Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

Арестантов освободили от оков и провели сначала в баню, а затем, раздав пожитки, в общую камеру пересыльных. Получил свою сумку и Онищенко. Женщин поместили отдельно.

- Ну Марьяна, - сказал Иван, когда женщин уводили, - Бог да поможет тебе продержаться, пока тебя отпустят. Я верю, что это будет скоро.

- Ангел ты с неба, добрый человек! - сказала она, прижимая сына к груди.

Долго и много пили кипяток, согревались, наслаждались возможностью отдохнуть. Только ныли ноги и болели раны. В бане фельдшер осматривал раны, смазывал их какой-то болеутоляющей мазью, накладывал примочки и бинтовал. Это предусмотрено уставом пересыльных тюрем и строго выполнялось. Запущенные раны легко превращались в язвы, и идти такой арестант уже не мог. За исполнением этого следил пристав.

Глава 19. Губернский прокурор

Рано утром после раздачи хлеба и кипятка дверь камеры пересыльных открылась, и дежурный позвал:

- Онищенко, с вещами.

Иван встал, одел сермяг, перекинул через плечо сумку и, держа в руке шапку, негромко сказал:

- Прощайте, братья мои.

- Онищенко! Онищенко! - заговорили голоса в камере, - это Онищенко, брат всех людей.

- Онищенко, - сказал старик и, подойдя к нему, обнял его и поцеловал. - Слыхали о тебе много, Иван Федорович. И Бог допустил мне увидеть тебя. Ты не читал нам здесь Евангелия, но дела твои были живым Евангелием. Иди с Богом. Я знаю, ты идешь сам в Сибирь, но крест твой не менее тяжел, чем наш, обычных, грешных людей. Ты несешь крест достойно. Станем, братья, на колени.

Вызвавший Онищенко дежурный молча стоял у дверей и давал возможность попрощаться. А Иван, встав на колени, вместе со всеми запел "Отче наш". Дежурный снял шапку, перекрестился и тихо закрыл дверь.

Ивана провели в канцелярию тюрьмы и там уже как почетного гостя пригласили в комнату, выходящую окнам и на город. За столом сидели знакомый уже Ивану пристав, разрешивший ему следовать с кандалами, и другой важный с виду человек в форме высокого судебного чина. Оба поднялись. Пристав поднес руку к козырьку, а другой вышел из-за стола и подал руку.

- Губернский прокурор, - отрекомендовал он и предложил Ивану сесть в кресло. - Я знаю, что вы Онищенко. Вас отрекомендовал мне господин пристав. Он неделю назад встретил вас под Сорочинском. О вас я слыхал лично от херсонского губернатора, по милости которого вы идете без конвоя, и он не ошибся в вас. Вы оправдали его доверие. Сегодня мне рассказывал о вас господин пристав. Дай вам Бог и дальше оправдывать высокое доверие.

Иван почтительно наклонил голову.

- Ваше сиятельство, - начал Иван. Но прокурор перебил его:

- Называйте меня просто Иван Мефодьевич.

- Ваше сиятельство, - продолжал Онищенко, - Сам Бог послал вас мне навстречу. У меня к вам очень большое обращение, просьба. Выслушайте меня.

- Говорите, я внимательно слушаю вас. А потом и я хочу у вас многое спросить.

- Вы, безусловно, знаете, что вся Россия говорит сейчас об отмене крепостного права. Есть большая надежда, что в этом году этот вопрос решится. И люди России станут равными другим, как они и равны пред Богом. Но у времени свой ход, у событий - другой. Бог позволил мне устами и действиями глубокоуважаемого господина пристава, - пристав поклонился и что-то пробормотал, стесняясь, - побыть семь дней хода и семь ночей с ссыльными на каторгу. Идут на 10-15 лет, некоторые пожизненно. Конечно, и этап, и существование их там - очень трудное испытание. Я расспросил каждого, записал их вину. Вот они все у меня здесь.

Онищенко положил на стол исписанную тетрадку.

- Из пятидесяти человек сорок осуждены по причинам существования страшного бесчеловечного крепостного права. Убийство - тяжелое преступление, избиение с искалечиванием - тоже тяжкое преступление. Но те убийства, поджоги, которые прямо вызваны бесчеловечностью панов, помещиков, владеющих людьми против вечного закона Бога о свободе, они нашли сейчас оправдание в виде отмены крепостного права. И люди должны быть отпущены. Не оправдание, а прощение, милость и человечность. Конечно, человечен будет готовящийся Манифест, новый закон. Но в той же мере должны быть человечными и мы, отменившие старый, жестокий закон. Вот список и запись вины людей, и я в полном вашем распоряжении. Я готов помочь вам руками, глазами, жизнью даже.

Прокурор смотрел на Онищенко, и казалось ему, что он перестал быть прокурором, что он просто был Иваном Мефодьевичем, простым человеком, который любил семью и детей, которому так часто было жалко людей и которому не раз хотелось сделать милость, учесть обстоятельства. Но он глянул на свой мундир с позолотой, обвел глазами судейскую комнату и пристава, подобострастно ожидающего его приказания, и знал, что он служит закону, служит властям, писавшим эти законы, и что в законе определенно все точно, до буквы, расписано сколько и какие наказания следуют за преступление. И он, прокурор, на то и поставлен, чтобы исполнить все, указанное ему писанными законами.

Но Онищенко, его личность, его поступки разбудили другие вечные законы Бога, записанные на сердце человека. И пока был около него этот необычный человек, необычно мыслил и необычно мог поступить и сам он, прокурор. Он вздохнул и тепло сказал:

- Вы правы, ссыльный Онищенко, в этом году Манифест будет государем подписан. Он уже подготовлен и обсуждается. Безусловно, следствием этого Манифеста будут являться пересмотренные дела заключенных. Но это вопрос времени. Сложен процесс судопроизводства. И длителен, и часто очень запутан. Чаще всего все кончается отбытием срока наказания. Дали тебе срок - сиди, выживешь - твое счастье.

- Ваше сиятельство. Обычно мы сами не ищем добрых дел. Слишком заняты службой, обязанностями и самими собой.