Sindroma unicuma. Книга 2. - Блэки Хол

— Альрик Герцевич, не подумайте, что я голодная, — посмотрела умоляюще на него. — Уже объелась.

— Не стесняйтесь. У нас любят поесть и не морят себя диетами, — улыбнулся он. — Кто звонил, я не догадался и решил, что надо мной подшутили коллеги из лаборатории.

— А почему сегодня приглашены только родственники? — ляпнула я и испугалась за нескромное любопытство.

— День рождения в кругу семьи свят для меня, а остальные подождут до завтрашнего дня.

Мне не понять, — подумалось понуро. Завидно до чертиков. О моем последнем дне рождения отец вообще позабыл и не поздравил. Я сама сделала себе подарок, купив мороженое.

— Не переживайте, — профессор истолковал по-своему накатившее на меня уныние. — Ваш вопрос вполне уместен.

— Простите, не хотела испортить праздник.

— Покажу вам кое-что. Думаю, восторгаться текучей ложкой скучно, — сменил тему именинник и прикоснулся к зеленому листу из тугого букета. Словно по мановению волшебной палочки, розы превратились в огненные лилии, заполыхавшие оранжевым костром посреди стола.

Гости восхищенно ахнули и захлопали, даже капризная жена Лейва побила ладошки.

— Попробуйте, Эва Карловна, — предложил профессор, и я осторожно коснулась яркого цветка. Лилии исчезли, и вместо них появились ромашки с невероятными расцветками лепестков: малиновыми, черными, красными, зелеными, розовыми. Пока присутствующие, восторгаясь, разглядывали чудо флористики, в столовую внеслись двое мальчишек с разукрашенными краской лицами и уселись на свободные места с другого края стола.

— Я же говорил, у них нюх на сладости, — сказал Айк жене.

Увидев фокусы с цветами, мальчишки тут же принялись экспериментировать, хохоча, когда шары гортензии превратились в подсолнухи, а акварельно-голубые георгины сменили облик, став зарослями колючих кактусов.

— Разве такое бывает? — спросила я у Альрика, с трепетом следя за удивительными превращениями.

— Иллюзии, — пояснил он. — Когда развеются, букет станет статичным.

— Любите живые цветы?

— Моя матушка. Белые розы — её любимые. Без неё не было бы меня.

Вот оно что. Букет из тысячи бутонов явился своеобразным символом признательности профессора к матери, благодаря которой он появился на свет. Может, мне тоже высказать благодарность папеньке за свое рождение? Представила, как говорю элементарное «спасибо», и поняла, что мой рот никогда не выдавит это слово.

Пока общество развлекалось с цветочными иллюзиями, я через силу впихнула в себя праздничное изобилие с тарелки. Как оказалось, вовремя, потому что в столовую вплыл торт, который несла матушка именинника. Айк отогнал хулиганов от букета и велел им утихомириться. Пацанва присмирела под незыблемым авторитетом отца, но ненадолго.

Торт оказался изумительным как по внешнему виду, так и по содержанию. На вершине сказочной снежной горы горела одинокая свеча в виде буквы «А», и по пляшущим бликам я вдруг заметила, что за окном начало темнеть. Мальчишки захихикали, перешептываясь, а Альрик, снисходительно улыбнувшись, задул огонек и разрезал ножом шедевр кулинарии. Гости захлопали, еще раз поздравили именинника, и мальчишки пустили салют из мелких бумажных клочков, засыпав ими стол. Сдалось мне, на эффектное конфетти были изорваны последние научные записки профессора. Я посмотрела на бесстрастного Альрика. Наверняка он знал, что ценные наработки следует держать подальше от малолетних вандалов, и предусмотрительно спрятал в тайное место.

Зажгли люстру, и в столовой стало уютнее. Каждый получил по внушительной порции торта, но не успела я съесть и двух ложек, как блюдо опустело, причем мужчины докладывали себе по два и по три куска. Еще бы, попробуй, прокорми исключительную мышечную массу сухариками и ключевой водой. Маленькая Сибилла увозила мордашку и нарядное платьице в креме, и мать увела её за руку, чтобы умыть и привести в порядок.

После чаепития мой живот надулся как арбуз, и я тайком икнула от переедания. Первыми откланялось и ушло шумное семейство сестры профессора со всеми имеющимися племянниками. Следом попрощались Лейв с женой, и остались мы втроем: я, Альрик и его матушка.

— Чудесный праздник, — поблагодарил он мать. — Ты, наверное, устала. Приляг, отдохни.

— Вот еще, — фыркнула женщина. — Сейчас быстренько перемоем посуду, и поеду домой.

— Я прекрасно справлюсь сам, — попробовал настаивать именинник.

— Эвочка, поможете? — обратилась женщина ко мне, проигнорировав последний аргумент.

— Конечно, — кивнула я, посмотрев растерянно на профессора, и поймала его сочувственный взгляд. Меня проводили на кухню, где матушка Альрика взялась споро перемывать тарелки, а я протирала их и составляла стопочкой. Мужчина занялся тем, что приносил грязную посуду из столовой.

— Альрик, когда вилки и ложки сами будут появляться в раковине, чтобы не приходилось бегать за ними? — посетовала Медея Артуровна, проявляя беспокойство за больную ногу сына. — Помнится, ты работал над этим вопросом.

— Еще работаю, мам, — поцеловал ее в щеку Альрик, составляя фужеры в мойку. — Непрерывно работаю, а заодно над тем, чтобы они вообще не появлялись в раковине.

— Как так?

— Представь, зачем тратить время на мытье? Надо придумать посуду, которая бы самоочищалась без посторонних усилий.

Медея Артуровна показала на угвазданную тарелку:

— После Максима ни у одной посудины не хватит резерва, чтобы самоочиститься.

— Тогда проще вылизывать её, — добавил Альрик и получил от матери шутливый шлепок по плечу.

— Нет уж, лучше мыть, — покачала она скептически головой. — Так надежнее.

Не удержавшись, я рассмеялась.

— А вы, Эвочка, родом из столицы? — спросила женщина, звякая посудой в раковине.

— Приехала из провинции.

Наверняка потенциальной свекрови придется не по сердцу потенциальная невестушка — меркантильная провинциалка. Вдруг коварная девица спит и видит, как окрутить какого-нибудь одинокого столичного профессора?

— И как вам здесь? Нравится?

— Не знаю. Суматошно.

— Правильное слово, — согласилась Медея Артуровна. — На лето всегда уезжаю из города. Он душит и вытягивает из меня силы. За зиму устаю и морально заболеваю. Вот пристрою Альрика и совсем уеду отсюда.

— Мама, я не ребенок, чтобы меня к кому-нибудь пристраивать, — вставил профессор, расставляя в шкафчике вымытые фужеры.

— Не сомневаюсь, но не могу видеть, как ты маешься один-одинешенек, — сказала женщина, протягивая мне вымытую тарелку.

— И не маюсь, — терпеливо опроверг Альрик. — Мне нравится моя жизнь.