Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

Писатель извлекает из потока времени эпизоды своих сочинений, Мария — картинки, запечатлевшие детей и их родителей, а также антураж, необходимый Грассу и для словесного, и для художественного воплощения, — он иногда рисует, преображая то, что сфотографировала своим «чудесным ящичком» Мария, а дети видят осуществленными свои заветные желания.

Отец, как всегда, добивается своего. Он говорит: «Щелкни, Мария», — и она щелкает. «Снимала, исполняя все его прихоти, рыбные кости, обглоданные ребрышки и прочее». Она фотографировала даже крошки от его ластика, утверждая, что у каждой крошки «своя тайна». Но в любом случае всё, что она щелкала своей бокс-камерой, после проявления получалось совсем не таким, каким было в действительности.

Однажды дети тайком забираются в мастерскую отца, где развешаны на стенах фотографии, сделанные Марией. А на них запечатлено нечто, будто снятое совсем в другие времена, — всё выглядит так, «как было когда-то на самом деле в разрушенной половине дома», в котором они жили. Отец достал ключи от запертых помещений и повел туда детей. Со стен свисали обрывки обоев, а под ними виднелись наклеенные на голые стены старые газеты. Поскольку читать дети не умели, отец пересказал им, что было написано в этих газетах — еще задолго до войны. Все враждовали против всех. «Убийства и драки, побоища на улицах и в залах собраний». И еще было написано, какое правительство отправлено в отставку, а кого из политиков убили правые радикалы. Это была картина времен Веймарской республики, хотя напрямую об этом не сказано. Но когда же «задолго до войны» убивали политиков и отправляли в отставку правительства? Да и деньги обесценивались, и инфляция сжирала весь заработок — это он тоже прочитал своим детям. Он даже показал на фотографии место, где убили министра иностранных дел Ратенау. Отец содрал несколько старых газет. Комментарий детей: он вечно собирал старье. Может быть, тот любитель «старья», который купил на развале три открытки Эльзы Ласкер-Шюлер, тоже был сам Грасс?

Во всяком случае, по его просьбе Марихен снимала всё, что валялось в этой полуразрушенной части дома: расколотый унитаз, продавленные ведра, осколки зеркала, гнутые ложки, битый кафель. Притом снимала без вспышки, «прямо от живота». А на снимках оказался светло, отчетливо виден каждый предмет, никакой грязи, всё выглядело чистым и уютным. «Никаких развалин, все воскресло». Квартиры казались обитаемыми, везде тикали часы, а на полу одной из комнат стояла целехонькая детская заводная железная дорога с пассажирским составом и паровозом.

Дети делают вывод, что там когда-то жили мальчишки, возможно, даже близнецы вроде грассовских первенцев. Мария вытащила из прошлого с помощью своей бокс-камеры даже накрытый к завтраку стол, куклу на диване, открытый рояль, на котором стояли ноты. Но это были «только вещи, ни одной живой души». Правда, в одной из квартир обнаружилась живая кошка с пятнистой шерсткой. Или это всего лишь игра воображения — «как у нашего отца?».

Тогда, признавались дети, они еще не знали, для чего отцу эти снимки. А потом сообразили: для новеллы «Кошки-мышки», где «речь идет о затонувшем польском тральщике, о мальчишках и одной девчонке и об ордене за героические подвиги». Кстати, этой девчонкой была та самая Тулла Покрифке, которая в «Траектории краба» сыграет такую роковую роль в жизни своего сына и внука. И написал историю о «кошках-мышках» Грасс — это дети тоже знали, — когда у него почему-то «застопорилась работа над здоровенной собачьей книгой». И еще одну особенность грассовского творчества мимоходом подмечали дети: у него практически во всех сочинениях фигурируют животные, даже всякая мелкая живность вроде улиток, и все они «играли важную роль». Но больше всего отца занимали люди, которые здесь когда-то жили, ему хотелось бы знать, как сложились их судьбы. И дети хоть и не сразу, а спустя изрядное время «догадались, что фотографии были ему необходимы, чтобы точнее представлять себе прошлую жизнь». То есть волшебная фотокамера Марии — не просто развлечение, поставщик чудес и сюрпризов. Она подсказывает писателю обстоятельства места и времени, где и когда разыгрывается действие его сочинений.

И еще один важный вывод сделали дети: «Таков уж наш папа: весь зациклен на прошлом, до сих пор. Не может от него оторваться… И Старая Мария помогала ему своим чудо-ящичком…» Насчет «зацикленности на прошлом», может быть, сказано чересчур жестко. Это была не зацикленность, все поколение Грасса и писатели несколько старше его, как Андерш или Бёлль, хлебнувшие войны, узнавшие, что такое нацизм, не могли не писать об этом. Это было не только их личное главное переживание, но и основное событие эпохи, затронувшее сотни миллионов людей на разных континентах. Но более всего — в Европе. «Непреодоленное прошлое» очень надолго определило всё их творчество.

Столь же настойчиво возвращался к этим темам другой нобелевский лауреат — Генрих Бёлль, по-иному, но не менее ярко отразивший события и потрясения того времени. Чем дальше оно уходило в историю, тем больше это «непреодоленное прошлое» смыкалось с «непреодоленным настоящим», которое тоже было для них продолжением и результатом минувшего. Если сформулировать схематично, все они писали об ужасах войны, мерзости нацизма и «благе поражения», как назвал 1945 год Альфред Андерш.

Правда, Мария с помощью своего замечательного фотоаппарата могла не только разглядеть в деталях прошлое, но и предвидеть будущее. Как-то она отщелкала целую серию фотографий, из коих становилось ясно, какие политические события разыграются в тот день, когда на свет появится первая дочь Грасса и его жены Анны, урожденной Шварц, родившаяся через несколько лет после близнецов. Кстати, все четверо детей от этого казавшегося всем таким счастливым и устойчивым брака появляются в книге «Из дневника улитки», где они названы не вымышленными, как здесь, а реальными именами. Так вот, на снимках Марии в тот раз возникает огромное стадо овец, двигавшееся с востока на запад.

А потом оказалось, что некий пастух из ГДР ухитрился перегнать в западный сектор аж 500 овец, принадлежавших народному кооперативу. Грасс долго хохотал по этому поводу. Но очень скоро случилось куда более важное событие, от которого смех застревал в горле. Это было событие международного масштаба, надолго определившее судьбу разделенной Германии: посреди Берлина за одну ночь построили Стену.

Начался гигантский скандал. Политики и пресса кипели, возмущению не было предела. А жена Грасса поспешно увезла — от греха подальше — детей к себе на родину, в Швейцарию. «Ведь могла опять начаться война. Американские танки уже стояли наготове по соседству от нас…» Грасс тогда выступил с рядом писем и обращений, высказывая свое негодование по поводу строительства Стены. «Только проку от них не было».