Страна Печалия - Софронов Вячеслав

—

Бог на мой стороне, в обиду не даст. Ничего, поживем еще, Марковна…

—

Голодный, поди? На стол накрывать?

—

Да уж не сыт, и всю ночь глаз не сомкнул, грешника к истине приводил, Божьей премудрости учил.

—

Это кого же ты опять учить взялся? — всплеснула руками Анастасия Марковна, торопливо накрывая на стол.

—

Соседа нашего, Кузьму, что обувку разную в ремонт берет. Вот у него в доме неподалече от тебя и провел всю ночь. — И он хитро подмигнул ей.

—

Неугомонный ты мой. — Супруга с улыбкой посмотрела на него и, едва коснувшись губами, чмокнула в щеку.

Из-за печки выглянула Маринка, улыбнулась ему и, ничего не сказав, снова занялась своими хозяйственными делами. Да Аввакуму было не до нее. Он не сводил глаз с Марковны и, тронутый ее переживанием и нескрываемой радостью, слегка расслабился, ночные кошмары отодвинулись куда-то в сторону, и мир стал казаться ему вновь прекрасным и радужным. Проснулись дети, любимая дочь Агриппина залезла к отцу на колени и чуть сиплым спросонья голосом спросила:

—

Кто так сильно кричал ночью? Мне страшно было.

—

Испугалась? — спросил ее Аввакум, оглаживая по русой головке. — Ничего не бойся, я вас никому в обиду не дам…

—

Молчал бы уж, горе ты мое, — усмехнулась жена, ставя на стол большую глиняную миску с кашей, — тебя бы самого кто защитил, а то, неровен час, заявятся опять, куда деваться будешь?

Сыновья его, Иван и Прокопий, хоть и не понимали об угрозе, нависшей над отцом, но тоже прижались к нему, словно чувствуя напряженность, витавшую в доме после злополучных ночных визитов.

—

Вон, какие богатыри растут, — притянул их к себе Аввакум, — как станут большими, да еще младшенький подрастет, мы тогда еще всем покажем, ого-го-го! Так говорю?

Мальчики дружно заулыбались и, позевывая, уселись за стол, принялись за еду. Аввакум внимательно смотрел на них и думал, за какие такие грехи выпали испытания на его детей. Жена, оно понятно, к мужу прилеплена, повенчана, одно целое с ним. Ей сам Бог велел совместно все тяготы с супругом делить. А деткам-то за что? Прокопий, чистый, как ангел, еще не исповедовался ни разу, у него и грехов-то никаких нет, а вместе со всеми страдать должен. Нет, чего-то не понимал Аввакум во всем происходящем. Пусть сам он за веру, за убеждения свои несет тяжкий крест мученика и изгнанника, но как оградить от этого близких своих, выдернуть их из порочного круга, в который они вовлечены благодаря кровному родству с гонимым людьми отцом.

В то же время он понимал, стоит ему смириться со всем происходящим, нацепить на себя маску шута горохового, которому все нипочем и любая одежка впору, и враз забудут о несогласиях его, посадят рядом с собой сильные мира сего, и народ станет почитать и кланяться. Может, тогда закончатся беды, и жизнь начнется сытая, спокойная, радостная?

Но не о такой радости мечтал он, когда за твое молчание тебе дают кусок пожирней и разрешают жить, как ты того пожелаешь, лишь бы это не выходило за рамки общих традиций и устоев, придуманных и обозначенных кем-то там наверху.

Аввакум сам порой не понимал, что заставляет его идти против всех, принимать побои, изгнания, терпеть нужду и не знать, доживет ли он до завтрашнего дня.

Верно, так ведет себя лесной пожар, который то выбрасывает вверх буйные языки пламени, то сбитый ветром, падает ниц, делает вид, будто угас и близок его смертный час, но потом от малой искры разгорается вначале слабый огонек, который становится все заметнее, растет и ширится на глазах, и вот уже он вновь набрал силу и бушует, заглатывая и круша все вокруг.

Бесполезно бороться с ним, сбивать веткой или чем иным огонь с кустов, деревьев, хоть тысяча человек выйдут навстречу лесному пожарищу. Ни за что не одолеть человеку стихию, которая во много крат сильнее него. Пусть даже пропадет огонь на какое-то время, и останутся лишь зола и обгорелые стволы деревьев, но сам огонь, малая искра, притаившись, дождется ухода людей, стерегущих его, а потом вновь займется и безудержно попрет напрямик и станет бушевать до тех пор, пока не потеряет всю свою силу и не иссякнет, оставив после себя шипящие уголья и головни.

Так и Аввакум, неоднократно битый, затравленный недругами, делал вид, будто сдался, обессилел, но, отлежавшись, набравшись сил, невзирая на причитания своей многострадальной Марковны, через какое-то время был опять готов к схватке и противостоянию.

Казалось, родила его не обычная женщина, а некая языческая богиня, наделившая сына своего неимоверной силой и стойкостью.

И, не только родила, но оберегала и хранила все эти годы, не давая ненароком погибнуть, каждодневно храня и заслоняя.

Будь на месте Аввакума другой человек, давно бы сдался или погиб от выпавших на его дою злоключений, пережить которые дано далеко не каждому. Но Аввакум, как булатный клинок, не только не погнулся, не покривился от тягот своих, но день ото дня становился крепче и жестче. Он и сам не мог порой объяснить, как ему хватало сил противостоять чуть ли не всему миру, не сломаться, не пойти на попятную. Он верил, что Спаситель протягивает ему свою руку и ведет за собой по тернистому пути изгнанника. Но настанет час — и все вокруг, взглянув по-новому, увидят и поймут его правоту, покаются, признаются в своей неправде, и тогда он скажет им:

«Трепещите, ибо буду карать вас, наказывать за все прегрешения, которые вижу вокруг себя. И если не я, то кто же?»

* * *

…Он провел весь день дома, играл с детьми, вырезал для сыновей из полена кораблики, какие сам когда-то в детстве пускал. И обещал им, что как только побегут первые ручейки, то они вместе отправят эти суденышки в плавание по талой воде, а сами будут бежать рядом и смотреть, чей же кораблик приплывет первым. И от всего сердца верил, что близкая весна смоет прежние заботы и что-то переменится в его жизни и Господь-заступник направит его туда, где нет злых людей, не ведающих, что творят.

Ему вспомнились рассказы старика-соседа, который жил в их деревне и вечерами, сидя на бревнышке, часто рассказывал о далекой стране, зовущийся в народе Беловодьем, где нет никакой иной власти, кроме Божьей. И люди живут там вольно, в любви и покое. Там не бывает сор, никто не чинит друг другу обид, поскольку хлеб в той стране растет прямо на деревьях, а реки наполнены чистым молоком и по ночам слышно ангельское пение с небес, и умиленные жители той страны растроганно слушают их и не помышляют ни о чем, кроме как любить друг друга.

«Где же та страна находится?» — интересовались мальчишки.

«Ой, далече, на самом краю земли, куда идти надо целых двенадцать годков через горы, леса, и лишь тот, кто полон веры, достоин попасть в ту страну».

«А ты покажи нам дорогу туда», — спрашивали старика ребята.

«Коли бы знал, то давно бы ушел», — отвечал тот со вздохом.

И потом многократно слышал Аввакум в разных местах рассказы о таинственной стране, где царит мир да любовь, но не особо верил подобным россказням, считая это всего лишь выдумкой, сказкой, сложенной кем-то. А вот сейчас ему подумалось, наверняка существует эта страна, поскольку, если есть мир, где царствует зло, то обязательно должен быть и другой, куда попадает лишь человек праведный, несущий в душе своей свет Господень.

Он и не заметил, как солнышко склонилось к кромке темного леса, опоясывающего город, и близился вечер, а вслед за тем вспыхнула тревога, что вчерашние люди могут вновь заявиться за ним и потащить на расправу к приказному, а то и впрямь исполнят свою угрозу и отправят его в прорубь, как то обещали. От таких дум ему сделалось вдруг не по себе. Он несколько раз прошелся по дому, соображая, как лучше поступить, и решил, не испытывая больше судьбу и пока светло, пойти под защиту воеводы и там заручиться его поддержкой. Он быстро собрался, сообщил жене о своем решении, которое та одобрила, перекрестив его, и отправился в сторону видневшихся на вершине городского холма княжеских хором.