины, бывший любимец императора Петра II-го, князь Иван Алексеевич, был четвертован, и под топором палача читал молитву «благодарю тя, Господи, яко сподобил мя еси познать тебя, Владыко», пока язык его не замер на этом славословии вместе с отрубленной головой.

Сама княжна была сослана на Белоозеро, в Воскресенский горицкий девичий монастырь, тихвинского уезда.

Монастырь этот стоял в суровой пустыне, не краше пустынь, окружавших Березов.

Это было давнишнее, историческое место ссылки царственных женщин древней Руси: в этом монастыре томилась когда-то Евфросинья, княгиня старицкая, мать последнего удельного князя Владимира Андреевича старицкого, сосланная туда Еленой Глинской; туда же сослана была и пострижена там жена царевича Ивана, сына Грозного, Прасковья Михайловна Соловая; там же сидела в ссылке и Ксения Годунова.

Княжну Екатерину Долгорукую подвергли в этом монастыре суровому заключению.

В монастыре этом, у входа в так называемый «черный двор», где были хлева, конюшня и коровник, стоял небольшой деревянный домик с маленькими отверстиями вместо окон; наружная дверь, окованная железом, день и ночь была заперта внутренним да еще висячим наружным замком.

Эта-то хижинка и должна была сделаться тюрьмой-кельею для бывшей царской невесты.

Когда привезли туда Долгорукую, то настоятельница монастыря так боялась присутствия в ее владениях этой высокой колодницы, что долго не хотела впускать в монастырь никого из сторонних лиц, и не решалась даже богомольцев пускать в монастырскую церковь, из опасения, что ее могут обвинить в небрежном смотрении за арестанткой, и из страха, чтобы кто-либо не увидал заключенную княжну.