Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

явно не знало даже о том, что он вообще существует… О порховском базаре я был наслышан самым лестным для него образом; рассказывали, что на нем не только продают молоко, масло и хлеб, но пекут лепешки и даже жарят котлеты – свиные и бараньи». Сделанное Владиславом Фелициановичем подробное описание заседания коллегии отдела народного образования Порховского уездного исполкома, посвященного принципам театральной реформы, в составе крепко нарумяненной дебелой председательши в белой шелковой блузке с большим вырезом и массивной золотой цепочкой, сбегавшей в глубокую складку между грудями, коммунистов, один из которых был покрыт всклокоченной черной шерстью, а другой перевязал бабьим платком щеку, раздутую от флюса, беспартийного спеца, по профессии театрального парикмахера, каши в головах ораторов и помещения с немытыми стеклами, дохлыми мухами на почерневшей вате между оконными рамами и грязными розовыми обоями, мы, за неимением места, здесь приводить не будем.

Между тем культурная жизнь в Порхове начала двадцатых годов била ключом. В город приезжало множество самых разных артистов из обеих столиц, и приезжали они по той же самой причине, по которой в Холомках и Бельском Устье обосновались писатели и художники, с той лишь разницей, что пайки им от местного отдела народного образования не полагались и потому приходилось давать концерты, чтобы заработать на пропитание. В 1922 году сам Шаляпин дал два концерта в Порхове. В начале двадцатых годов давал спектакли любительский театр, в клубе пожарного депо шли киносеансы, сопровождаемые тапером, в городском саду играл духовой оркестр, в доме бывшего городского головы Зацкого работала городская библиотека, при которой имелся читальный зал, обставленный красивой дубовой мебелью из тоже бывшего имения Волышово графов Строгановых. Для полноты картины прибавим сюда лекции о литературе и живописи, которые чаще всего читали в Порхове Чуковский, Добужинский, а один раз Ходасевич.

От событий культурной жизни перейдем к событиям жизни общественной, теперь уже советской, но прежде скажем о сильном наводнении, которое случилось в апреле 1922 года. Галина Васильевна Проскурякова, жившая тогда в Порхове, писала в воспоминаниях: «Шелонь вышла из берегов и затопила не только набережные, но и большинство улиц города. Страшно было смотреть на дома и церкви, встающие из воды и отражающиеся в ней куполами. Но самое страшное было видеть, как плыли дома и сараи по Шелони, как снесло часовню с моста. Водой размывало фундаменты, и дома рушились».

«Закрыт и разобран приют пауков – Никандровская обитель…»

Теперь о жизни общественной, к каковой мы отнесем организацию городского партийного клуба, разъясняющего решения X съезда партии, десятки агитпунктов, комсомольский клуб, бесконечные митинги, тысячи номеров стенных газет, сотни воззваний, расклеенных на стенах домов, коммунистические субботники, заготовку тысяч бревен и тысяч пудов ивовой коры, двадцать шесть пунктов ликвидации неграмотности в уезде, мартовскую уездно-городскую женскую конференцию, постановившую создать на всех предприятиях женотделы, которые должны были проявлять заботу… налаживать работу…

Общественная жизнь, однако, не ограничивалась митингами, прокламациями и стенными газетами. В городе и уезде в 1921 году открыли четыре детских дома для беспризорников, в которых нашли приют 180 детей. Каждому детскому дому уездный исполком выделил участки под огороды, дал по четыре коровы. Рабочие Порхова в каждом детском доме помогли создать мастерские, где детей обучали столярному, сапожному, слесарному и кузнечному делу. В девяти километрах южнее Порхова, в усадьбе Жирное был открыт детдом для детей, прибывших из голодающего Поволжья[140]. Порховичи, кстати говоря, в Поволжье отправили более 300 000 пудов хлеба и четыре миллиона рублей.

В промежуток между культурной жизнью и общественной поместим заметку под названием «Псковские комсомольцы, ответьте», напечатанную в газете «Юный пахарь» в декабре 1924 года: «Комсомольцы – это деревенские борцы за новый быт, за новую жизнь. Мы используем гулянки, внося туда свое комсомольское влияние. Но иногда наши выступления на гулянках и устройство своих красных посиделок проходят не совсем гладко. Нам нужен опыт этой работы. Комсомольцы Вышгородской волости Порховского уезда просят деревенские ячейки Псковского уезда поделиться в „Юном пахаре“ своим опытом проведения красных гулянок».

В этом же промежутке найдем и донос сообщение[141] из газеты «Псковский набат» от 13 июня 1923 года о том, что заведующий мельницей Комхоза в Порхове «торгует свечами, а на мельнице все идет прахом. При вторичном подъеме воды в реке Шелони… затворы в холостых воротах не вытаскивались, а стояли до тех пор, пока вода сильным напором не открыла этих ворот, и при том с такой быстротой, что некоторые разлетелись в щепы… Наверное, заведующий мельницей проспал. Но удивительно: он никогда не проспит пойти в церковь, где продает свечи, и даже вовремя сделал через русло плотины специальный мостик для преподобного Никандры. Следовало бы заведующему почаще заглядывать на мельницу и следить за ее порядком, чем делать мостики и торговать свечами. Это будет лучше!» Под сообщением стоит подпись: «Случайный».

Снова о промышленности. В конце 1922 года Порхов и уезд в промышленном отношении представляли собой довольно печальное, если не сказать жалкое, зрелище. Безработица, если верить отчету Псковского губернского экономического совещания, свирепствовала. К апрелю 1923 года предложение на рынке труда в городе и уезде более чем в два раза превышало спрос. Не требовались ни культпросветработники, которых новая власть уже успела наплодить в больших количествах, ни служащие, ни железнодорожники, ни работники связи, ни металлисты, ни аптекари, ни работники питания, ни врачи, ни медсестры, ни строители, ни швеи…

В уезде работали лесопильный завод «Шелонь» и еще один такой же лесопильный завод «Маяково», производивший спичечную соломку. Работали плохо, с перерывами – то заказов не было, то они были, но не хватало сырья, потому что не заготовили вовремя лес, то выходило из строя старое оборудование, а нового взять было неоткуда и не на что. В самом Порхове фабрика «Воля», производившая шпагат и веревки, с трудом сводила концы с концами практически по тем же самым причинам с той лишь разницей, что сырье было, но не было спроса на веревки и шпагат. Работали в основном мелкие коммунальные предприятия вроде бань, мельницы, слесарно-кузнечных и цементно-черепичных мастерских и микроскопических кирпичных заводиков. Псковские губернские статистики скрупулезно пересчитали все предприятия государственной, кооперативной и частной торговли в Порхове. Их оказалось немного – одна кооперативная и три частные мясные лавки, один уличный торговец рыбой, одна кооперативная и четыре частные булочные, одна лавка, торгующая «колониальными бакалейными и гастрономическими» товарами, то есть чаем, кофе, сахаром, рисом и пряностями, одна керосиновая лавка, восемь уличных торговцев мануфактурой, один кооператор, торгующий сельскохозяйственными орудиями и машинами,