«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зина отрезала косу, столь обожаемую сибирским директором, лицо ее потеряло геометрическую правильность и чуть обрюзгло, хотя она все еще была очень хороша.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Когда Коткин вернулся с готовым кофе, Проскурина подвинула ему полную окурков пепельницу, чтобы он ее вытряхнул, а новый муж Проскуриной протянул ему стопочку виски и обратился с вопросом, в котором смешивалась мужская солидарность и скрытая ирония:
— Над чем сейчас трудитесь, Боря?
— Я? — Коткин удивился. Как-то получилось, что работа Коткина давно уже перестала быть предметом обсуждения дома, тем более при гостях. «Талантливый человек, — сказала как-то в сердцах Зина, — подобен молнии. Его отовсюду видно. И всем интересно, как это у него получается». Коткин не был подобен молнии.
— Ведь вы, — улыбнулся новый муж Проскуриной, который был журналистом-международннком, — если не ошибаюсь, инженер? Давайте я о вас напишу.
— Он биофизик, — сказала Проскурина. — И собирает марки со зверями.
— Чистые или гашеные? — спросил новый муж.
— Гашеные, — сказал Коткин, разливая кофе. — Сейчас я торт принесу.
— Сахар захвати, — сказала Зина, — биофизик!
— Я забыл его купить.
— Ну вот, ни о чем попросить нельзя.
Зина собиралась утром выйти из дома и обещала сама купить сахар и чай. Но она скромно пообедала в Доме журналиста с Риммой, владелицей объемистого баула с надписью «ADIDAS», в котором та приносила в редакцию сказочные по редкости и дороговизне вещи. На этот раз Зине удалось перехватить Римму у издательства и получить в собственное распоряжение на два часа. Коткин еще не знал, в какую финансовую пропасть рухнула их семья благодаря Зининой сообразительности.
О сахаре Зина, разумеется, забыла.
На кухне Коткин резал торт, довольный тем, что муж Проскуриной так вовремя спросил его о работе. Можно будет рассказать о Глазе, не показавшись в глазах Зины и гостей пустым хвастуном.
Коткин вынул из портфеля Глаз и осторожно размотал проводки. Присоски с датчиками удобно прижались к вискам. Глаз можно было прикрепить ко лбу, для чего был сделан специальный обруч, можно было держать в руке. Коткин нажал кнопку. Из комнаты доносился смех — муж Проскуриной снова рассказывал что-то веселое. Коткин уже не раз испытывал это странное чувство в опытах с Глазом. Коткин увидел потолок кухни, полки с посудой и чуть закопченные стены наверху. И в то же время он видел то, что было перед ним: свою вытянутую руку. Глаз в ней, обращенный зрачком кверху, кухонный стол с нарезанным тортом, плиту. Проведя рукой в сторону, Коткин заставил себя скользнуть взглядом Глаза по стене и в то же время не выпустил из поля зрения собственную ладонь. Он зажмурился. Мозг, пославший глазам сигнал зажмуриться, ожидал, что наступит темнота. Вместо этого он продолжал видеть Глазом, и, поднеся руку к лицу, Коткин смог заметить этим глазом свои зажмуренные глаза.
— Ты скоро? — крикнула из комнаты Зина. — Кофе остынет. Сколько можно кромсать торт?
Коткин быстро содрал с висков присоски и сунул Глаз в портфель.
— Иду, — сказал он.
Коткин ждал, когда муж Проскуриной повторит вопрос о его работе, но разговор уже необратимо ушел в сторону. А они четыре года бились с этим Глазом. Идея заключалась в том, что у подавляющего большинства слепых сами зрительные центры не повреждены. Значит, если воздействовать, подобрав нужные частоты, непосредственно на мозг, минуя вышедшие из строя глаза, можно восстановить зрение. Поэтому они поделили Глаз на две части: одну — приемник, улавливающий свет, другую — транслятор, передающий информацию к мозгу. Лаборатория Коткина разработала приемник. Верховский занимался передачей изображения от присосков, прямо на шпорную борозду, на зрительный центр. Вот и все. Только прошло два года, прежде чем человек, включивший приемник, увидел сначала мутный свет, потом контуры предметов и, наконец, четкое цветное изображение. И еще два года ушло на то, чтобы превратить приемник из ящика размером в телевизор в подобие настоящего глаза. Оттого-то Коткин и взял Глаз домой, хотя и не стоило выносить рабочую модель из института. Но ему хотелось показать ее Зине.
Коткин все же не утерпел. Он подождал, пока в разговоре наступит пауза, и, откашлявшись. сказал:
— Мы сегодня одну работу закончили.
И все удивились, что он, оказывается, в комнате.
— Как же, — рассеянно произнес муж Проскуриной. — Очень любопытно.
Тогда Коткин проклял себя и замолчал, и никто не предложил ему продолжать. Тут позвонили в дверь, и пришла Настя со своим приятелем, потому что им некуда было деться, и Коткину пришлось снова ставить кофе. Гости разбили любимую чашку Зины, она огорчилась, но не подала виду, а Коткин расстроился, потому что вина за разбитую чашку будет возложена на него. Потом позвонил Верховский, хотя Зина просила, чтобы телефон не занимали рабочими разговорами, если дома гости. Но Коткин не повесил трубки, а говорил минут пять, потому что дело шло о конференции, на которую Верховскому завтра ехать. В Баку приедут Полачек, Браун и Леви, и Коткин объяснял, что он бы тоже поехал туда, но нельзя оставить Зину, она нуждается в заботе и хорошем питании, да и с деньгами опять плохо. Верховский твердил, что, если доклад будет делать не сам Коткин, — это верх неприличия, но Коткин повесил трубку и принялся мыть посуду. Проскурина пришла на кухню и закурила, прислонившись к стене.
— Все суетишься? — спросила она.
— Не понял, — сказал Коткин, — я вообще стараюсь не суетиться.
— Я в переносном смысле. Надо было меня слушаться. Бежал бы ты от нее. Был бы уже доктором наук и жил в свое удовольствие.
— Ты же подруга Зины, — сказал Коткин тихо, чтобы не было слышно в комнате.
— Что с этого? — Проскурина раздавила сигарету о вымытое блюдце и зло прищурила вороньи глаза. — Слушай, Коткин, она же тебя высосала. Ты был талантливый, тебе сулили большое будущее. Зря я сама тогда тебя не взяла.
— Ты?
— А почему нет? Мы всегда хохотали: Зинка, тупая сила, дура, темнота, непонятно, как с курса на курс переползала, а какая хватка! Какая хватка! Почище нашей! Я иногда думаю: если бы ты попал в другие руки, все могло быть по-другому…
Коткин
