Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ах, да! — спохватился «Керенский». — Давайте кого-нибудь пошлём навестить Марту в общежитии! А то получается, что нам на неё наплевать, — нехорошо! Я бы и сама съездила, только мне она будет не рада».
«Марта просила прислать к ней Алёшу, — вспомнил я. — Никто же не против?»
«Я против! — сообщил Герш-Шульгин. — «Отец Нектарий» хотел мне помочь написать эссе. Да и вообще он мне сегодня нужен: как же я обойдусь без православного взгляда на русский национализм?»
«И я сам не хотел бы ехать, — добавил Алёша. — Если «генерал Алексеев» не возражает, то я бы с государем немного посекретничал».
«Как я могу возражать! — удивился Иван. — У нас пока перерыв».
[11]
— Участники лаборатории разбрелись по всей квартире, — припоминал мой собеседник. — Видя, что нам с «отцом Нектарием» негде уединиться, Ада заботливо предложила нам свою комнату — и даже наклеила на дверь записку «Не входить!». Что ж, ей было не за что краснеть: комната находилась в безупречном, почти стерильном порядке.
«Я в первую очередь хочу вам рассказать про свою телефонную беседу с государыней, — заговорил Алёша, улыбаясь, едва хозяйка оставила нас одних. — Вообразите, она ведь мне позвонила! Начала меня убеждать в том, что вы перед ней ничем не провинились, и верить всему, что вы мне понарассказывали, не надо, и вообще не нужно «это всё» воспринимать всерьёз!»
«Что же вы ответили?» — спросил я.
«А я — продолжал Алёша, — вежливо, но твёрдо ей пояснил, что если некто в чём-то кается, значит, ему есть в чём каяться. Но и добавил, отчасти соглашаясь с ней, что его величество действительно несколько болезненно восприимчив и делает слона из такой простой мухи. В чём нет его вины, поскольку события шестнадцатилетней давности, в которых он вчера публично исповедался и по причине которых провёл десять лет в монастыре, оставили на его душе своего рода шрам, из-за этого шрама он до сих пор боится нечаянно причинить боль женщине. Именно так, и никак иначе, и следует смотреть на его сдержанность!»
Я покраснел. Мы, похоже, поменялись ролями: теперь не я его, а он меня деликатно сводил с симпатичной мне девушкой.
«Бесконечно лестно для меня, — пролепетал я, — но, наверное, неправда. Я ведь не из-за Аллы ушёл в монастырь!»
«А из-за кого же? — удивился мой исповедник. — Я это понял вчера именно так».
«Тогда, наверное, вы про меня поняли то, что я сам про себя не понял», — попробовал я пошутить.
Но шутка не удалась: Алёша кивнул, не изменившись в лице.
«А так и бывает», — ответил он спокойно.
«Как ваша мудрость сочетается с вашим возрастом — ума не приложу! — признался я. — Что ж, это было «в первую очередь» — а что во вторую? И почему вы не хотите сейчас съездить навестить Марту? Неужели наш «Шульгин» не обойдётся без вашего православного взгляда хоть пару часов?»
«Я не поеду именно потому, что вчера был рукоположен, — задумчиво проговорил Алёша. — Сан имеет какую-то «магию» — или гравитацию, силу притяжения, если «магия» — плохое слово. Я приеду — а Марта возьмёт да и исповедуется мне. Я не очень хочу, чтобы она мне сейчас исповедовалась!»
«Если вы про историю с Бугориным — то она её уже рассказала вчера! — слегка удивился я. — Не думаю, что она вернётся к этим воспоминаниям».
«Нет! — возразил Алёша. — Я не про историю с Бугориным».
«Про что же?» — не понял я.
«Неужели вы не догадываетесь?»
Не может быть, подумал я тогда, не может быть, чтобы Алёша тоже знал! Да и что знал, что?! Лиза сочинила глупость — или вовсе говорила про ту Матильду, историческую, не имеющую к сегодняшней никакого отношения. Утреннее письмо? Что — письмо? Мало ли какие письма пишут девушки! Да и что в этом письме?
«Вот же! — с облегчением припомнил я. — В письме Матильда называет вас «бесконечно милым», это ведь должно что-то значить?»
«Ну да, ну да! — Алёша коротко рассмеялся. — Вы читали, государь, «Первую любовь» Тургенева? Помните тот момент, когда Володя прыгает со стены по просьбе Зины и на секунду теряет сознание? Зина склоняется к нему и говорит: «Милый мой мальчик, как ты мог это сделать!» И начинает покрывать его лицо поцелуями. Вы ведь не забыли, почему он для неё — «милый мальчик»?»
Признаюсь вам, я воскресил этот текст в памяти не сразу — ну кто, действительно, способен держать в уме все сюжеты всех повестей Тургенева! Но вдруг вспомнил финал «Первой любви», вспомнил всё! И, вспомнив, густо покраснел до корней волос. Более ясного намёка невозможно было вообразить.
Алёша, видя краску, которая бросилась мне в лицо, положил свою руку мне на предплечье.
«Вы не виноваты, — шепнул он. — Видимо, этого было не избежать, и всё, что с нами происходит, мы все должны пройти до конца».
«Я всё же надеюсь, что вы ошибаетесь», — выдавил я из себя.
«Вот вы поезжайте — и выясните сами!» — предложил он.
[12]
— Преподаватели беспрепятственно проходили через вахту студенческого общежития, предъявляя удостоверения сотрудников, — вспоминал Андрей Михайлович. — Не только имели мы полное право посещать общежитие, но кураторам учебных групп это вменялось в обязанность. Мы должны были проверять санитарное состояние комнат, в которых жили наши подопечные, наблюдать, не предаются ли те вредным привычкам и не пользуются ли электроприборами большой мощности, совершать при необходимости короткие увещевания и записывать свои замечания — или то, что замечания отсутствуют, — в специальный журнал. Ничего нового про обязанности куратора я вам сейчас не рассказал, верно?
Студенты нашего факультета жили по двое, но в крайне узких, тесных комнатках, в которых для экономии места администрация общежития ставила двухъярусные кровати. Дверь на мой стук открыла соседка Марты. Звали её, если мне не изменяет память, Олей.
«Я — куратор сто сорок первой… а на самом деле приехал проведать Марту и узнать, как у неё дела», — пояснил я. Оля кивнула и сообщила, что как раз собиралась сходить на кухню: то ли по действительной надобности, то ли это был деликатный предлог оставить нас одних, за что, конечно, я мысленно сказал ей спасибо.
Марта, одетая, лежала навзничь на своей постели — точней, на своём ярусе кровати, нижнем.
«Я очень рада вас видеть! — поприветствовала она меня, улыбаясь, но не вставая на правах больной. — Вот… расхворалась немного. Проревела полночи в подушку… Это всё пройдёт, не думайте! Как там наши? Чем
