Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Юрий Шутов

Однако я забегаю вперед. Подробно об этих и других «героях» читатель узнает из третьей книги, которая называется «Ворье».

Глава 8

...Нет праведного ни одного...

...Все мы сделались — как

нечистый, и вся праведность

наша — как запачканная одежда.

(Библия, Римлянам 3:10; Исаия 64:6)

...Мы с помощью немцев освободим

себя от большевизма, а Ленинграду

и его улицам впоследствии возвратим

их исконные названия...

(Из выступления генерал-предателя Андрея Андреевича Власова в оккупированной фашистами Гатчине)

Иммунитет, позволявший Собчаку без видимого раздражения воспринимать депутатскую массу, избравшую его своим вожаком, не вырабатывался.

«Патрона» постоянно и неудержимо воротило и тянуло от них прочь, как пожизненную воспитанницу института благородных девиц от созерцания даже не переполненной, но свежей выгребной навозной ямы.

Поэтому одним из жарких летних дней, в самый разгар сессии нового городского Совета, прикупив по случаю шикарные штаны в еле заметный зимний рубчик и осенние штиблеты на микропорке, он без особой рекламы смылся в Таллинн посетить очередной притон «борцов за демократию», а посему, как они уверяли — «прогресс».

Там в эстонской столице, судя по газетам, предполагался сбор наиболее достойных «господ» типа Сависаара, Ландсбергиса с Прунскене и других отборных червей, подтачивающих корни нашего государства. Собчак, вероятно, уверовав, что его брючная обнова с туфлями будет неплохо смотреться на фоне отпетой компании эстоно-латышско-литовских солистов политического стриптиза, решил эту встречу не упускать и, приняв телефонное приглашение «коллег-демократов», сразу отбыл дневным самолетом туда без какой-либо информационной подготовки, как обычно, рассчитывая на свое коронное «кстати» и последующий экспромт.

После его отъезда я, бегло просмотрев повестку оставшейся части сессионного дня и не заметив ничего примечательного, занялся переполнявшей столешницу почтой, затем отправился перекусить на скорую руку.

Ленсоветовская столовая кишела депутатами. Манерное чавканье дорвавшихся до сравнительно дешевого и качественного харча поглотители разбавляли обязательными долговременными застольными трепами. Такое времяпрепровождение «нардепы» не только предпочитали, но и считали исполнением своей основной обязанности перед избирателями. Не желая в этой толчее быть заляпанным капустой из чужих щей, я зашел в маленькое кооперативное кафе близ Мариинского дворца на углу проспекта Декабристов.

Даже в ту пору несуразно высокие цены делали подобные заведения ограниченно доступными. Окинув скромное помещение кафешки беглым взглядом, я средь большинства свободных столиков выбрал угловой, по соседству с небольшим закутком для особо «дорогих» клиентов. Из кухни в зал проникал запах, совершенно не свойственный местам, где обрабатываются продукты.

Заказав с ходу афишный ассортимент, я обратил внимание на обрывки доносившегося из-за перегородки гундоса беседы. За раскрытой шторкой закутка вокруг стола, уставленного бутылками и кооперативными деликатесами, сгрудилась мгновенно узнанная мною троица очаровательных ленсоветовских «пудельманов» или, если точнее, «пуделистов».

Пудель — довольно распространенная порода декоративной, легко дрессируемой собаки. Независимо от масти и фасона, будь то королевский или мелкопакостный сорт, экземпляры этой породы обычно ни к чему путно песьему в основном не пригодны, кроме разве что подтаскивания домашних тапочек, стояния на задних лапах, ношения цветного банта, облизывания рук и других частей тела владельца да лая с повизгиванием по команде. Правда, такой песик может уволочь у зазевавшегося съестное, нагадить на паркет или изгрызть вдрызг приглянувшуюся ему дорогую вещь. Кроме того, эти псы намного приветливей людей.

Смысл существования разнообразных комнатных собачек видится лишь в способности их концентрировать хозяйскую любовь и привязанность к определенному типу живого существа, искусственно выделенному благородным многовековым упорством селекционеров из безбрежного вселенского моря дворняг. Порой сравнивая псов со схожими повадками и видом людьми, надо отдать должное собакам, ибо человеческий тип, характеризующийся никчемностью в жизни декоративной породы животных, как правило, любовь и умиление окружающих вызывать не способен.

Моего соседства застольные «пуделисты», к счастью, не заметили, продолжая громко хрустеть кавказской зеленью, беседовать и лакомиться закусным алкоголем. Как оказалось, середину рабочего дня тут праздновали наиболее выдающиеся представители новой «замечательной плеяды» «реформистов», каким-то образом своими многочисленными изъянами и пороками склонившие избирателей за них проголосовать. Вся их предыдущая жизнь была беспросветной трагедией маленьких человечков, с детства грызущих ногти и ежечасно сгоравших в огне своих безысходных амбиций, но втихаря грезивших под одеялом примерить тунику Цицерона, что-нибудь из одеяний Наполеона, оружие Тамерлана, возможности Сталина и прелести Клеопатры.

Самым образованным среди жующих, полагаю, был сидящий ко мне спиной Анатолий Чубайс, уже владевший ко времени этого обеда дипломом кандидата экономических наук. Его собутыльникам, Егорову с Беляевым, удалось к сорока годам только добраться до звания обычных очных аспирантов одного и того же среднего экономвуза, что в их возрасте характеризует скорее диагноз, чем профессию. Единственная проблема Егорова в жизни заключалась в том, что, если другим было хорошо, то ему от этого становилось плохо. А искренне он умел радоваться только неприятностям окружающих. Свою стратегическую линию поведения в любом деле он обычно мотивировал обратно пропорциональной зависимостью между наследниками и наследством. Этот парень под влиянием мстительного чувства был основательно убежден: чем меньше наследников, тем больше наследство. А врал и ожесточенно спорил так дерзко, что несколько раз умудрился надуть самого себя.

Его друг — аспирант Беляев со скрытыми трупными пятнами на серовато-одутловатом лице, выражением напоминавшем христиан времен императора Нерона, когда несчастных насильственно заставляли отречься от Бога, впервые в жизни став депутатом, постоянно пытался повысить свой интеллект за счет появившейся возможности улучшить питание, наивно полагая, что интелектуальный уровень прямо пропорционален качеству съедаемого харча и цене надетого костюма. Он был одержим уверенностью в своей способности с ходу, без всякой подготовки и с успехом управлять чем угодно: от жилконторы до страны в целом, если только его будут вкусно кормить и красиво одевать. Судя по его выступлениям, вся жизненная философия Беляева основывалась лишь на одном расхожем банальном заблуждении, ибо известно: дорогим ошейником породу дворняжке изменить нельзя.