Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мамочка!
Как будто сквозь вату затуманенного сознания донесся до Златы детский голосок. Полянская с трудом разлепила опухшие от слез веки и подняла голову. Кажется, она все же уснула. Уснула, сидя за столом в столовой, уронив голову на руки. Рядом все так же лежал мобильный, который за весь этот долгий вечер так и не засветился его номером. Пытаясь быть собранной и спокойной, девушка весь вечер занималась детьми. Улыбаясь, кормила, играла, купала, переодевала, читала на ночь сказку и укладывала спать. Ради детей она пыталась сдерживать чувства и мысли, а сердце ныло от тоски и тревоги. Слезы каждый раз наворачивались на глаза. Ей не хотелось пугать детей. Но Ульяна все равно раскапризничалась и все никак не хотела засыпать, как будто чувствуя то, что происходило у Златы в душе. Да и Машка, когда девушка читала ей сказку, то и дело поднимала к ней огромные голубые глазки, слыша, как дрожит иногда и срывается голос мамы. Весь вечер Полянская не расставалась с телефоном, не предпринимая, однако, попыток позвонить самой. Она все ждала, что Виталя позвонит, но этого так и не произошло.
Уложив, наконец, детей и оставшись в одиночестве, Злата прошла в столовую и села за стол, понимая, что уснуть в эту ночь она не сможет. Тишина старого дома обступала ее, а вместе с ней наплывали воспоминания. Сдерживаемые весь день слезы, наконец, хлынули из глаз.
Уронив голову на руки, Злата безутешно плакала и не заметила, как и когда уснула. В тот вечер, как назло, телефон совсем безмолвствовал. Такое случалось не часто, но именно в тот вечер так и было. А Злате хотелось хоть с кем-то поговорить, излить душу, услышать слова утешения и ободрения, понимания и участия. Впрочем, она все же понимала, что ее, может быть, и выслушают, и посочувствуют, но поймут вряд ли! Ведь даже родители и близкие друзья, реально оценивая ее отношения с Дорошем, понимали, что когда-нибудь этому придет конец. И даже рождение Ульяши не сможет их спасти. Он не бросит свою семью ради них. Может быть, раньше, тогда, давно, когда все еще не сложилось так, как удобно было Витале. А теперь нет. Его все вполне устраивало в сложившейся ситуации. Сидя, как говорят, на «двух стульях», он нашел идеальный для себя выход из положения. Мужчина жил практически на две семьи, но ответственность нес лишь за одну. И если уж запахнет жареным, он с легкостью отвернется от Полянской. Он выкрутится, оправдав себя в глазах жены, придумает что-нибудь, а Злата останется одна. И это в глазах ее родных и друзей — самый лучший и разумный для нее выход из этой ситуации. Ну не пара он ей, не пара… И ее любовь ничего не меняла.
— Манечка, а ты почему не спишь? — прочистив горло, спросила Злата, погладив девочку по белокурым кудряшкам.
— Бусина заплакала, а я услышала и проснулась. Встала покачать ее и увидела, что тебя нет! Я покачала колыбельку, и она успокоилась, но ты так и не пришла…
— О господи! Ульяша, видно, проголодалась! Иди, моя хорошая, забирайся в кроватку, пол холодный, а ты босиком! Я сейчас покормлю Улю и тоже лягу…
Девушка наклонилась и, коснувшись губами лба девочки, подтолкнула ее к двери. Маняша побежала к себе, а Злата, с трудом поднявшись, отправилась на кухню готовить малышке смесь.
Дорош так и не позвонил. Не звонил он и всю последующую неделю. Не звонила и Злата, с каждым днем все отчетливее понимая: он больше никогда не позвонит. Все эти дни она пыталась осознать и примириться с мыслью: Виталя исчез из ее жизни навсегда. Всю неделю, занимаясь домашними делами и детьми, девушка пыталась не думать и гнать прочь воспоминания, надеясь примирить себя с неизбежностью. Но совладать с собой было не так-то просто. Да, не в первый раз она теряла его, не в первый раз казалось, что это навсегда. И ни разу жизнь на этом не заканчивалась. Жизнь все равно продолжалась. Оборвать ее могла только смерть, остальное — суета сует…
Но однажды дождливым октябрьским вечером в окно столовой настойчиво постучали. Злата как раз укладывала младшую дочку спать, а старшая в это время читала вслух, сидя за столом. Машка испуганно замерла на полуслове, а потом, соскочив со стула, прибежала к матери. Но прежде чем она успела заговорить, Злата приложила палец к губам, призывая к молчанию, и указала на дверь. Злата покинула комнату вслед за девочкой, оставила гореть ночник на прикроватной тумбочке и прикрыла за собой дверь. Стук повторился, и, мимоходом взглянув на настенные часы, Злата пошла открывать, недоумевая, кто мог пожаловать к ним в такое время и зачем.
Резкий порыв ветра почти вырвал из рук Полянской дверь, когда она, повернув ключ, отворила ее, но не дал удариться ей о стену веранды. Чья-то рука успела придержать дверь.
— Тихо-тихо, золотая моя, чуть не убила! — раздался из темноты голос Витали. Голос, пронизанный теплотой и нежностью. Голос, от которого у девушки перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы. Мокрый, он возник из темноты, чуть отодвинул ее в сторону и закрыл за собой дверь. В темном узком пространстве веранды они оказались так близко друг от друга. Ветер бросал капли дождя, барабаня ими по стеклу. Ветки груши царапали шифер у них над головой. За деревней тревожно стонал лес. Ветер, срывая с деревьев последние листья, гнал их за собой…
— Привет! — сказал Дорош, нарушив молчание.
Злата, рванувшись вперед, уткнулась лицом в его мокрую куртку, чувствуя, как по щекам бегут слезы.
— Эй, Злата Юрьевна! Это еще что такое? Быстренько перестань! Ты же видишь, я весь мокрый! Ты что же, плачешь? Вот глупая, немедленно прекрати это! Пойдем в дом! Дети еще не спят? — спросил он.
Девушка лишь покачала головой, не в состоянии сразу справиться с собой. Мужчина ласково и ободряюще погладил ее по спине, отстраняя от себя. Он открыл дверь, и они вошли в небольшую прихожую, освещенную бра. Виталя снял мокрую куртку и
