Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

В последних письмах начинает фигурировать какой-то молодой человек, миланец, разумеется очень красивый, который не обращает на рассказчика никакого внимания. Рассказчик задет, он страдает, тоскует, и в самой последней записке — удача! получилось! победа! Он снова счастлив быть «жертвой своих проклятых чувств». Они снова для него не столько проклятые, сколько прекрасные.

Удача настигла его и в другом плане. Через семь лет после отправки писем к Золя, он, прогуливаясь по улице, узрел в витрине том Лота, а в томе — свою автобиографию. Он тотчас написал Лоту, что окрылен, найдя себя напечатанным, «хотя я и предпочитал бы быть возрожденным на страницах романа, а не в медицинском трактате» (Saint-Paul 1930: 116). Он даже отправил Лоту еще десятки страниц самоописания, но «роман» уже жил собственной жизнью. Дважды напечатанный Лотом в Париже, он вскоре появился в России, а через много лет вышел отдельным изданием в Германии (Setz 1991). Правда, на первое же издание последовало письмо-рецензия, и рецензент, не кто иной как Рафалович, сам гомосексуал, писал:

«Этот роман извращенца ничему не научит людей с опытом в психиатрии… Безудержное тщеславие и похоть особенно показательны в отношениях между извращенцем романа и капитаном. Отвратительные и опасные действия обычно появляются между людьми, объединяемыми развратом, тщеславием или выгодой» (Raffalovich 1895: 333).

Рафалович был гомосексуалом другого плана и ненавидел женственных мужчин. На деле Золя и Сен-Поль правы, оценивая эту исповедь как первоклассный материал для ученого.

Просматривая эту автобиографию (она приведена здесь в сильно сокращенном виде), мы можем отметить, что на всем протяжении своей жизни — от детства до молодости — рассказчик всё время вступает в гомосексуальные контакты со старшими. Жертва совращения? Но всякий раз он выступает инициатором или страстно жаждущим этого контакта. Кого здесь можно считать соблазнителем? Только самый первый контакт — с мальчиком на два года старшим — не был им запланирован. Но это были обычные среди подростков генитальные игры, к тому же со стороны старшего мальчика гетеросексуально направленные. Гомосексуальную окраску им придал сам герой романа. Лакея он явно навел на сексуальную откровенность, почти вынудил к ней. В случае со вторым «конюшенным мальчиком» соблазнителем явно был сам юный господин, причем соблазн не удался. Капитан был, конечно, по натуре типичным совратителем, но в данном контакте его юный гость совсем не был наивным — он знал на что идет, жаждал этого и был готов на всё. А в поэтичном военном романе с унтер-офицером он, хотя и был младшим (18 лет), а по законам некоторых стран даже несовершеннолетним, но выступал явно соблазнителем, а не жертвой, и хорошо понимал это.

Таковы уроки из ненаписанного романа Золя.

7. Обычные сорванцы

Однако не все мальчики, идущие на контакт с педофилами, заведомо гомосексуальны по натуре. Что происходит, когда это вполне обычные мальчишки? Вот признание одного из пациентов Каприо, того самого пациента, который в детстве пережил приключение с двумя голубыми и испытал отвращение.

«Однажды я посадил к себе в машину маленького мальчика и спросил у него, как проехать в какое-то место. Он сел в мою машину, и в то время, как я ее вел, я ощущал большой испуг и чувствовал себя подлецом в отношении мальчишки, сидящего в моей машине и определенно не знающего, что я задумал сделать. Мне казалось, что я просто хочу узнать, как это будет выглядеть на деле — играть с чьим-то чужим пенисом. Я определенно не могу понять, как я мог совершить такое. Я страшился протянуть свою руку и положить ее на пенис мальчика. Помнится, у меня промелькнула мысль, что это так же плохо, как тогда, когда меня самого посадила в машину пара голубых. Однако, я, по-видимому, не осознавал в полной мере всей грязи своего поступка. Мальчик казался очень удивленным и, по-видимому, не понимал, что происходит.

Чувство отвращения начало покидать меня, как только пенис мальчика потяжелел под моей рукой. Затем я сказал ему, что мне нужно выяснить, какой у него размер нижнего белья, поэтому я расстегнул его штаны, спустил их ему до колен, затем стащил вниз его трусы и заставил его положить ноги на переднем сиденье так, чтобы он смотрел на меня. Я стал тереть его пенис, пока он не стал эрегированным, и он сказал мне, что это ему очень нравится. Помнится, мне захотелось, чтобы он возбудился еще больше, поэтому я взял его пенис себе в рот и двигал его взад и вперед, засовывая и выталкивая его изо рта. Всё это совершенно не возбуждало меня, и я наконец начал удивляться, как я вообще могу делать такое грязное дело. Я остановился, когда он начал тяжело дышать и чуть подался в сторону. Я подумал, что, возможно, сейчас он эякулирует, а я не хотел, чтобы он эякулировал мне в рот. Затем я внезапно остановился и играл с его пенисом, пока он не сказал, что хочет домой. Тогда я попросил его поиграть с моим пенисом, и он делал это до тех пор, пока я не проэякулировал, воображая при этом себе какую-то женщину. После этого я отвез его домой и больше ни разу на него не взглянул, осознавая, что мог бы попасть в большие неприятности за свои действия. Выпустив его из машины, я уехал как можно быстрее» (Каприо 1995:283).

Мужчина здесь скорее искатель острых ощущений, чем гомосексуал и педофил по натуре. В этом странном эпизоде психическую травму и отвращение ощущает мужчина, а не мальчик. Мальчик не испугался, ситуация ему понравилась. К сожалению нет возможности узнать, как это приключение повлияло на дальнейшее развитие мальчика. Возможно, он найдет случай повторить приятное ощущение. Отвратит ли это его от противоположного пола?

Как раз таких мальчишек и таких реакций жаждут педофилы, не думая о возможных последствиях для мальчика.

Уайта очень занимала психика и социальное положение педофилов.

«Чтобы собрать больше информации по этому вопросу, я взял в Бостон интервью у мужчины, связанного с любовником двенадцати лет (которого он встретил, когда мальчику было девять). Со мной разговаривал мужчина тридцати шести лет, в выцветших полотняных брюках, с лицом невинным и печальным, как у Петрушки. Его голос был прерывающимся и тихим, его поведение беспокойным, почти униженным. Он сам казался наивным и бесхитростным, как дитя. <…> Кожа его была по-зимнему белой, только под его широко открытыми голубыми глазами лежали темные тени. Его длинные льняные волосы завивались только на концах <…>.

Я спросил его, как он встретил своего любимого. «На пляже. Он был там с матерью. Он подошел ко мне и заговорил. Понимаете, надо, чтобы мальчики делали первый шаг и шли дальше. Я бы не знал, как начать дружбу с ребенком. Но дети откликаются на интерес к ним — я думаю, они чувствуют любовь и очарованность. Ну, и он начал приходить ко мне домой».

«Знает ли его мать?»- спросил я.

«Она знает настолько, насколько хочет знать. Она видит, что раньше он был болезненным ребенком и у него были трудности с уроками, а теперь он спокойнее и получает хорошие отметки. Она могла бы знать и больше, если бы поспрашивала сына, но не думаю, что она хочет знать детали. Она знает, что мы дружим, и ей это нравится».

«В сексуальном общении с вами инициатива принадлежит вашему другу?»

«Полностью. Я с мальчиками с двадцати двух лет, и в каждом случае дети — агрессоры. Но это скорее мое огорчение. Меня влекут нежные мальчики, но, как большинство педофилов, я страшусь их. Нежный мальчик, похожий на девочку, пробивает ваше прикрытие. Люди что-то начинают подозревать. Сам такой мальчик часто слишком пассивен, чтобы сделать первый шаг, а родители уже беспокоятся о его поведении и тщательно стерегут его. Так что я остановился на «типично американских» бойких сорванцах — обычных».

«Обычных?»

«Да. Хоть я и могу полюбить только мальчика, я мог бы остаться верен ему, когда он вырастет. Но мои бывшие любовники (со всеми ими я всё еще в контакте) не голубые. Один стал диск-жокеем, другой — студент-медик, еще один — помощник у начальника, и все не голубые, хоть один и считает себя бисексуальным. Вот ведь странно: мальчик, который похож на девочку, как раз и нуждается во взрослом, хочет любви с тобой и чтобы ты заботился о нем, но культура делает это невозможным».

Он спросил меня, не отвратительно ли мне то, что он мне поведал. У меня было впечатление, что в любой момент если я отшатнусь в ужасе, он примет это как должное». Уайт, однако рассказал ему о себе самом, как он жаждал в детстве полового общения со взрослым мужчиной, как старался достичь, добиться этого.

«Да, — сказал Петрушка. — Мальчик должен очень много потрудиться, чтобы заполучить мужчину. Мой нынешний дружок хотел заняться любовью сразу же, «позабавиться», как он выразился, но я отвергал это в течение трех недель».

«Что вы делаете вдвоем в постели?»- спросил я.