Радуга - Кэтрин Стоун

— Алекса?

— Привет, я так рада, что ты пришла! Я хотела попросить, чтобы мне принесли телефон, и позвонить тебе и сказать, что Кэти возвращается домой, к нам…

— Какое счастье, Алекса!..

И, задыхаясь от радости и обливаясь слезами, она рассказала Кэтрин всю историю, совершенно игнорируя, как делала это уже многие часы, огонь, жгущий ее грудь при каждом вдохе.

— Бринн, Стивен и Кэти остановились в той же гостинице, что и вы, и они будут рады, если ты навестишь свою племянницу.

— В самом деле? А ты уверена, что они действительно не расстроены?

— Конечно, это был трудный шаг и для Бринн, и для Стивена, но они были так великодушны, так добры. Они собираются остаться здесь до моей выписки, и мы — Кэти, Роберт и я — начнем нашу семейную жизнь в Роуз-Клиффе.

Их совместная жизнь начнется в Роуз-Клиффе, но когда-нибудь Макаллистер переберутся в дом побольше; правда, они никогда не будут жить в Белом доме. Но Роберт заверил Алексу, что это совершенно не важно, главное — это она и Кэти. Даже оставив общественный пост, Роберт никогда не откажется от служения обществу, так же как от обязательств обеспечить радостную и мирную жизнь своей жене и дочери.

Алекса улыбнулась при этом милом воспоминании, и глаза ее вспыхнули новым светом, когда она рассказывала Кэт заключительную часть их планов.

— Мы с Робертом поженимся, как только все будет улажено, но определенно еще до твоего с родителями отъезда.

— Я могу пробыть в Вашингтоне до двадцать шестого, Алекса, и, несмотря на то что у папы в это время концерты с симфоническим оркестром, я уверена, он сможет с кем-нибудь поменяться, и…

— Ах нет, Кэт! К двадцать шестому, в крайнем случае к двадцать седьмому я намерена выписаться. Именно об этом я информировала свой организм, когда ты пришла. — Алекса рассмеялась, вспомнив безмолвные распоряжения и веселые команды, выданные ею своей плоти. Она должна поправиться в рекордные сроки: ради своей дочери и мужа. — А когда я выйду из больницы и мы — Кэти, Роберт и я — будем в Роуз-Клиффе…

— Вы станете семьей из трех человек! — так же весело закончила ее мысль Кэтрин. — И это все, что вы хотите и в чем нуждаетесь.

— Да, — тихо ответила Алекса, благодарная Кэт за понимание. — Думаю, нам надо будет какое-то время пожить вместе, вдали от всех.

— Мне тоже так кажется. Хорошо, мы уедем, как и намечено, двадцать шестого, но я вернусь, как только вы будете готовы к приему гостей, и я знаю, что мама и папа, будут считать дни… — Она запнулась, неожиданно увидев в глазах сестры тревогу.

— Ах, Кэт, я так боюсь говорить им о дочке.

— Почему? — Кэтрин спрашивала не об обоснованности страха, но была изумлена, потрясена тем обстоятельством, что он вообще существует. — Боишься, Алекса? Почему?

— Потому что я знаю, они так разочаруются во мне за то, что я отказалась от Кэти.

— Нет, Алекса, не разочаруются! Они поймут, почему ты вынуждена была так поступить. Я знаю, они поймут.

Алекса слегка покачала головой, поскольку уже убедила себя, что ей предстоит в очередной раз огорчить родителей, которых она так любила, несмотря на уверенность, читавшуюся во взгляде младшей сестры. Ох уж эти сапфировые глаза! Как бы Алексе хотелось поверить им именно сейчас!

«Но сейчас, Кэт, — печально подумала Алекса, — я знаю, что ты не права».

— Кэт, ты не могла бы сказать им за меня? — вдруг попросила Алекса, тихо, неуверенно, отчаявшись; она знала о великой любви и близости родителей и Кэт. — Может быть, если ты объяснишь им, мама и папа поймут? Ты знаешь обстоятельства, вынудившие меня решиться на это, и скажешь, что я знаю о твоем удочерении. Расскажи им обо всем. И о том, как мы теперь с тобой близки…

— Хорошо, Алекса, я им скажу.

Кэтрин знала, что Алекса не права. Их любящие родители вовсе не разочаровались бы. Но, слушая робкую просьбу сестры, Кэтрин задумалась: а права ли она сама? Она хотела поделиться бы этой грустью с Алексой, всей своей грустью, но…

— Мы только что познакомились со своей очаровательной внучкой, — сообщила на следующее утро счастливая Джейн, входя в палату дочери.

— Она очень милая, — добавил Александр, едва сдерживая чувства.

Несмотря на то что Алекса не заметила на лицах родителей и тени разочарования, она тихо прошептала:

— Простите меня…

— Простить, моя дорогая? За что? — удивленно спросила Джейн, хотя и успела немного подготовиться к такому признанию; они ни на секунду не расстроились, а только опечалились из-за того страдания в одиночестве, которое пришлось выносить Алексе все это время. — За что, Алекса? — ласково повторила Джейн.

— Я думала, вы разочаруетесь во мне за то, что я отказалась от дочери.

— Нет, дорогая. Мы понимаем. Это было мужественное решение, рожденное большой любовью. — Джейн нежно прикоснулась к золотистым волосам дочери, так же как она сделала это в тот далекий день, пытаясь рассеять предубеждение Алексы к ее сестричке. — Мы никогда не разочаровывались в тебе, Алекса.

— Да, я так огорчила вас, когда впервые увидев Кэт, не захотела признать ее своей сестрой. Разве вы забыли?

— Алекса, мы никогда не забудем такое, — честно ответил Александр. — Но мы нисколько не разочаровались в тебе, дорогая. Нас поразило тогда, с какой уверенностью ты заявила, что Кэт — не твоя сестра. Я думаю, мы с мамой просто очень испугались: а вдруг то, что мы посчитали величайшим чудом, обернется величайшей ошибкой?

— Мы потеряли частичку тебя в тот день, Алекса, — прибавила Джейн. — Ты всегда была нашим счастьем, смелой золотоволосой девчушкой, а потом… — Джейн горько вздохнула.

В тот день они что-то потеряли в своей драгоценной дочурке. И как отчаянно Джейн и Александр ни пытались, никогда уже за все эти долгие годы любви к Алексе они не смогли восстановить разорванную ниточку взаимопонимания. Глядя в изумрудные глаза Алексы, так похожие на ее собственные, Джейн ласково прошептала:

— Мы очень тебя любим, доченька. Ты никогда не разочаровывала нас, никогда и не могла.

Алекса слушала это доброе утешение и страстно желала поверить родителям. Но она очень ясно помнила и тот день. Тогда было разочарование, и Алекса это понимала. Но теперь она спрашивала: не было ли это ее разочарование в себе, в собственных, таящихся и неожиданно открытых в своем сердце уродливых монстров? Да, возможно, так и было. Существовали отвратительные призраки, скрывавшиеся в темных уголках ее души; но теперь все эти монстры умерли, побежденные любовью.

— Это было действительно чудо. Я так сильно люблю свою младшую сестру. — У Алексы перехватило дыхание. — И… мама, папа… вас я тоже очень люблю.

Слезы застилали их глаза, и какое-то время ни Джейн, ни Александр не в силах были говорить, потому что видели во взгляде любимой дочери неизмеримую радость от сознания того, что она любит и любила по-настоящему, всем сердцем, без условий, навсегда. Наконец, наконец-то Алекса, которую они потеряли, нашлась! Они так давно не видели этот волшебный взгляд, полный счастья и чистой веры… так долго… с того самого дня…