Иллюзия пользователя. Урезание сознания в размерах - Тор Норретрандерс

Но городской житель, возможно, ощущает переизбыток объектов с целым числом измерений, а экосистемам сложнее выживать, когда слишком много дельт рек выпрямляются в системы каналов, так как в этом случае становится слишком сложно распределять загрязнение вдоль извилистого русла.

Соблюдение баланса между линейным и нелинейным — это один из главных вызовов цивилизации. В конечном итоге он тесно связан с проблемой нахождения баланса между сознательным и бессознательным. В конце концов разница между сознательным и бессознательным заключается как раз в том, что сознательное содержит очень мало информации. Следовательно, оно может постичь только прямые линии, а с кривыми, которые содержат слишком мало информации, у него уже будут проблемы.

Тенденция цивилизации к линейности, следовательно, как раз иллюстрирует власть сознательного над бессознательным, власть проектирования над спонтанностью, власть сточной канавы над дождевой каплей. Прямая линия — это носитель планирования, воли и решения. Кривая линия — это носитель сенсорного восприятия, импровизации и отказа.

«я» линейно, а «Я» нелинейно. Социальная территория, территория общения также стремится к линейности. Частная территория, территория сенсорного восприятия более способна сохранять нелинейность.

Искусство ищет нелинейность — наука линейна. Компьютер разрушает эту разницу, так как он позволяет сознанию конвертировать большие количества информации с помощью машины.

Если мы хотим увидеть линейную цивилизацию во всем ее размахе, стоит отправиться в те места, где концентрируется реальная мощь. Это не только Манхэттен, но в особенности Москва.

Ныне развалившийся коммунизм с его плановой экономикой создал цивилизацию с совершенно невероятным количеством прямых линий в форме просторных бульваров и многоэтажных зданий, которые выглядят с воздуха как мечта архитектора, но неудобны для жизни.

Абсурдные иллюзии величественности в сталинской архитектуре явились мерой сознательного навязывания чертежного дизайна, которому ничто не препятствует. В конечном итоге абсурдность, присущая самому понятию плановой экономики, заключается в том, что централизованное сознание может знать, сколько пар обуви необходимо на другой стороне континента.

Проблема коммунизма заключается в том, что там, где принимаются решения, недостаточно информации о ситуации в обществе. Подобная проблема возникает и в очень крупных капиталистических монополиях, где доминирование на рынке настолько велико, что от потребителей не поступает актуальной обратной информации, так как механизм формирования цен больше не работает.

Рыночный механизм — это единственный известный механизм создания обратной связи от потребителя к производителю в индустриальном обществе. В преиндустриальных экономиках социальные единицы настолько малы, а производство настолько простое, что люди могут просто прийти к соглашению о том, как должна быть организована выработка товаров (даже несмотря на то, что, как правило, это кончается тем, что король или землевладелец решает все единолично).

Во время индустриализации сообщества стали настолько интегрированными, что больше не представляется возможным отслеживание социальных нужд одним субъектом. Но посредством спроса и предложения рыночный механизм обеспечивает приток информации от общества о том, какие в нем имеются нужды, и те, кто управляет производством, знают о состоянии рынка.

Индивидуальный потребитель на рынке делает выбор да/нет: хочу ли я этот товар по этой цене или нет? Потребитель не решает, чего бы ему хотелось: полного осознания потребностей нет. Есть только решение, которое связано с конкретным товаром и по конкретной цене.

Плановая экономика предполагает, что в принципе люди могут сформулировать свои потребности сознательно: я хочу то и то, и я готов столько-то за это заплатить. Поэтому я проголосую за этого человека или за того человека, который обеспечит, чтобы было принято решение о выпуске того товара, который мне нужен. Коммунизм с плановой экономикой предполагает, что общество в состоянии сформулировать свои потребности. Рыночная экономика предполагает только то, что потребители могут делать выбор между различными вариантами, которые им предлагаются.

Чтобы плановая экономика работала, люди должны быть полностью сознательными и знать, чего они хотят. Это нереально. Чтобы плановая экономика работала как фильтр потребностей, человек должен уметь сам заботиться о себе и уметь сказать «нет» тому, чего он не хочет. Это тоже нереально. Но все же это менее нереально, чем идея о том, что люди могут активно сформулировать и прописать свои потребности и тем самым способствовать централизованному планированию.

Коллапс коммунизма — это проявление низкой пропускной способности социальной сферы, низкой производительности языка в сравнении с реальным количеством информации, которая заключается в наших потребностях. Обратная связь от общества к тем, кто отвечает за планирование, не может быть достаточно эффективной с использованием сознательной лингвистической пропускной способности. Спрос и предложение обеспечивают приток этой информации эффективнее.

В этом заключается определенная ирония, так как сама идея социализма заключается в том, что бартер и рыночная экономика отсеивают слишком много информации.

Критика, которую Карл Маркс высказывал в сторону капиталистического товарообомена, включала в себя как раз этот момент: отсеянная информация. Вместо того, чтобы смотреть на потребительскую стоимость товара, то есть его реальное качество и способность материалов, из которых он выполнен, удовлетворять потребности — рынок концентрируется на меновой стоимости товара, то есть цене, которая, по мнению Маркса, является мерой работы, потраченной на этот товар.

Карл Маркс снова и снова указывал на то, что меновая стоимость — это абстракция, уход в сторону, результат отсеивания информации. Вся социальная область регулируется этой абстракцией, которая ничего не говорит об истинных потребностях и истинной потребительской стоимости, а говорит только об усеченном решении: хочу ли я этот товар по этой цене?

Его точка зрения, следовательно, заключалась в том, что люди сами себя обманывают, веря, что золото обладает магической силой — силой, которая на самом деле не имеет ничего общего с золотом, а заключается только в его меновой стоимости. Вместо того, чтобы получать удовольствие от настоящего результата труда, который привел к появлению настоящего продукта, который, в свою очередь, удовлетворяет реальную потребность, люди погрузились в абстракцию — меновую стоимость, измеряемую через цену. В честь этой абстракции люди идут на работу и производят вещи, о которых не знают, нужны ли они кому-нибудь — и производят их способом, об уместности которого они также не имеют никакого представления.

Критика Маркса демонстрирует также, каким образом индустриализация лишает ремесленника его знаний и превращает его в шаблон для машин, которые производят на конвейере идентичные продукты.

Маркс предполагал, что сознательное, социально регулируемое производство смогло бы гораздо успешнее соответствовать социальным нуждам и создавать гораздо большее удовлетворение от работы. Идея его заключалась в «социализированном человеке», взаимодействующем производителе, который рационально регулирует свои взаимоотношения с природой, удерживая ее под общим контролем, а не будучи управляемым некими слепыми силами природы.

Коллапс коммунизма продемонстрировал, что альтернативы рыночному механизму, когда дело касается получения обратной информации от общества к властям, контролирующим производство, не существует. Только рынок обладает доказанной эффективностью и может определить, соответствует ли товар нуждам людей. Сознательное общение не может обеспечить эффективное поступление подобной информации.

И в этом состоит ирония, так как критика Маркса заключалась как раз в том, что слишком большое количество информации о потребностях отбрасывается, когда товарное производство регулируется рынком.

Вовсе не является случайным тот факт, что критика капиталистической экономики Карла Маркса коренится в предположении о слишком большом отсеивании информации. Вся работа Маркса базируется на философии Гегеля, которая затрагивает как раз отсеивание информации. Гегель подчеркивает важность диалектики в контрасте с классической логикой. Диалектика — это метод логических рассуждений, который утверждает, что сущности определяются через конфликт противоположностей, и чтобы понять вещь, нужно думать о ее противоположности. В то время как классическая аристотелевская логика базируется на противоположности белого и черного, диалектика подчеркивает, что знание всегда теряется, если размышлять в абстрактных концепциях. А когда создается концепция, непременно происходит отсеивание информации.