Красная Латвия. Долгая дорога в дюнах - И. Э. Исаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гунар Курпнек: Сейчас в развалинах колокольни висит колокол. Один из тех, что были и тогда?
Ян Розе: Возможно… Будь они неладны, эти колокола! Стоило снаряду или мине удариться о церковную стенку, такой поднимался от них гул – глох я совсем. Этот гул, этот звон так били по голове, так натягивали нервы… Я не только плохо слышал, но и видел порой с трудом. А тут еще постоянная пыль. Горло будто камнем заложило. Воды же – в обрез. Глоток-другой в день. В какой-то из дней – не помню – снарядом выбило из стены балку, на которой висели колокола. Хороший, видать, был «снарядик», коли он смог через метровую стену сдвинуть такую махину…
Гунар Курпнек: Колокола упали?
Ян Розе: В том-то и дело, что нет. Может, рухни они – перестали б звенеть… Балка повисла наклонно, колокола тоже. И теперь уж, стоило снаряду или бомбе удариться о стенку, они бились друг о друга и звону прибавилось.
Гунар Курпнек: Ну, а замены вы не просили?
Ян Розе: Наоборот, считал, что смена ухудшит работу. Ведь сколько должно пройти времени, пока новый человек вникнет в обстановку, поймет, что к чему. И еще: кто меня мог заменить? У всех хватало работы, каждый был на своем месте. Да и погибло тогда немало народа.
Гунар Курпнек: А как вы пользовались рацией?
Ян Розе: С трудом. Ведь в ней сразу слышишь множество голосов. И артиллерийское начальство командует, и наш брат – разведчик данные передает, а если над головой – воздушный бой, то уж совсем получается винегрет… А тут еще я со своими наводками, говорят, и никто, кажется, не слушает. Трудно было с рацией. Поэтому протянули ко мне и телефон. Договорились: связь не должна прерываться ни на минуту. И слово свое связисты сдержали.
Гунар Курпнек: Скажите, Ян Янович, а кто-нибудь «в гости» к вам приходил?
Ян Розе: Пробирались, в первую очередь, наши разведчики. Это были «деловые встречи»: уточняли немецкий передний край, его огневую систему. А так подходить к цркви было запрещено. В целях маскировки. […]
Однажды ко мне пробрались артиллерийские разведчики. Но ненадолго. Поняли: на таком крохотном «пятачке» и одному тесно, дышать нечем. […]
Работу на НП я прекратил не самовольно, а по приказу. Но, убей меня, если вспомня как, через кого и когда я получил этот приказ. Зато совершенно отчетливо вижу, как вышел из церкви. Был ясный денек, теплый, греющий… Увидел я против церкви старое дерево и почему-то потянуло меня посидеть под ним… Присел я, откинулся на шершавый ствол и все – как провалился. Вот, говорят, «мертвый сон». Таким сном я тогда, наверное, и заснул. […]
Разбудил меня молоденький солдатик – лет семнадцати-восемнадцати – солдатик в большой, не по голове, пилотке, которая оттопыривала еще совсем детские уши. «Папаша, – говорит, – вставай! Обед проспишь!» И дергает меня за плечо: «Папаша! Папаша!» Первый раз в жизни меня тогда так назвали. После сообразил почему. За все эти дни я не умывался. И такой на мне был слой грязи и пыли, так я устал, что из двадцатипятилетнего парня превратился в папашу-старичка. […]
Считаю, что одержали мы тогда большую победу. Сильный удар нанесли по гитлеровцам в конце Лубанско-Мадонской операции. После нее, как известно, развернулось наступление на новом, теперь уже – Рижском направлении.
[…]
Гунар Курпнек: […] А теперь расскажите, как вас встречали в Риге. Понравился ли вам город, чем вы занимались, что запомнилось из тех дней?
Ян Розе: Как известно, мосты через Даугаву немцы взорвали. Пришлось нам идти в обход, через Кекаву. Честно скажу, такого количества цветов, каким нас осыпали рижане, я в жизни не видел. Цветов и улыбок! С песнями, лихо печатая шаг, с развевающимися знаменамишли мы по улицам Риги, и у каждого было светло и радостно на душе. Я, конечно, смотрел во все глаза: какова она, Рига? Понравился, очень мне понравился город. Несмотря на развалины, на догоравшие кое-где пожары, был он удивительно чист и как-то по-военному подтянут. […]
Примечания
1 Виеталва – небольшой городок в 15 км юго-восточнее г. Эргли. – Прим. составителей.
2 Немецкий шестиствольный миномет. – Прим. Г.Курпнека.
Печатается с сокращениями по изданию: Курпнек Г. Память. Диалоги неубитых солдат. Рига: Авотс, 1984. С. 10–11, 126–129, 130–140, 147.
Урок профессора Августа Кирхенштейна
Вилис Самсонс
Наше появление в Москве и встречи с руководящими работниками сопровождались романтической атмосферой, над нами витал некий ареол героизма. Нас еще не познакомили с председателем Президиума Верховного Совета Латвийской ССР Августом Кирхенштейном. Он – как и многие ответственные работники – жил в гостинице «Москва». Бриедис чисто по-партизански, без предупреждения, вломился в профессорские апартаменты. На пороге подмигнул и пообещал: здесь нас угостят «витаминами»… Увы, на этот раз наш самоуверенный провожатый потерпел фиаско – пришлось комиссару хитроумно маневрировать, чтобы с честью, не теряя достоинства, ретироваться отсюда.
Профессор – яркая, эмоциональная личность. У него, как у всякого крупного, поглощенного проблемами ученого, были свои странности. Годы дают себя знать – так мы тогда решили. Он мог благожелательно выслушать собеседника, но, если занимал определенную позицию в каком-нибудь вопросе – тут его уже с места не сдвинешь. Попробуй убеди, что его точка зрения уже не соответствует действительности… Впрочем, с нами, возможно, все было куда проще – по пословице: «Незваный гость – хуже татарина». Не исключено, что профессора раздосадовали предыдущие посетители – при нашем появлении они поспешно покидали прихожую. Кирхенштейн, когда мы вошли к нему, был рассержен. Мы это сразу ощутили. Скрывать свои чувства он не умел.
Петерис Бриедис, похоже, не уловил возникшей напряженности и сразу стал рассказывать о героях-партизанах, лесных братьях, которые стреляют, взрывают, оставляют за собой горы вражеских трупов. Мстят за преступления латышским «пастальянцисам». С особым удовольствием выговаривал он слова «народные мстители», ставшие ходкими в военной публицистике. Вот, мол, и статья Жаниса Спуре называется: «Отомстим»… Как сейчас вижу: каждый раз, слыша о мести, профессор недовольно морщит лоб. Не успевает Пекс закончить свой рассказ, а мы вступить в беседу и дойти до «витаминов», как… воздух рассекает пронзительный фальцет хозяина: «Вы только и знаете, что о стрельбе и о мести!»
Ошкалн в своих речах никогда не употреблял слова «месть». А вот в прессе оно эксплуатировалось напропалую – к месту и не к
