Осенние визиты - Сергей Лукьяненко

— Любишь ее? — продолжала расспросы Мария.

Юноша виновато кивнул. Посланница Добра посмотрела на Илью — вопросительно, спрашивая совета.

— Все равно, — сказал Карамазов. — Ни к чему хвосты оставлять.

Мария вздохнула. Парень испуганно посмотрел на нее — не он ли чем-то обидел такую прекрасную девушку?

— Видишь заправку? — спросила Мария.

Игорь покосился влево, кивнул, сообщил:

— Да. Я тут заправлялся.

— Вот и хорошо. Ты нас отвезешь, и приедешь сюда. Быстро-быстро. У тебя ведь быстрая машина?

Парень гордо закивал.

— Молодец. Я потом тебе объясню, что надо сделать.

Мария не стала отдавать последний приказ преждевременно. Зачем пареньку расстраиваться заранее? Он, конечно, все равно подчинится, но будет переживать…

Анна всхлипнула на заднем сиденье, но Посланница Добра не обернулась.

Вот глупая девчонка… и зачем она пошла в церковь?

13

Второй раз они звонили в шесть часов вечера. Кирилл отобрал у Виза трубку и сам набрал номер.

Разговор писателя с политиком, конечно же, был долгим. Но Заров должен победить, должен переспорить Визиря. Он ведь умеет убеждать. Сейчас писатель уже вернулся в квартиру и ждет их звонка. Они встретятся где-нибудь в городе и поедут к Хайретдинову.

Или, если писатель не смог договорится, найдут другое убежище. Может быть, возьмут билеты в Магадан или Новосибирск, и уедут навсегда. Спрячутся. Превратят охоту в прятки. Кто их найдет?

— Кирилл, вешай… — сказал Визитер. — Сколько можно ждать? Он не вернулся.

— Они его убили? — спросил мальчик.

Визитер вырвал у него из рук трубку, бросил на рычаг. Крикнул:

— Успокойся! Предал он нас, предал!

Они стояли рядышком, под пластиковым колпаком таксофона. Кирилл Корсаков глотал слезы, глядя на Визитера. Замотал головой:

— Я не верю!

— Почему? Тебе его книжки нравятся? Вранье все это! Он же сам говорил, книжки одно, а жизнь — совсем другое! Какие мы союзники? Что ему даст моя победа?

— Не знаю.

— Ничего не даст! Если б я победил — нам бы стало хорошо! Мама… — Виз вздрогнул, замолчал.

— Мама все равно не поймет, откуда ты взялся. Не поверит в тебя.

Мгновение мальчишки были готовы вцепится друг в друга. Потом Виз прошептал:

— Она — и моя мама тоже! Даже… даже если мне надо будет уехать… куда-нибудь. Я бы иногда приезжал, ненадолго, и менялся с тобой местами. Ты бы в это время жил у Веснина, или еще у кого-нибудь.

— Прости, — Кирилл понимал, что Визитер несет чушь. Но в его голосе было слишком много боли. — Виз, ну не верю я! Не верю! Он все-таки хороший! Злой, но не подлый!

Визитер обнял его за плечи:

— Кирилл, честно сказать?

— Да…

— Дело не в том, что у нас шансов нет. Шансы всегда есть. Если бы Заров с нами остался… ну, могли бы мы исхитриться!

— А что тогда? — тупо спросил Кирилл.

— Он просто нас ненавидит.

— Почему?

— Да потому, что он никого не любит! Вообще никого, кроме своих героев! Это с ними Заров добрый, это они для него — настоящие. Потому что не делают подлостей, потому что в его власти. Помнишь, как он утром завелся? Ты его здорово поддел!

— Может, он поэтому…

— Вот еще! — фыркнул Визитер. — Ага, начинай, вини себя! Он уверен, что все хотят плохого! Что никому нельзя доверять.

Кирилл всхлипнул. Все. Мир утратил последнюю точку опоры, начал стремительно разваливаться. Писатель был злым человеком, конечно. Но он ведь плакал вчера, после смерти Посланника Творчества. Плакал совсем по-настоящему. Кириллу самому захотелось разреветься и прижаться к нему, но этого делать было нельзя. Потому что плакал бы он не о Славе, конечно. О маме…

— Виз, мы вдвоем? — спросил он.

— Да.

— Правда? Ты… не бросишь меня?

— Нет. А ты меня?

Кирилл замотал головой.

— Мы победим, — сказал Визитер.

— Виз, если… если я вдруг… — Кирилл Корсаков понимал, что говорит зря. Больше того — вообще нельзя было говорить на эту тему. Тревожный холодок пробежал в груди, но он уже не мог остановиться. Слишком много холода вокруг.

ЕМУ НУЖЕН КТО-ТО, В ЧЬИХ ГЛАЗАХ БУДЕТ ТЕПЛО.

— Если меня убьют, а ты победишь… Виз, ты не говори тогда маме ничего. Пусть думает, что ты настоящий.

Визитер быстро кивнул.

— Кирилл, ничего с тобой не случится. Мы победим, сами победим! Мама только ранена, она скоро поправится. Ты останешься с ней, а я уеду куда-нибудь.

В его глазах было тепло. Кирилл секунду смотрел, потом обхватил Виза, неумело, он только маму привык обнимать. А мальчишки обнимаются только в глупых детских книжках. Но ему нужно было прижаться к кому-то. Почувствовать страх за него — маленького поэта и испуганного ребенка Кирилла Корсакова.

Валя Веснин тоже, наверное, был тем, в чьих глазах жило это тепло. Только что-то с ним было неправильно. Он, видно, считал, что дети ничем не уступают взрослым. Что они вправе сами все решать и поступать, как им хочется.

А это очень приятное вранье, но все таки — вранье.

И Ярослав Заров, который считал детей способными на любую гадость, который не умел любить и боялся быть добрым, тоже ошибался.

Потому что мир такой, каким ты его видишь.

Если не ждешь любви, то ее и не будет.

— Виз, мы пробьемся, — прошептал Кирилл.

— Да.

— Виз, все будет хорошо… правда?

Посланник Развития, чьим телом было тело ребенка, а душой — боль и страх, уткнулся в плечо Кирилла.

— Я не знаю.

14

Ограда оказалась не такой сложной, как ожидал Илья. Просто глухой деревянный забор, правда крепкий и высокий, оплетенный поверху колючкой — но простенькой, несерьезной. Это не стальная бритвенно-острая лента «Егоза», которую стоило бы запретить, специально созвав Женевскую конвенцию. Обычная ржавая колючка.

Илья скинул плащ, подтянулся, набросил его поверх забора. Всмотрелся в сад. Деревья стояли голые, но слишком много елок, и слишком большое пространство, чтобы его заметили.

— Руку, Маша, — велел он, взобравшись на ограду.

В комнатке охраны сидели трое. Еще четверо дежурили снаружи, один — у ворот. Когда невидимая нить лазерного датчика была нарушена, Семен даже не удивился. Лишь оскалился, вспоминая человека с автоматом на ЦВК.

Ничего. Теперь и у него не пистолет. И он на территории, которую поручено охранять. Закон — на его стороне.

— Паша, седьмой датчик вопит.

Бывший спецназовец кивнул, поднимаясь. Они двое уже почувствовали Власть — и если остальными охранниками двигал долг, то ими — служение.