ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

— Все новости, какие только можно, мне уже сообщил король. — ледяным тоном произнес кардинал. — Я бы только хотел понять, де Кавуа, чем занимались вы сами у горящего дома герцога де Шеврез?

Убийственное спокойствие Ришелье подействовало на капитана угнетающе. Он принялся бормотать что-то невнятное.

— Однако я ничего не могу разобрать, любезный де Кавуа, — с тем же пугающим спокойствием проговорил Ришелье. От этого лепет бравого капитана сделался лишь более бессвязным.

— Кто из ваших людей был с вами в тот вечер? — спросил кардинал.

— Ла Удиньер, Гийо, де Саразен, — принялся перечислять бледный де Кавуа.

— Хватит. Позовите Ла Удиньера. Надеюсь, он не потерял дара речи!

В кабинете появился Ла Удиньер. Правая рука его висела на перевязи.

— Хочу надеяться, что хотя бы вы в состоянии описать, кто были те два мушкетера, из-за которых вы спалили дом герцога, вместо того чтобы схватить их.

— Было очень темно, ваше высокопреосвященство. Поэтому трудно было хорошенько рассмотреть их лица.

— И вы решили прибавить света, — язвительно сказал кардинал. — Конечно, для этого необходимо было поджечь дом! Кто они такие?!

— Один из них показался мне знакомым, он очень похож на дю Баллона, который служил в роте де Тревиля несколько лет назад под именем Портоса.

— Но дю Баллон оставил службу, не так ли?

— Так, ваше высокопреосвященство. Но второго такого трудно найти… Он походил на циклопа, метавшего целые глыбы!

— Допустим. А другой?

— Очень похож на графа де Ла Фер, известного в то же время под именем Атоса.

Кардинал застонал.

— Неужели я обречен всюду натыкаться на этих людей, — прошептал он. Вас было много?

— Человек двадцать, считая патрульных солдат, ваше высокопреосвященство.

— И вы дали им уйти?

— Их забрала карета, запряженная четверкой.

— Что за карета?!

— Когда мы уже готовы были схватить их, неожиданно появилась карета, дверца открылась, они прыгнули внутрь, и карета умчалась, словно ее несли черти из пекла.

— Вы стали не в меру впечатлительны, Ла Удиньер, — желчно заметил кардинал. — Я позабочусь о том, чтобы вы избавились от этого недуга! Карета ведь не иголка. Ее можно разыскать. Отвечайте коротко и ясно. Что за карета?

Как выглядела? Какие кони? Кто правил?

— Я был далеко от того места, где она остановилась, ваше высокопреосвященство, потому не могу сказать определенно, — виновато проговорил де Кавуа.

— А вы, Ла Удиньер?

— Карета была обита голубым шелком, ваше высокопреосвященство. Довольно необычного оттенка. С белыми цветами. Лошади тоже приметные. Каурой масти. Кучер — невысокий, плотный пожилой человек в жемчужного цвета ливрее…

— Что ты несешь?! — воскликнул изумленный де Кавуа. — Это моя карета!

— Вот видите, — ядовито заметил кардинал. — Уже сыскался владелец.

— Но, ваше высокопреосвященство…

— Помнится, я обещал вам Бастилию, де Кавуа?

— Помилуйте, ваше…

— Пришло, черт побери, время исполнить обещание!

— Ваше высоко…

— А сейчас ступайте вон! Все вон! И позовите ко мне этого Бежара… черт, Перье или как его там еще.

Когда перепуганные до последней степени де Кавуа и Ла Удиньер на подгибающихся ногах покинули кабинет Ришелье, он закрыл глаза и пробормотал:

— Однако господин Морен со своим гороскопом не ошибся и на этот раз!

Глава пятьдесят третья

Камилла де Бриссар полагает, что, сведя знакомство с графом де Бардом, она сможет навести справки о прошлом шевалье д'Артаньяна

— Справедливость восторжествовала! Он сгорел, сгорел дотла! воскликнула маркиза де Рамбулье, встречая Камиллу де Бриссар, когда та посетила ее на следующий день после описанных выше событий, завершившихся исчезновением Атоса, Портоса и верного Гримо из-под носа своих преследователей, а также полным уничтожением дома герцога де Шеврез, который так портил вид из окон Голубой залы маркизы. Как нетрудно догадаться, именно это событие и привело нашу Артенису в такое прекрасное расположение духа.

— Я думаю, это Господь наказал герцога за то, что он такой невежа и себялюбец, — убежденно сказала Камилла, воспитанная, как помнит читатель, в строгой кальвинистской вере.

— Хорошо, что этого склада больше нет и из окон снова виден прекрасный сад, — отвечала маркиза. — Можете себе представить, Камилла, вчера тут разыгралось целое сражение. Говорят, двое королевских мушкетеров, сопровождаемые своими слугами, забаррикадировались в доме герцога и устояли против целого полка гвардейцев кардинала, которые вдобавок прибегнули к помощи патрульных солдат.

Те разожгли костры вокруг дома, чтобы храбрецы задохнулись в дыму, огонь перекинулся на здание, а мушкетеры благополучно скрылись, уложив чуть ли не дюжину атакующих.

— Неужели такое возможно в наши дни! — воскликнула Камилла. — Мушкетеры просто герои.

Маркиза улыбнулась горячности девушки. Затем добавила другим тоном:

— К несчастью, мушкетеры также понесли потери.

Один из них, по-видимому, лишился своего слуги. Беднягу подобрали в саду неподалеку, и сейчас он лежит без памяти, а вокруг него хлопочет столько женщин, сколько их уместилось в комнате. Хотите взглянуть на этого смельчака?

Любопытная, как всякая женщина, Камилла тотчас же согласилась.

Внизу, в комнатах первого этажа, собрались, очевидно, все женщины отеля Рамбулье. Во всяком случае, так показалось Камилле — такой стоял вокруг шелест, производимый пышными юбками. А на тончайших, сияющих белизной фрисландских простынях распростерся недвижный Планше, пострадавший в бою и, видимо, находящийся в бессознательном состоянии.

Камилла взглянула на него. В первый момент она испугалась, увидев ссадины и громадный синяк, украшавший левую скулу бедняги. Но, приглядевшись, девушка поняла, что раны, полученные самоотверженным малым, не столь серьезны, что они уже промыты, тщательно обработаны и перевязаны, а сам страдалец несомненно когда-то встречался на ее жизненном пути.

Впрочем, сказав, что она испугалась, мы несколько погрешили против истины — Камилла просто отвыкла от ран, изнежилась за время жизни в Париже. В Ла-Рошели же ей не раз приходилось иметь дело с ранеными; и если о герцогине де Роган говорили, что она своим примером ободряла защитников мятежного города в период тяжелых испытаний, выпавших на долю этой непокорной цитадели кальвинизма, призывая стойко сносить тяготы осады и питаясь кониной, то «комендантская дочка» Камилла де Бриссар даже появлялась на городских стенах и знала о том, что такое свист пуль не понаслышке.