Эрика - Марта Шрейн

— Прощайте, князь, век не забуду того, что вы для нас сделали. — Николай обнял Гедеминова.

Эрика тоже всех обнимала и целовала, не понимая, что эта разлука надолго, и Адель старалась запомнить счастливое лицо дочери, хотя слезы так и просились наружу.

Молодых проводили на сомолет. С ними до Москвы летел Володька. Оттуда он должен был с рекомендациями Николая лететь в Тюмень.

Адель, проводив Эрику, расплакалась.

— Ну что ты, дорогая? Радоваться надо. Все хорошо, — утешал ее муж.

— Я ее опять потеряла, — обреченно ответила Адель.

— Ну, это даже сравнивать нельзя с прошлой потерей. Надо надеяться, что она будет счастлива теперь… — говорил Гедеминов, радуясь тому, что все идет по плану.

Проводили в Германию Эдуарда с Амалией. Валерия они усыновили. Тот был рад отъезду несказанно.

* * *

Николай открыл ключом дверь своей квартиры, пропустил Эрику в прихожую, зашел следом за ней, зажег свет и остолбенел. Вся прихожая была уставлена цветами. Кругом лозунги и недвусмысленные обращения к молодым. Тоже самое они обнаружили в кухне, гостиной и спальне. На белоснежном шелковом покрывале лежала красная роза. Николай загнул угол покрывала — под ним была темно–синяя атласная простыня.

— Все предусмотрели — сказал довольный Николай и подумал: мать по телефону сообщила друзьям семьи об их приезде.

Прозрачный намек на постель смутил Эрику. Она вывернулась было из–под руки Николая, чтобы покинуть спальню. Но он задержал ее, обеими ладонями охватил ее лицо и заглянул в глаза так, что сердечко Эрики замерло, и спросил:

— Оправдаем ожидание наших друзей? Я выполнил свое обещание в свадебную ночь. Это далось мне нелегко. А ты? Ты исполнишь мою просьбу?

— Да — прошептала Эрика опустив ресницы.

— Тогда я первый приму душ и буду ждать тебя в постели. Сама понимаешь, дальше так продолжаться не может, мы муж и жена, — и отпустил ее.

В ванной комнате Эрике бросилась в глаза коробка, на которой было ее имя. Она с удивлением открыла ее и обнаружила там тонкое, почти невесомое шелковое белье, шитое кружевами. Ей захотелось сразу же примерить его. Но она решила принять сначала душ и, зная, что ее ждет в постели Николай, мылась так долго, что обессилела. Потом вытерлась и, примерив белье, протерла запотевшее зеркало и снова смутилась, увидев себя в белье, которое, возможно, купил для нее Николай. Налюбовавшись на себя в зеркале, Эрика не торопилась покидать ванную комнату, теша себя надеждой, что Николай с дороги устал и, может быть, уже уснул. Еще раз вздохнув, она накинула на себя халат свекрови, собираясь застегнуть его на все пуговицы, но таковых не оказалось. Он просто запахивался, а поясок где–то затерялся.

Однако время вышло, и дальше сидеть за задвижкой ванной комнаты было нельзя. Она обещала Николаю прийти в спальню.

Эрика на цыпочках подошла к двери, на минутку задержалась, потом медленно открыла дверь, робко зашла за порог, и со страхом посмотрела в сторону постели.

Николай не спал. Он лежал и курил. Увидев Эрику, засмеялся, потушил сигарету, протянул ей руку и сказал: «Иди ко мне. Зачем ты надела этот халат? Ну иди же! Дай руку.

Эрика, придерживая одной рукой халат, робко издали подала Николаю другую. Он притянул ее к себе, и она упала в его объятия. Левая рука ее оказалась зажата плечом Николая, а другой, забыв про халат, Эрика отчаянно пыталась защитить недозволенные места, которые Николай успевал покрывать горячими поцелуями. В миг он оставил ее в чем мать родила. Пока она защищалась и отталкивала его, рука Николая скользнула вниз по животу. Эрика безуспешно пробовала остановить его руку. И когда ей это не удалось, она в отчаянье выдохнула: «Какой… ты бессовест…» Но Николай уже жадно целовал ее крепкие губы. Эрика последним усилием воли пыталась остановить неведомое ей ранее чувство. Но Николай своими ласками только сильней разжигал в ней этот костер. И уже трепеща всем телом, она сдалась. И таинство объединения двух жизней в одну окончательно скрепило узы их брака.

Николай, испытавший невыразимое счастье обладания любимой, понял, почему придают такую цену девичьей чистоте, когда ты можешь наблюдать на брачном ложе пробуждение юного существа, его чувственности. И он знал, что с этого дня для них обоих наступит время полного упоения чувств, когда этому будет сопутствовать и доверие, и любовь, и проблески неземного блаженства.

Утомленная любовью Эрика заснула в объятьях мужа.

Николаю нужно было подняться, и он осторожно снял с плеча головку жены, аккуратно положил ее на подушку, поцеловал Эрику в висок и поднялся с постели.

Уже окончательно рассвело. Обвязавшись полотенцем, Николай вышел на балкон покурить. А когда вернулся, чтобы заснуть блаженным сном рядом с женой, места уже не было. Эрика по–детски раскинулась поперек широкой кровати, положив руку под щеку, слегка подтянув одну ногу к животу. Ее длинные золотые волосы веером рассыпались вокруг головы. А мраморное тело на темно–синей атласной простыне казалось изваянным самим Господом Богом. И когда до Николая дошло, что она дарована ему на все времена, на глаза его навернулись слезы.

Он пошел в спальню матери. Принес постель и расстелил ее рядом с кроватью. Затем укрыл Эрику легким покрывалом, вздохнул и лег на пол, сразу же провалившись в сон.

* * *

Между тем время выезда в Алжир все приближалось. Николай понимал, что их ждут перемены и, возможно, не лучшего порядка. В различных инстанциях им постоянно внушали, что они советские люди и вести себя за рубежом должны только в соответствии с инструкциями и никак иначе. Волна внутреннего протеста поднималась в душе Николая. Сколько еще придется терпеть это. — «Вы советские люди» — мы божьи, а не советские. И Эрика не советская женщина, а его, и только его супруга, — возмущалось все в нем, и он разрабатывал план побега уже из Алжира, на тот случай, если Эдуарду не удастся им помочь.

Настал день вылета. И когда самолет был уже в воздухе, Николай прижал к своему плечу золотую головку жены и, облегченно вздохнув, подумал: «Мы на пути к свободе».

* * *

Гедеминовы подписались на все центральные газеты и ждали весточку от Эдуарда. В том случае, если побег молодых из Алжира удастся, советские центральные газеты сообщат об этом. Эдуард должен был написать в «Известия» письмо о том, как «плохо» живется в Германии вновь прибывшим немцам. Текст заранее оговорили, конечно, с расчетом, что газета добавит что–нибудь и от себя.

Наконец в январе следующего года дождались. «Изменник Родины» — гласила большая статья в столичной газете. Клеймили позором доктора геологических наук Плотникова Николая, попросившего убежища во французском посольстве. О нем писали сотрудники Центрального геологического управления, сотрудники института. Вспоминали его дурные качества, моральную неустойчивость, его карьеризм и многое другое, чем обычно клеймили желающих вырваться на свободу. Удивлялись, как власти прозевали и выезд матери изменника Родины. Здесь явно был хорошо продуманный план, строили догадки журналисты.

Огромный груз упал с плеч князя Гедеминова.

— Это первая ласточка, — сказал он радостно жене и добавил: — Это хорошо. И нам не нужно больше прилагать никаких усилий. Все пойдет само собой. Мы вырвемся на волю вместе с детьми, если даже на это уйдет десяток лет. А пока будем жить, обустраиваться и просто радоваться каждому новому дню. Это счастливое событие мы с тобой вдвоем отметим в ресторане.

Долгожданные встречи

Наступила зима. Маленькую Катерину Гедеминовым взять не разрешили. Надя, их домработница, вышла замуж за дьякона, и они удочерили девочку. Адель работала хирургом в Центральной клинике. Гедеминов, после выставки своих изделий, получил звание заслуженного художника республики и мог теперь полностью посвятить себя творчеству и занятиям с Альбертом и сыновьями барона фон Рена. Но мысль о старшем сыне не давала ему покоя. Сейчас появилась возможность увидеться с ним. Еще ему хотелось посетить могилу отца. Звало и золото Дончака, он должен был убедиться, что скалы все еще хранят его.

— Тебя что–то заботит? — спросила чуткая Адель.

— Да, — сказал Гедеминов. — Хочу летом побродить по дорогам юности. Я давно об этом мечтаю. А пока посмотри в окно, как густо ложится снег.

— Без Эрики скучно, — вздохнула Адель.

Гедеминов обнял жену:

— У меня есть одна прекрасная девочка, которую я очень люблю. Но ни разу еще не назначал ей свидания.

— Это я‑то девочка? Мне уже 37 лет. И когда юность успела сбежать от меня? Как время летит! — грустно ответила Адель.

— А чтобы напомнить тебе о юности, я прошу тебя быть завтра в семнадцать часов на автобусной остановке. Развеем грусть–печаль.