Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

— Ну уж нет, — фыркнул я. — Ни в коем случае. Братьям передай, чтобы сюда их гнали как могут. Пусть панику устроят в столице, пугаются изо всех сил, суету бестолковую наведут. Пусть орут, что у наследника горстка пехоты. Что его убьют. Пусть молебны за мое здоровье объявят, в конце концов. Мятежники должны прийти прямо сюда, Деян.

— Но как мы с ними биться будем? — вопросительно посмотрел он на меня. — У нас недель шесть-семь, не больше. Первый и Пятый у Будапешта собираются, а Второй с Третьим у Белграда. А потом они уже сюда придут.

— Ты знаешь, что такое испанская терция? — вопросительно посмотрел я на него.

— Нет! — помотал головой Деян. — По отдельности вроде все слова знакомые, а о чем речь идет, не пойму, ваша светлость. Не знаю я, что это такое.

— Вот и они не знают, — пояснил я, но судя по лицу Деяна, у того оставались некоторые сомнения.

— А! — просветлел он. — Это то, что сейчас парни на полигоне разучивают? А почему терция? И почему она испанская?

— А чтоб никто не догадался, — ответил я. — Особенно готы в своем Толедо.

* * *

Полтора месяца спустя.

Все же Северная империя огромна. От Новгорода до Измаила полная тысяча миль. Даже для знатного всадника, который шел на двух конях со слугой, такой путь непрост. В Первом служила родовая знать, а в Пятом — семьи пожиже. Потому-то Германский легион, стоявший в окрестностях столичного Новгорода, дал самое большое количество мятежников. А из Пятого легиона, который традиционно ползал по ляшским болотам, к бунту присоединились единицы. Там служили всерьез, и зазнаек в шелковых чулках не жаловали.

— Матерь божья! — перекрестился Деян, и я впервые увидел на его лице чувство, слегка похожее на опасение. — Да нас же как курят потопчут, ваша светлость. Я такой кучи железа отродясь не видел.

— И я, — хмуро ответил Сулак, который чесал в задумчивости свою шишку, которую по незнанию считал головой. — Нас в землю вобьют в первой же атаке.

— А ты в нее не ходи, Сулак, — усмехнулся я. — Майор!

— Я! — сделал шаг вперед бывший капитан Варнацкий, которого я из замка забрал и поставил командовать терцией. Он был толков, неглуп и исполнителен, а других верных людей у меня под рукой все равно не было.Вот так люди и делают карьеру. Просто попадают в нужное время и в нужное место.

— Строй пехоту, — скомандовал я. — Пушки за первым рядом спрячьте. Ежи тоже. Пусть разгон возьмут.

— Слушаюсь! — ударил кулаком в грудь новоиспеченный майор и пошел орать на солдат.

А прямо перед нами строилась для боя краса и гордость Римской империи — ее клибанарии и кирасиры. И, откровенно говоря, страшно было до жути. Я столько тяжелых всадников в одном месте и не видел никогда. Здесь собрана половина кавалерии, что может выставить огромная страна, в которой живет не то четырнадцать, не то пятнадцать миллионов человек. И когда расплодиться успели? Вот что потепление, прививки и правильный севооборот делают. Тысяча всадников занимает милю по фронту… А тут все четыре тысячи. Неслыханная сила, чудовищная, которая нигде и никогда до этого не собиралась в одном месте. Почему? Да просто ввиду отсутствия такой необходимости.

— Ну что же, — сказал я сам себе. — Будем надеяться, что они нас презирают. Ну же, мальчики, проявите свою гордость. Посрамите сына ткачихи.

— Они для таранного удара строятся, ваша светлость, — сказал Деян. — И даже парламентера не присылают. Это хорошо или плохо?

— Это просто отлично, Деян, — ответил я. — Они считают, что со мной не о чем разговаривать, а я считаю, что разговаривать не о чем именно с ними. Ну, господи, помоги нам! Кроме тебя, помочь больше некому…

Я сел на трофейного персидского жеребца и проскакал вдоль войска, подняв руку. Надо толкнуть речь.

— Парни! — орал я. — Вы чего хмурые такие?… (Непереводимая игра слов)… Этих маменькиных сынков в железных горшках испугались?… (Непереводимая игра слов)… Они считают, что они выше вас! Да хрен им в сраку! Я для чего дал вам мушкет! Он делает людей равными! Не знали? Так сейчас узнаете!… (Непереводимая игра слов)… Бейте бунтовщиков без пощады! Все, что на них — ваше! И если за пленных нобилей выкуп дадут — он тоже будет ваш! Да вы, в такую вас мать, после этого боя богаче меня станете! А ведь я…. (непереводимая игра слов…)…. мать… (непереводимая игра слов…)! Я ведь самого римского императора внук! И я просто охренеть, до чего богат. А сегодня я с вами в один строй встану. Потому что там такие деньги на кону, что даже мне не стыдно башкой рискнуть! Как бунтовщиков перебьем, неделю гуляем! Все шлюхи Братиславы ваши будут! И все вино из монастырских подвалов! Ну что, пустим говнюкам кровь?

Хорошая получилась речь и, главное, понятная. Такая, что самые сокровенные струны солдатской души задевает. В тот момент я только одного не понял: как мятежные клибанарии с коней не попадали. Воплями, которые раздались в моем строю, можно было выровнять Карпаты. Горы просто раскололись бы на куски. Ведь прямо перед нами — сотни тысяч солидов в виде коней, оружия, доспехов и их содержимого. На самом деле я не сказал ничего нового, ведь именно это и предписывает Устав. Но я сделал акцент в нужном месте и был услышан. Тут теперь больше никто никого не боялся. Прямо перед моими солдатами замаячила обеспеченная жизнь. А если кто-то из них захочет выкупить свой контракт, то милости просим. После такой добычи я наберу любое количество людей и за любой срок. А потом отставники озолотят трактирщиков, шулеров и шлюх, и вернутся в казарму, нищие, как сейчас. Потому что у солдат не держатся деньги, ведь они ни хрена, кроме как воевать, не умеют. И жизни другой, кроме армейской, не знают. Так всегда было и так всегда будет.

Пушки заряжены, мушкеты тоже, а над войском поднимается дым тлеющих фитилей. Взводные и сержанты проверили все и ходят вдоль строя, поднося кулаки к лицам бойцов. Знаете, что такое дисциплина? Дисциплина — это когда своего сержанта солдат боится больше, чем врага. Этим