Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

Наверное, ты захочешь узнать, зачем я это сделал. Сможешь ли ты поверить мне, если я скажу, что хотел сохранить существующую Вселенную в неизменном виде? Возможно, это звучит слишком напыщенно и высокопарно. Но кто ты такой, чтобы менять окружающий мир только ради того, чтобы удовлетворить свою тягу к знаниям?

А может, я просто действовал по привычке? Ведь я потратил на розыски Винсента столько времени – и все это время считал своим долгом его остановить.

Может, из ревности?

Пожалуй – отчасти.

Из мести?

Мне на протяжении долгого времени было настолько комфортно с тобой, что зачастую я просто не хотел ворошить самые страшные страницы нашего общего прошлого. Трудно хранить в душе жажду мести на протяжении многих веков, но…

Все дело в памяти. Я мнемоник, а мнемоники ничего не забывают. Поэтому я по-прежнему помню, как глотал крысиный яд в Петроке-112, помню прикосновение электродов к голове, помню боль от пронзающего все мое тело электрического тока. Помню, как во время второй процедуры Забвения ты говорил – так надо, Гарри, все это к лучшему. И про Дженни я тоже помню.

Да, я сделал это из мести. И еще, пожалуй, из-за ощущения, будто во мне все же что-то умерло, и единственный способ оживить это «что-то» – почувствовать, что я делаю какое-то дело, которое без всяких натяжек можно назвать добрым.

Да, я совершенно сознательно помешал созданию квантового зеркала. Я прекрасно осознавал, что того, что я сделал, для этого будет вполне достаточно. Я понимал, что это отбросит работы над проектом на пятьдесят лет назад, и знал, что ты никогда не заподозришь, что в этом повинен я.

Испытания должны были состояться летом, хотя в огромной пещере, вырубленной в теле горы, круглый год было одинаково жарко и сыро. Когда Винсент в день Ч вошел в мой кабинет, лицо его было раскрасневшимся после утренней пробежки по коридорам подземной лаборатории – он совершал подобный моцион так же регулярно, как и во время работы в Петроке-112, где наматывал круги по тропинке, проложенной в снегу по периметру бетонного ангара.

– Ну что, вы идете? – спросил он.

Я осторожно отложил ручку, скрестил руки на груди и сказал:

– Винсент, мне очень приятно видеть вас счастливым, но у меня, как вам прекрасно известно, есть проблема, которую необходимо решить. В столовой обнаружились пятьдесят банок с просроченным консервированным тунцом. Сейчас я занят тем, что пишу по этому поводу жалобу. Я вкладываю в это дело всю душу, а вы мне мешаете.

Винсент раздраженно выдохнул сквозь сжатые губы:

– Послушайте, Гарри, я очень ценю вашу работу. Но поймите, сегодняшнее испытание, возможно, станет настоящей революцией в истории человечества, и это все же важнее, чем несколько банок протухших консервов. Поэтому собирайтесь поскорее и пойдемте со мной.

– Винсент…

– Пожалуйста, поторопитесь. – Винсент взял меня за локоть.

Я недовольно заворчал, надевая счетчик радиоактивности. Мы вышли в коридор. Пока мы спускались вниз, в сердце горы, я без конца бубнил что-то про испортившиеся консервы, гниющий салат и про то, как дорого обходится работа холодильных установок.

– Гарри! – не выдержал наконец Винсент. – На кону судьба человечества, всей Вселенной. Забудьте же про свой чертов салат!

За смотровым стеклом, по другую сторону которого находилась махина квантового зеркала, собралось около тридцати человек. Огромное устройство немного напоминало ракету. От него во все стороны расходились провода и кабели. Ко многим из них были подсоединены компьютеры, опережавшие время на добрых пятьдесят лет. Среди присутствующих в смотровом зале я был единственным человеком, не имевшим отношения к науке. Однако Винсент, подведя меня к месту, с которого открывался самый лучший обзор, заявил:

– Эти идиоты были бы ни на что не способны, если бы вы не кормили их с ложечки и не подтирали им задницы. Так что стойте здесь и смотрите! Вы этого заслуживаете.

Трижды прогудела сирена – это означало, что все сотрудники должны были покинуть зону эксперимента. Затем один из ученых громко начал отсчет. Зажужжали генераторы, лица ученых приникли к мониторам. Винсент, стоя рядом со мной, едва не подпрыгивал на месте от возбуждения. В какой-то момент он схватил меня за руку, но через несколько секунд, видимо, не желая, чтобы окружающие это заметили, разжал пальцы и принялся грызть ногти.

Я, скрестив руки на груди, бесстрастно наблюдал за происходящим. Устройство набрало максимальную мощность, всасывая энергию, словно чудовищная воронка, а затем выплевывая ее наружу.

– Сэр? – Голос подал один из сотрудников, оценивавших поступающие на мониторы данные. В его голосе прозвучали неуверенность и страх.

Винсент, мгновенно почувствовав это, резко обернулся и, глядя на ассистента, нарушившего напряженную тишину, рявкнул:

– Отключить все!

Никто не задал больше ни одного вопроса. Чья-то рука мгновенно нажала на кнопку аварийного выключения, и в помещении, где находилось квантовое зеркало, наступила темнота. Лампы погасли и в зале, где собрались ученые, – теперь его освещало лишь мертвенное серое мерцание компьютерных мониторов. Взглянув на Винсента, я увидел, что вены на его шее вздулись и пульсируют так, что это без труда можно было увидеть со стороны. Приоткрыв рот, он обвел взглядом стоящих молча сотрудников, а потом, медленно повернув голову, снова уставился на свое детище.

По идее квантовое зеркало, как и все приборы в помещении, где проходили испытания, должно было быть погружено в темноту. Но всем отчетливо было видно оранжевое свечение, исходившее из нутра громадного устройства. Оно не только не гасло, но и стало постепенно распространяться на внешние металлические детали. Из недр прибора повалил черный дым. Взглянув на индикатор радиоактивности, я увидел, что он начал чернеть.

– Остановите это, – прошептал Винсент, не обращаясь ни к кому конкретно, хотя всем в зале было понятно, что сделать ничего нельзя. – Остановите немедленно.

Свечение внутри прибора становилось все ярче. Было отчетливо видно, что металлические детали корпуса квантового зеркала начинают плавиться. Я обвел взглядом присутствующих – все они, замерев, молча наблюдали за происходящим, не двигаясь, словно кролики, загипнотизированные удавом. Тогда, будучи здравомыслящим человеком, целыми днями подсчитывавшим, сколько мыла и туалетной бумаги может понадобиться сотрудникам большого учреждения, я крикнул:

– Радиация! Всем немедленно покинуть помещение!

Похоже, я выбрал правильные слова, потому что все тут же бросились к выходу, храня молчание – для крика нужна была энергия, а присутствующие прекрасно понимали, что в этот момент все силы должны быть направлены на то, чтобы как можно скорее выбраться из зоны действия невидимого и бесшумного, но смертоносного гамма-излучения. Посмотрев на Винсента, я увидел, что индикатор радиоактивности, прикрепленный к его рубашке, уже стал угольно-черным. Схватив его за рукав, я прошипел ему на ухо: