Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

Ксении было сорок три года, она была в два раза старше Рудольфа и потому считала себя вправе воспитывать его. Впрочем, ее воспитание было своеобразным. Так, она часто говорила ему, что «отличаться от других — это очень хорошо» и что «он не должен обращать внимание на мерзавцев»{741}.

Ксения явно ревновала, когда Рудольф общался с друзьями своего возраста, и постепенно перемещала акценты в своем отношении к нему. Все закончилось постелью. Сам Рудольф однажды обронил: «Ксения в постели была гениальна». Однако совсем другую версию он изложил Мениа: «Однажды Ксения захотела заняться любовью… Но это было один‑единственный раз, и я был вынужден». Подводя итог, Рудольф грустно добавил: «Это было ужасно»{742}.

Рудольфу также приписывают связь с Нинель Кургапкиной, которая не отрицает, что была влюблена в него, но это длилось недолго.

Летом, сразу после побега, Нуреев поддерживал кратковременную связь с американской балериной Марией Толчиф, которой было тридцать шесть лет. Высокая брюнетка с живым характером, танцевавшая в «New York City Ballet», даже после развода оставалась музой Джорджа Баланчина. Ее связь с Нуреевым была необычной и для него оказалась очень важной, и вот почему. До Нуреева у Марии был роман с Эриком Брюном. В июле 1961 года они поссорились, и строптивая американка бросила датчанину: «Поскольку так получилось, я найду себе нового партнера по сцене. Вот этот русский, только что совершивший побег… Он ведь в Париже? Я найду его. Он и будет моим новым партнером!»{743}.

Мария нашла Рудольфа в Довиле и сразу же влюбилась в этого таинственного молодого человека, открывающего для себя Запад. Его покорило, что она близко знает людей, с которыми он всегда мечтал работать. Связь Марии и Рудольфа длилась несколько недель, а потом Мария заспешила в Копенгаген, чтобы присоединиться к Эрику Брюну (они должны были вместе выступать на сцене Королевского балета Дании). Рудольф напросился сопровождать ее. В Копенгагене, в холле гостиницы, Мария представила Рудольфа Брюну. С этого момента все пошло кувырком. Восхищение Рудольфа было столь велико, что немедленно переросло в физическое влечение.

Это был классический любовный треугольник. Однажды Рудольф выразил желание пообедать наедине с Эриком. Мария, охваченная приступом ревности, закатила скандал. Она с воплями выскочила из здания театра и побежала по улице, Рудольф и Эрик — за ней. «По крайней мере пятьдесят человек наблюдали, как трое сумасшедших бегали друг за другом вокруг Оперы, — вспоминал впоследствии Эрик Брюн. — Понадобилось несколько лет, чтобы прийти в себя после этого кошмарного эпизода! Это был трудный период для нее, трудный для меня, и, несомненно, Рудольф тоже был сильно сбит с толку…»{744}. Как бы то ни было, Нуреев ни на кого уже больше не смотрел. Эрик Брюн покорил его сердце, и это было взаимным. Мария Толчиф вернулась в Америку, а Рудольф остался в Копенгагене.

Можно ли назвать Нуреева бисексуалом? Своему молодому американскому любовнику Роберту Трэйси, связь с которым длилась четырнадцать лет, он сказал, что «спал с тремя женщинами», но ни одно имя не назвал. Он также признался ему: «У меня могло бы быть двое детей. Но в обоих случаях были сделаны аборты…»{745}. Гислен Тесмар он доверительно говорил: «Как подумаю, что мог бы иметь сына восемнадцати лет…» «Размышляя над этим, мы задавались вопросом: была ли беременна Марго Фонтейн?» — вспоминала французская танцовщица. По мнению Тесмар, любовная связь между Марго и Рудольфом подразумевалась, но… никто не мог подтвердить ее.

И по сей день истинный характер отношений Нуреева с прекрасной Марго — самая большая загадка его любовной жизни. Весь мир обручил их еще в шестидесятые годы, будучи убежденным, что такой привлекательный молодой человек не мог не обольстить свою партнершу, с которой он никогда не расставался. Разница в возрасте (девятнадцать лет) никого не смущала — на сцене Марго легко могла дать фору шестнадцатилетней. С 1962 по 1979 год их повсюду видели вместе. О Марго говорили, что она собиралась развестись с Тито Ариесо как раз накануне покушения на него. Британские (и не только британские) газеты написали не одну сотню статей об этом волшебном дуэте. Журналисты пыталась найти признаки связи, однако Нуреев и Фонтейн сумели сохранить тайну своих чувств. Рудольф, не лишенный хвастовства, никогда не делал ни малейшего намека на проведенную вместе ночь, на взаимный любовный поцелуй вне сцены. Осторожная Марго также не оставила в автобиографии абсолютно никаких упоминаний, разве что написала: «Любовь может принимать различные формы…»

И все же, по мнению Шарля Жюда, «у Рудольфа была история с Марго»{746}. Джейн Хэрман говорила о том же. А своей русско‑американской подруге Наташе Харлей Рудольф однажды сказал с сожалением: «Марго никогда не покинет своего мужа». По мнению Наташи Харлей, «Марго была привязана к Рудольфу. У них были безумные ночи, когда они куда‑нибудь шли, пили… Он давал ей радость жизни и право делать глупости»{747}. Своему массажисту Луиджи Пиньотти, спросившему, что они с Марго дали друг другу, Нуреев ответил: «Марго дала мне утонченность. А я дал ей отчаяние…»{748}.

Рудольф Нуреев жил в окружении женщин, но он не любил их. Он возбуждал их желания, но по настоящему никогда на эти желания не отзывался. «Он любил только танцовщиц», — заметил кто‑то из французов, и это было верно. Полушутя‑полусерьезно Рудольф часто говорил о браке: «Надо бы мне жениться». Он говорил так, имея в виду Марго Фонтейн, а впоследствии Сильви Гиллем. Обе — танцовщицы громадного масштаба, и этим все сказано.

Известно также, что Рудольф мог говорить совершенно взаимоисключающие вещи. Например, прессе, которая так хотела его на ком‑нибудь женить, он всегда объяснял, что брак — это самая худшая вещь, которая могла бы с ним произойти. «Танцовщик не должен жениться никогда, — утверждал он в 1968 году. — Он не может быть одновременно мужем, отцом и танцовщиком […]. Поэтому зачем губить свою жизнь? И зачем губить жизнь девушки?»{749}.

Наталия Дудинская, Марго Фонтейн, Мод Гослинг, Нинетт де Валуа, Виолетта Верди были для него образцом женщины, и он нередко отпускал: «Я все знаю о женщинах». При условии, что они были танцовщицами. Остальные в его глазах не имели большой ценности, за исключением одной: его матери.

Нуреев не лишал себя удовольствия язвительно пройтись по прекрасной половине человечества, как, например, в «Тайм Мэгэзин» в 1965 году: «Все женщины глупы, даже если они сильнее матроса. Потому что они сосут кровь и оставляют вас умирать от истощения». Такие женоненавистнические сентенции свидетельствуют о том, что он… боялся женщин. Боялся излишней привязанности с их стороны, боялся нестандартной реакции, которую трудно было предвидеть, а это его удручало.