Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

Естественно, Грассу не понравилась эта картина — его сыновья в касках. Ведь он сам в 17 лет был солдатом «в непомерно большой каске и с автоматом» и ему пришлось точно так же драпать на войне. Его еще «долго мучили кошмары, он стонал во сне». Грасс разозлился за эти снимки на Марию, но та возразила: неизвестно, что будет с мальчиками, «такие времена могут нагрянуть неожиданно».

Сыновья вспоминают некоторые ключевые события 1960-х годов, например приезд в Западный Берлин иранского шаха, против которого студенты сразу же стали устраивать демонстрации. Дети еще были слишком малы, чтобы участвовать в этих демонстрациях, тем более что тогда не обошлось без крови: полицейский застрелил студента Бенно Онезорга.

Мария сняла детей своей чудо-камерой, а потом появились снимки, на которых близнецы идут среди демонстрантов по Курфюрстендамм, рука об руку с самим Руди Дучке, который был чем-то вроде лидера студенческого движения. Дети Грасса были, естественно, как и студенты и вообще вся внепарламентская оппозиция, и очень многие люди, против войны во Вьетнаме. Но снимки, где они шагают в первой шеренге, крича, на манер того времени: «Хо-Хо-Хо-ши-мин!» — и лозунги против Шпрингера, что было обязательной частью тогдашних студенческих выступлений (как и портреты Троцкого, Розы Люксембург, Че Гевары, а также «Библия Мао» — маленькая красная книжица, которую сосредоточенно изучала молодежь, сидя прямо на тротуаре), не были, конечно, реальными, они лишь выражали мечту подростков. «Обалденная» бокс-камера могла изобразить ребят сидящими среди самых знаменитых музыкантов того времени — «Битлз».

Иными словами, камера встраивает грассовских детей и его самого в бурное движение времени, в ключевые моменты, придавая внешне непритязательным картинкам историческое измерение.

Марихен, вспоминали дети, «щелкала наудачу», а уж им мерещилось «очередное чудо». «Исполнялись желания. Высыхали слезы». Но их отец «исповедовал сомнение. Он протестовал против нескончаемых войн, противился вечной несправедливости, христианскому лицемерию. Делал это порой чересчур громко, порой чересчур тихо. Позднее у него даже появился персонаж по прозвищу Скептик, который пережил войну в подполье и сомневался буквально во всем, кроме своих улиток». Это речь о книге «Из дневника улитки», где действует учитель по прозвищу Цвайфель, что переводится как «сомнение». Но Скептик подходит больше.

С некоторых пор в первой семье Грасса, которая казалась такой образцово-показательной, начались проблемы. Грасс в «Моем столетии» писал, что они с женой, как и прежде, много и охотно танцевали, но «от танца к танцу могли все меньше и меньше сказать друг другу». И детям было ясно, что всё «катилось под откос». Грасс тогда писал «что-то про зубного врача, учителя, двух гимназистов и таксу, которую собирались сжечь на Курфюрстендамм, прямо перед отелем “Кемпински”, в знак протеста против использования напалма во Вьетнаме». Это был роман «Под местным наркозом», который «доставил отцу кучу неприятностей», — «критики его растерзали». Впрочем, как мы знаем, Грассу это было не впервой.

Мария становилась свидетельницей семейных разладов, поэтому всё, что снимала в эти моменты ее камера, она оставляла в темной комнате и негативы уничтожала. «Не хочет мой ящичек это видеть»… — причитала она. Теперь отцу, «со всеми его недостатками, приходится надеяться на понимание детей». Он переезжал из одного дома в другой, томился, не находил себе места, но исправно навещал подростков и заботился о них. Он как раз писал книгу о «говорящем Палтусе», но всё не мог закончить. А между тем дети страдали от того, что происходит между родителями. Они подмечали, что их отец «совершенно не выносит ссор, особенно дома, здесь ему нужен покой, полная гармония».

В его жизни появились новые женщины и новые дети. Тем временем «Палтус» стал настоящим бестселлером. Ему так помогала своими фантастическими фотографиями Мария.

Он предпочитал сильных женщин. На некоторых фотографиях он красуется в бескозырке, похожий на «революционного матроса», а у матери одной из его дочерей через плечо лента с патронами; на другом снимке она лежит за пулеметом времен Первой мировой. Но Мария объясняет, что «никакая сильная женщина не затащила бы отца на баррикады…

Ему всегда претили революции. Он всегда был реформистом». Хотя дети постепенно привыкли и к сложным перипетиям в семье, и к «закидонам» фотокамеры, им всегда казалось, что невозможно разобраться, «где правда и где вымысел». Иногда их охватывало сомнение: «Неужели то, как мы здесь сидим и разговариваем, тоже всего лишь его фантазия?»

Все произведения Грасса так или иначе таинственным образом связаны с теми диковинными снимками, которые своей «чокнутой» камерой снимала по его просьбе Мария. И он, вдохновленный, всегда спешил к своей старой пишущей машинке «Оливетти», и работа помогала ему сохранять хорошее расположение духа. И всё это с помощью Марии, которая ухитрялась создавать поразительные виртуальные сцены без современной спецтехники, компьютерных комбинаций и прочего — с одной только старой бокс-камерой.

Когда Грасс задумывал «Крысиху», на фотографиях появлялась не только подаренная ему крыса в проволочной сетке, но и гигантские полчища крыс, передвигающиеся по планете, а потом и чудо генетических манипуляций — полулюди-полукрысы. Мария даже умудрилась воспроизвести вселенский потоп, тоже нужный для этого романа.

Способность фотокамеры предвидеть будущее позволяет Марии сделать снимки, на которых Берлинская стена оказывается разрушенной еще до того, как это произошло на самом деле. Отец говорил, что эти снимки понадобятся ему позднее, когда «все это сделается явью». И спустя несколько лет «Стена действительно исчезла…».

Дети говорили про отца: «Он вечно всё держит в тайне. Никто не знает, что у него в голове творится…» А другие возражали: «Ведь он сам говорит, когда его спрашивают: “Кто ищет, найдет меня спрятанным в написанных фразах, коротких и длинных…” Наверное, в каждой из его книг можно найти что-то личное». Устами младенцев глаголет истина. Грасс всегда в том или ином качестве присутствует в своих романах. И уж конечно, там как минимум есть герои, которым он передоверял свои мысли.

Однажды разнесся слух, что Мария умерла. Кто-то утверждал: «Ты себе это вообразил. Тебе почудилось». Кто-то объяснял: все уехали, а ей не хотелось оставаться одной. Нет, говорил третий, она ослабела от старости, вот причина. Жена Грасса говорила, что у нее отказали почки. «С ума вы посходили»; — резюмировал кто-то.

Но Грасс вызывает Марихен назад, чтобы «подобрать подходящий для нее конец». Ясно одно: до самого финала она делала свои заколдованные снимки. В любом случае, «если бы не существовало ни ее самой, ни ее фотокамеры, отец куда меньше знал бы о собственных детях, нити повествования часто обрывались бы… и не было бы этих историй из темной комнаты…».