Судьбы Серапионов - Борис Фрезинский

105 писем Ильи Эренбурга, сохранившиеся у Е. Г., теперь опубликованы (см. сюжет «История одной любви»). Большой блок писем Мариэтты Шагинян еще ждет своего часа…

Когда вместе с Михаилом Львовичем Полонским мы разбирали часть бумаг Е. Г. (готовили её юбилейную — к 90-летию — выставку в Доме писателя), ничего сенсационного в архиве уже не было. Как раз тогда решили подготовить для «Звезды» публикацию из эпистолярного архива Полонской — но она так и не вышла. Письма Серапионов и писателей, близких к ним с самого зарождения группы, письма, адресованные Полонской, — сами по себе впечатляющая книга. Книга жизни — авторов и адресата. Неторопливо читая её, многое заметишь. Эти письма — и есть содержание очередного «сюжета». Все письма публикуются впервые[1035]…

Лев Лунц

В рабочей тетради Елизаветы Полонской за 1924 год есть запись о Серапионовых братьях: «Это мои друзья, лучший из них Лунц. Он умер совсем молодым. Он был лучшим из пришедших в русскую литературу еврейских мальчиков. В нем были ирония и смех и острый ум. Но ирония, что у него была, заражала всех. Он весь искрился. Он знал 8 языков. Он любил слово, чувствовал его свежесть и вкус. Мы собирались с ним переводить Бальзака… В годы войны он поддерживал в нас веселье»[1036].

Полонская познакомилась с Лунцем в 1919 году в Студии при «Всемирной литературе». Между ними было 12 лет разницы — в молодые годы это ужасно много, тем не менее, они несомненно симпатизировали друг другу. Стихам Полонской была посвящена 7-я главка статьи Лунца «Новые поэты», в ней поэзия Полонской оценивалась высоко: «Её голос — голос пророка, властный и горький… Только сильный поэт может с такой страстью диктовать законы и обличать неправду», он отмечал, что «благонамеренная критика возмущается этими „кощунственными“ стихами, проглядев в них библейский пафос цельного и непреклонного пророка»[1037].

Когда Лунц собирался в Германию на лечение, Полонская написала в Берлин Илье Эренбургу, прося принять участие в судьбе своего молодого друга. 3 июня 1923 года Эренбург, отдыхавший в горах Гарца, ответил ей: «Лунц верно сразу попадет к Ходасевичу и К и его настроят. Ты ему скажи, чтобы он все же разыскал обязательно меня. Кроме тебя и „великой русской литературы“ у меня с ним общая любовь — старая Испания»[1038]. В июле 1923 года Лунц повидался в Берлине с Эренбургом и затем они обменялись письмами. А Полонская написала Лунцу только осенью, и его ответ здесь приводится. 25 ноября 1923 г. Е. Г. послала Лунцу свои Серапионовские «Стансы»[1039], затем, 29 декабря 1923 г. — новое письмо. 1 февраля 1924 г., как и все Серапионы, она приняла участие в большом коллективном послании Лунцу. Следующего письма Полонской, написанного 20 мая 1924 года, Лунц не дождался — 8 мая его не стало. Памяти Льва Лунца Елизавета Григорьевна посвятила стихотворение «Лавочка великолепий» в книге «Упрямый календарь».

Он писем тоненькую связь,Как жизни связь, лелеял.Его зарыли, торопясь,По моде иудеев…

1.

Hamburg, Больница, 10 ноября <1923>.

Твердо помню (к чему, к чему эти терзающие душу воспоминания?!), как летом, на прощальном вечере, некая поэтесса перешла со мной на «ты» к величайшей зависти остальных литераторов. Теперь Вы забыли про Ты[1040]. Я покоряюсь, хотя в душе моей буря.

Милая Елизавета Григорьевна! Я знал, что вы страшная лентяйка, и поэтому на Вас не сердился[1041]. Но Вы хороший друг, и я посылаю Вам мой бедный больной поцелуй. Можете разделить его между Вашей уважаемой мамой, высокоуважаемым сыном и отнюдь не уважаемым братом-эрудитом[1042].

Да, что он, как? Люблю его нежно. Скажите ему, что я написал замечательную пьесу и собираюсь писать еще одну[1043]. Та будет вовсе замечательной. Пусть он тоже мне напишет. Я, конечно, зол за «Вне закона»[1044]. Свиньи! Хотя пьеса идет в Вене, ставит её Martin[1045].

Вы, Елиз<авета> Григ<орьевна>, доктор, а поэтому я, конечно, не буду писать Вам о моей болезни. Советую Вам, впрочем, уже теперь заготовлять мне удостоверение о моей болезни[1046].

Что Ваша бессмертная тетушка?[1047]. Вот по кому тоскую, так тоскую…

Вы пишете про Антона Шварца[1048]. А где Женя? И, вообще, как они живут? Я бы им написал, но адрес!.. Пожалуйста.

Если видите Маршака, то пожалуйста: поцелуйте и скажите, что я прочел, по его совету, сказки Брентано и сошел с ума от восторга[1049]. Ничего подобного не было и не будет. Какие стихи, какие герои и петухи!..

Ваш кузен[1050] здесь подвизается в лучшем театре, но я нигде не был — 5 месяцев лежу в кровати.

А, в общем, люблю, помню.

P. S. Правда, что мифический супруг Мариэтты претворился в жизнь?[1051] — Сомнительно.

Николай Тихонов

Полонская и Тихонов — единственные поэты среди Серапионов (о юных Познере и Н. Чуковском речи нет). «Орду» и «Брагу» многое роднит со «Знаменьями» и «Под каменным дождем» — балладность, гумилевские поэтические корни, конкретность деталей, четкость стиха, романтическое мировосприятие. До Серапионов Полонская занималась в Студии Гумилева, а Тихонов входил в группу «Островитяне»; став Братьями, они стали друзьями — их объединял и орден, и страсть к путешествиям (у Тихонова — более экзотическая и пылкая), и сходство поэтических принципов. Двадцатые годы — золотая пора их дружбы, пора лучших книг и неомраченных надежд.

Надписи на тихоновских книгах, подаренных тогда Полонской, это подтверждают. Приведу лишь некоторые.

На «Браге» (1922):

«Дорогому другу и поэту Елизавете Григорьевне.

Где и греметь и сталкиваться тучам,

Если не над нашей головой[1052].

Н. Тихонов».

На «Двенадцати балладах» (1925):

«Милой сестричке Лизе Полонской. Возьми, пожалуйста эти 12 „венят“[1053] и спрячь их подальше… Н. Тихонов».

На «Красных на Араксе» (1927):

«Стариннейшему другу Красной Лизе на Арагве[1054] —

С необычайной любовью — Старый дьявол, живущий на покое Ник. Тихонов.

1927 IV 15. Ленинград».

На «Рискованном человеке» (1927):