Унтовое войско - Виктор Сергеев

В январе 1856 года он писал Карсакову, назначенному атаманом Забайкальского казачьего войска:

«Поздравляю тебя, друг мой любезный. Вот ты уж и атаман, и генерал-майор! Государь утвердил тебя в чине. Отныне ты у меня самый молодой генерал и душевно рад бы тебя видеть в форме. Ну да всему свой черед. Ты спрашиваешь, как в Европе да как с Севастополем. Я имею здесь газеты только декабрьские, и потому знаю мало о европейских делах и баталиях в Крыму. Но то, что знаю, весьма неутешительно, и вижу только то, что мы падаем, падаем и падаем…

С Амура явился в Иркутск отряд зауряд-хорунжего Ранжурова. Ты его помнишь? От него узнал я, что англичане приходили в бухту Де-Кастри, но были отбиты и до берега не допущены. От него же узнал я про айгуньского амбаня, что тот гораздо добр к нам, да это из его же, амбаня, листа видно, в коем он меня по старой памяти чрезмерно прославляет.

А как ты теперь наказной атаман казачьего войска, то пока готовься к сплаву.

Сенат наш недавно отправил китайскому трибуналу письмо. Сенаторы, слава богу, категорически отвергли замечание китайцев о том, что вести сплав русских войск по Амуру «не совсем позволительно». Они снова напомнили трибуналу, что только свобода плавания русских судов по Амуру может оградить владения обоих государств от вторжения чуждых нам наций в эту реку.

Для пользы России желать надобно, чтобы переговоры с китайцами окончились дружелюбно.

Надо бы разведать, что делается по ту сторону границы. Но как? Китайцы допускают к себе в страну только курьеров из Петербурга с бумагами для Пекина. Представился бы какой случай, то я бы».

И вот случай сам явился в руки Муравьева.

В Иркутске получили из Петербурга лист в китайский трибунал внешних сношений. Генерал-губернатор велел явиться Михаилу Волконскому.

— Вот что, любезный, сделай мне дружбу, поезжай с петербургским листом в Ургу к амбаням, — объявил Муравьев своему чиновнику по особым поручениям. — Отправляем мы тебя как посланца от кяхтинского градоначальника, но не должен ты скрывать и то, что служишь чиновником у генерал-губернатора Восточной Сибири, что бывал с ним на Амуре и ему довольно-де близок. Передай от меня амбаням дружеский поклон да скажи им о нашей дружбе в городе Айгуне с Фуль Хунтой. Намекни ургинским начальникам, что у Фуль Хунги ума палата, он иначе ведет себя, чем его предшественник Юй Чень. Да почаще напоминай им о нашей дружбе с Китаем.

Волконский поклонился:

— Будет исполнено, ваше превосходительство!

— А главное, узнай, готовы ли китайцы препятствовать нам в сплаве по Амуру. Понял ли, как я учу?

— Так точно!

— С тем дознанием воротись без задержек. А если не застанешь меня в Иркутске, то поспешай за мной в Петербург. Там и доклад твой я выслушаю.

Михаил Волконский, зная нрав генерала, не заставил себя долго ждать. Он выехал со всеми бумагами в Кяхту, где взял переводчика, казаков, знающих по-монгольски, подарки и препроводительное письмо к амбаням от кяхтинского комиссара.

Зима стояла холодная и многоснежная. Волконский и люди его отправились в Ургу верхом на лошадях. При коротком дне Волконский стремился удлинить переходы.

На девятый день пути приехали в Ургу.

Среди белых войлочных куполов юрт там и сям возвышались монгольские и китайские кумирни. На каждом шагу попадались ламы с желтой либо красной лентой через плечо. Их было так много на улицах и площадях, что казаки чувствовали себя как в дацане на религиозном празднике.

Жили ламы в восточной части Священного стойбища. Простых смертных туда не допускали. Еще бы! Здесь жил высший святитель Монголии — хутухта. После далай-ламы третье лицо…

В Урге правили амбань-маньчжур Сектунга и амбань-монгол Дорджи. Три дня они отказывались принимать Волконского под всякими предлогами. Таков уж китайский этикет: не вести серьезные переговоры с иностранцами ранее трех дней после приезда тех в империю цинов.

Оказалось, что Сектунга знаком бурятским казакам, бывал наездами в Кяхте, когда служил дзаргучеем в Маймачене. В его возвышение свою лепту внес Муравьев. Генерал не раз в своих листах китайскому правительству отзывался о Сектунге с похвалой. Монгол Дорджи, по происхождению князь, был в дружбе с самим богдыханом. В Урге он слыл дельным, образованным чиновником. Пограничные дела без него в Пекине не решались.

Еще в Кяхте купцы учили Волконского, как поступать на переговорах в Урге. Если китайский чиновник отказал тебе в чем-то, то ты, советовали купцы, после третьей чашки чая скажи ему, что он пополнел и разбогател, а ты, мол, рад этому и в доме его видишь благодать неба. И добавь, что ты хорошо знаешь его приличие и благородство, хоть и прибыл издалека. Чиновник, надо ожидать, велит слугам подать к столу сластей и сделается несколько сговорчивее.

Волконский так и держал себя с амбанями. Амбани пили чай, угощали русского посланника, дружески улыбались, в знак признательности и уважения подносили руки к груди, охотно вспоминали о первых двух русских сплавах по Амуру, но как только речь заходила о третьем сплаве — они умолкали и делали вид, что ничего не слыхали или ничего не поняли. Волконский упорно гнул свое — расхваливал амбаней, город Ургу, китайские кумирни и монгольские дацаны.

Вторую аудиенцию он получил снова через три дня. И опять все повторилось.

Волконский намекнул на то, что айгуньский амбань куда более благосклонен к русским, что хотя русские и понимают, что здешним амбаням труднее проявить свою симпатию к ним и антипатию к англичанам, поскольку война ведется далеко от Урги, но все же он надеется… Не зря же генерал-губернатор Муравьев и кяхтинское общество так высоко оценили деловитость Сектунги в Маймачене. Русские высоко оценивают и деловитость Дорджи, которого так любезно выслушивают в Пекине.

— Да, — подчеркнул Волконский, — мне поручено генерал-губернатором Восточной Сибири передать вам, что последовавший два года назад разрыв с Англией и Францией вынудил наше правительство усилить свои укрепления на берегах Восточного океана. Но это возможно было сделать единственно лишь сплавом по Амуру. Нынешним летом мы опять готовим сплав и доставим в устье Амура войска и оружие. Мне поручено лично и своевременно уведомить вас об этом, господа амбани.

Беседа то шла о сплавах русских, то о здоровье русского императора и китайского богдыхана. Затем Волконский похвалил дворец амбаней, и тогда Дорджи, не переставая учтиво улыбаться, заговорил о том, что по интересующему русских вопросу не худо бы кое-что выяснить у старшего монгольского секретаря.

— Что же выяснить у него? — удивился Волконский. — Он всего лишь секретарь у вас и не более.

— Да, это так. Но он у нас первым получает бумаги из Пекина. Все могло быть… Мы спросим у него, нет ли чего нового.

А Сектунга добавил:

— Через трое суток мы счастливы вас видеть, господин Волконский!

Волконский уже понял, что делать. На базаре купили бархатную шубу и отрез камки на золотой нитке. Подарок отнесли в войлочную юрту, опушенную красным сукном, где проживал старший монгольский секретарь. Из беседы с секретарем, оказавшимся, кстати, любимцем амбаня Дорджи, Волконскому удалось вывести заключение, что китайцы не будут препятствовать третьему сплаву русских, что слухи об указе богдыхана выдуманы, чтобы успокоить некоторые иностранные державы и некоторые слишком горячие головы в пекинском кабинете.

Санжи Чагдуров и Пурбо Ухнаев, все дни пропадавшие на базаре, в лавках, дацанах, кумирнях, встречали купцов, знакомых им по Кяхте. Завели кое-какое знакомство с ламами. От них-то они и получили успокоительные сведения о том, что никакие военные приготовления в Монголии не делаются.

Видели они вблизи китайскую крепость. Ничего особенного. Крепость — так себе… Глиняная. Пальни из единорога — песок рассыпется, пыль к небу.

На крыше Зимнего дворца полоскался на морозном ветру золотой штандарт с черным орлом: «Царь дома!»

Муравьев, чувствуя, как замирает сердце, проследовал из кареты через Дворцовую площадь, гулко стуча каблуками по каменным квадратам.

Он уже знал о том, что Александр II распорядился прекратить всякие сношения с Китаем и что это его решение принято после аудиенции, данной государем всесильному канцлеру.

Генерал-губернатору сказали, что молодой государь примет его на нижнем этаже в рабочем кабинете, где обычно вел прием министров и сановников Николай I. Ну, что же… С Николаем I генерал умел ладить. Крут был Незабвенный, что и говорить! Да ведь не кто иной, как он посылал Муравьева в Восточную Сибирь. А раз сам посылал, вопреки мнению министров, то сам и выручал. А как он, Александр II? Пока был наследником-цесаревичем, поддерживал Николая Николаевича. Почему поддерживал? Хорошо, если из собственных убеждений, а если только из-за страха перед монархом? От этой мысли делалось мерзко на душе, побаливала печень и набухали мешки под глазами.