История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I - Иван Егорович Забелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После Самозванца он исправно служил царю В. И. Шуйскому во всех важных военных делах, воеводствуя иногда и в полках Скопина-Шуйского против Поляков и Русских воров, против Лисовчиков и Тушинцев.
Во время Московской Разрухи, когда государством управляли именем королевича Владислава и под руководством Поляка Гонсевского знаменитые сидячие в Кремле бояре, Лыков, кажется, сидел также в их числе.
В первые годы царствования царя Мих. Фед. Лыков прославился усмирением разорителей Государства, повсюду рыскавших для грабежа казаков, так что этот его подвиг заслужил даже внимание летописцев, описавших его дела с должною подробностью. Потом он отличился в войне против Владислава в 1617 и 1618 гг.
Затем в 1632 г., во время новой войны с Поляками, он был назначен идти под Смоленск в товарищах с кн. Дм. Мамстрюковичем Черкасским. Такое назначение ему очень не понравилось и он бил челом государю, что ему с кн. Черкасским быть нельзя, потому что у него, кн. Черкасского, обычай тяжел и перед ним он, Лыков, стар, служит государю 40 лет, а лет с тридцать ходит своим набатом (турецкий барабан), а не за чужим набатом и не в товарищах. Но кн. Черкасский со своей стороны бил челом на Лыкова о бесчестии и оборони. Государь принял сторону Черкасского и указал за его бесчестье доправить на боярине князе Лыкове в пользу Черкасского его оклад жалованья вдвое – 1200 р.
Однако вместо обоих на службу под Смоленск были назначены Б. М. Шеин и Д. М. Пожарский.
Порядки и уставы местничества обездоливали тогдашних людей большого и малого чина. В самом начале царствования Михаила Федоровича, в 1613 г. сентября 8, на праздник Рождества Богородицы, государь велел быть у чиновного стола боярам кн. Ф. И. Мстиславскому, Ив. Никитичу Романову и ему, кн. Лыкову, чем оказывался ему не малый почет; но он заявил государю, что ему меньше Романова быть невместно, а Романов стал бить челом о бесчестии. Государь раскручинился и говорил Лыкову много раз, чтоб он у стола был, а под Романовым ему быть можно. Вероятно, в виду большой кручины государя, Лыков смирился и сел за стол под Романовым, и когда после стола по обычаю государь жаловал бояр, подавал им чаши, Лыков ходил к чаше после Ив. Ник. Романова, и после стола уже не бил челом о своей невместимости.
Но в другой раз 1614 г. на Вербное воскресенье, 17 апр., когда был назначен такой же чиновный и почетный стол с теми же самыми лицами, Лыков снова стал бить челом, что под Романовым ему быть невместно по отечеству. В свою очередь Романов бил челом, что Лыков тем его обесчестил, что быть с ним у стола не хочет. Государь напомнил Лыкову о предыдущем случае, когда он был ниже Романова и не жаловался на то, и что вообще ему Борису с Романовым можно быть, повторял государь. Но Борис в это время уперся необычайно и говорил, что меньше Романова ему никоторыми делы быть невместно. Лучше бы его велел государь казнить смертью, а меньше Ивана быти не велел. А если государь укажет быть ему меньше Романова по своему государеву родству, что ему государю по родству Иван Никитич дядя, и он Лыков тогда с Ив. Никитичем быть готов. Государь говорил, что меньше Ивана Ник. тебе Лыкову быть можно по многим мерам, а не по родству, и он бы Лыков его государя не кручинил, садился бы за стол под Иваном Ник. Но Борис государева указу не послушал, за стол не сел и поехал к себе на двор. Государь велел послать за ним с приказом, чтоб ехал к столу, а если не поедет, то государь велит его Лыкова выдать головою Ивану Ник. Посылали за ним два раза с таким наказом, но послы возвращались с ответом, что Борис не послушался государева указу, к столу не едет, и говорит, что он ехать готов к казни, а меньши Ивана Ник. ему не бывать. После стола государь послал двоих дворян и велел им, взяв кн. Бориса, отвести его к Ивану Никитичу за его бесчестье, сказать Ивану Ник. государево жалованье и выдать кн. Бориса ему головою. Так это и было исполнено.
Такие местнические стычки случались нередко и получившему должное по уставу местническое возмездие несколько не вредили и не изменяли занятого им в службе положения.
В сентябре того же 1614 г. Лыкову поручена была немаловажная служба – усмирять бродивших по всей земле разбойников казаков.
После войны с королевичем Владиславов он в 1619 г. управлял Разбойным приказом, потом был (в 1620 г.) назначен первым воеводою в Казань, где и воеводствовал до 1622 г. В Москве в 1624 г. и 1626 г. на свадьбах государя он занимал очень почетное место конюшего с обязанностью ездить всю ночь около сенника или спальни новобрачных. За царскими чиновными столами, как упомянуто, он также занимал почетные места. В отсутствие из Москвы государя ему поручалось иногда береженье города и царского двора в 1629 и в 1640 г.
В 1628–1629 г. он управлял Монастырским приказом, с 1629-го по 1635-й – Ямским приказом, потом в 1635–1642 г. приказом Казанского дворца и в 1638 г. Каменным приказом. Вместе с тем он участвовал иногда в переговорах с иноземными послами. Его богатство или достаток выражались тем, что при встречах послов он выставлял в наряде своих дворовых людей от 12 до 16 чел., что должно обозначать среднее состояние боярского житья, ибо более богатые выставляли по 30 человек.
Прослужив лет 50 с лишком, Лыков помер в старости в 1646 г., в год вступления на царство царя Алексея Михайловича.
Двор его оставался за его вдовою Анастасиею Никит., умершей в 1655 г. Перед кончиною она поступила в монастырь и скончалась схимницею. При жизни она пользовалась тем же почетом, как и ее супруг.
Наследников после них не осталось, и двор их поступил во владение государя.
Двор боярина занимал пространство от городовой стены до улицы со стороны соседнего двора боярина Шереметева 35 (33) саж:.; с другой стороны подле Никольских ворот 38 саж:.; поперек, по улице, около 40 саж. и подле стены около 45 сажень.
Лыков распоряжался в своем дворе по-боярски, самовольно, заделал даже и всход на Никольские ворота особо выстроенною палаткой и возле ворот у городовой стены построил именную церковь во имя Всемилостивого Спаса и Владимирской Богородицы. Долгое время и после его смерти его двор прозывался
