Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин

заплатили, обрадовались, побежали домой. А наутро нам сказали – на таможне застрял ваш стент. Россия как-то воинственно настроена к Украине. Мы – врачи – ни в какую войну не верим, мы верим американцам. У нас с ними хорошие дружеские врачебные отношения. У вас сложный размер – девять сантиметров расширения. Они специально под вас сделали стентграф. Мы думаем, что через некоторое время на таможне всё разъяснится, и мы приступим к операции.

Надо же какими словами уже бросаются. Разве что молитва справится с этим фактом? А поделать ничего нельзя.

Боженька, отведи от меня эту войну, дай моему стентграфу пройти через украинскую таможню, мне так это нужно! Я так в этом нуждаюсь! И деньги-то жена нашла, и дочь добавила, и врачи готовы мне его поставить. И люди-то там его делали в этой Америке и сюда слали. Ну сделай так, чтобы он переехал через таможню.

Но у Бога людей много. Придется всё-таки подождать, пока он выслушает все мольбы. А мне три операции предстоят. Одну сделали, а вторую – ждем.

Отпустили меня для ожидания домой, а аорта давай буянить. А мы не знаем, что делать. Раздувается, толкается, как у женщины при беременности, кажется – вот-вот лопнет. Мы с перепугу скорую вызывать и с врачами разговаривать. Две скорые и две больницы прошли.

* * *

Утро московской городской больницы. Двое слева лежат, раздетые, отвернувшись к стенке, а справа, скорчившись под дерюжкой, лежит таджик Салах. Меня уводят в палату, указывают на пустую кровать – ложись.

Через некоторое время входят три дежурных врача. Обращаясь к дедку у окна спрашивают:

– Ты с чем сюда?

– Я в деревне праздновал свой день рождения с друганами, потом они ушли, потом была ночь, я с кровати свалился, а подняться не мог, чтобы телефон взять, жене позвонить. Так лежал несколько суток, потом жена догадалась и позвонила сама в скорую, мол, езжайте, человек умирает. Ну вот, приехали, а я уже никакой. Сюда привезли.

– Ну понятно, – отвечают врачи, вкатывают ему молча положенную дозу и назначают кислород в нос.

– А ты? – поворачиваются ко второму.

– Я вчера за столом сидел всей семьей и объявил наследника своего дома. А старший сын не согласился, подошел ко мне и влепил в ухо. А мне говорит: «Я же тебе помогал чинить дом и хотел услышать, что ты меня наследником назовешь. А услышал неприятное». Я упал, ну и отключился.

Этому тоже сказали – «Понятно» и тоже дали дозу из таблеток, но кислорода не назначили. Сказали – «Сейчас с нами пойдешь».

А проходя третьего – нераздетого, завернутого в кожушок Салаха – другим тоном сказали – «Вставай и на выход. К вечеру придешь и ляжешь, а сейчас обход будет».

Тот пробурчал – «Понял» и, не поднимая головы, стал собираться и медленно уходить.

Он, должно быть, тут свойский, часто ночует, и его не ругают за это. Уже давно отругано с милицией. Милиция говорит – у нас приказ: чтобы все ночью были дома, у кого травма – в больнице, а нарушителей – в милицию. А кто не имеет дома, не имеет травмы и не сделал преступление – в приказе не прописаны. Вот Салаха и не знают, куда деть. Он тут пару часиков поспит, и его опять выгоняют. Ему ничего из таблеток не дали.

И только после этого повалил народ на собственных ногах в следующую палату на диагностику. Кто с подбитым глазом, у кого руки трясутся, кто вне себя – успокоиться не может. Они за мелочёвкой медицинской пришли.

Меня оставили без внимания, и это меня возмутило. Я по-тихому оделся и решил, что сейчас выйду, объясню медсестре, что у меня всё хорошо, и пойду домой. О вздутии живота я уже забыл, потому что скорая выстрелила мне в живот, и он как-то безболезненно опал.

Однако вышла крутая, характерная, средних лет сестра-хозяйка и спросила:

– Куда это вы собрались?

– Домой, тут мне делать нечего, я кажется, не туда попал.

– Нет, пока Елена Юрьевна не придет и не посмотрит вас – никуда не уходите, – велела она.

Не соглашаясь, я принялся ходить взад-вперед по длинному коридору, изумляя и сотрудников, и пациентов, сидевших вдоль стен коридора.

Когда уж я совсем намозолил глаза своим туда-сюда, повелительница сказала – идемте! Вас ждет Елена Юрьевна. И провела в следующую, третью палату, где у противоположной стены стояла женщина средних лет. Она как-то горделиво сказала мне:

– Я – сосудистый хирург.

Ну и не правда. Такие сосудистые хирурги не бывают и не могут быть – подумал я. Потому что сосудистый хирург – это последнее слово современной медицины. Его несут как приз, как победу, как невероятное волшебство. Бытовой человек не может обладать этим званием, не может его нести.

И второй прокол – она не кинулась мне объяснять, что такое эндоваскулярная медицина. А кокетству тут не место. Это попросту не умно! А мне уже дважды про эндоваскулярное вмешательство объясняли. Я видел эти горящие глаза, эти вдохновенные руки. Правда, это стоит один миллион. И я ей всё это сказал.

Она тут же парировала:

– Я составлю вам бумагу на государственную квоту.

Я понял, что у меня остался всего один аргумент, чтобы отделаться от нее:

– Тогда просто отпустите меня, пожалуйста, я ошибся адресом и не туда попал.

– Я обязана составить на вас бумагу, позвонить вашей жене, чтобы она вас забрала, а пока нужно соблюдать правила и вернуться в свою палату.

Часа через два за мной пришли и отвели на второй этаж, где мне была предоставлена в личное распоряжение целая палата с холодильником, телевизором и большим холлом. Я понял, что эта женщина хочет оставить меня за собой. Судя по большому холлу с художниками-передвижниками и фланирующими пенсионерами с уличными травмами, это было шикарное травматологическое отделение, которое именно в эту суровую зиму должно было быть переполнено, но благодаря разворотливости мэра, который в громадных количествах навез соль, здесь было уныло и малолюдно.

С полным ощущением, что меня водят за нос, я побежал искать её. Нашел в перевязочной. Она старательно перевязывала старушку.

– Я не могу таких апартаментов принять. Отпустите меня домой! Я не туда попал! Я уже договорился с людьми, что они будут мне делать операцию. Эндоваскулярную операцию.

При старушке она сказала:

– Я не могу вас отпустить одного. Я закончу перевязку и позвоню вашей жене, чтобы она получила на руки ваши медицинские документы и препроводила домой.

Я вышел из перевязочной, сел на