Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Валентин Берестов

Но что-то останется у каждого из нас от этой степи, от этой осени, от этих будней и праздников, что-то станет частицею нашего существа… А для находок только начнется их настоящая жизнь.

1963 Энгельс — Москва

КАМЕННЫЕ ЗЕРНА

Глава первая

Однажды я сел и с карандашом в руке подсчитал, сколько времени я провел на раскопках. От семи до полутора месяцев за сезон. Получилось, что из доброй половины своей жизни около четырех лет я копал, то есть общался с древними, давно ушедшими людьми.

Мне нравится пустыня, нравится Средняя Азия, но, как я обнаружил совсем недавно, больше всего мне нравится самый процесс раскопок. Я убедился в этом весной, когда особенно тянет в дорогу. Произошло это при забавных обстоятельствах.

Дворник подравнивал лопатой тающий сугроб возле нашего дома. Я посмотрел на получившийся срез и замер: вот так выглядят в земле после раскопок слои и напластования разных эпох.

На срезе снежного сугроба, казалось, была видна вся прошедшая зима с ее метелями, морозами, ясной погодой и оттепелями. Белые широкие слои отделялись один от другого грязными прослойками. Чистые, белые слои — память о снегопадах и метелях, темные прослойки — о ясной погоде, когда снег постепенно пропитывался городской копотью. Тонкие ледяные корочки рассказывали об оттепелях, когда поверхность снега плавилась, и о морозах, когда она превращалась в твердый наст. Вот снег, выпавший после Нового года, ниже — прошлогодний снег.

Снегопады и метели непродолжительны, но после них остаются толстые, насыщенные слои. Спокойная, безветренная погода стоит гораздо дольше, но оставляет тонкие прослойки.

Знакомая картина: ведь и в земле слои, связанные с катастрофой, с гибелью или, наоборот, с новым бурным строительством, обычно мощны и богаты. Зато прослойки, оставленные более спокойными временами, как правило, тоньше и беднее находками.

Впрочем, что это я размечтался над прошлогодним снегом? Видно, мне снова захотелось копать.

Не просто путешествовать, жить в палатке, сидеть у костров. А именно копать.

Я уже сказал, что раскопки — это своего рода общение с древними людьми, с человечеством. Какие же чувства остаются после такого общения? Какие, помимо чисто научных выводов и умозаключений, создаются у нас, раскопщиков, впечатления о давно ушедших в небытие людях?

Прежде всего поражает глубокое безмолвие прошлого. Безмолвен не только мир, открывающийся нам, но и его вещи. Все они, за исключением разве что битой посуды, навсегда утратили звонкость. Сталь сделалась от ржавчины хрупкой, бугристой, узловатой. До позеленевшей бронзы страшно дотронуться. Расслоившееся стекло становится пестрее, красочнее, как пятно нефти на воде, но теперь оно безмолвно, беззвучно. Не зазвенит тетива лука, да ее и не найдешь, она не сохраняется. И сам лук уже не натянешь: его костяные или деревянные обломки можно лишь бережно закрепить и любоваться ими издали.

Как ни странно, все эти хрупкие, чудом уцелевшие останки былых веков и цивилизаций редко вызывают у раскопщиков такие печальные чувства, как, например, чувство бренности всего земного. Хотя, казалось бы, оно-то и должно первым прийти в голову. Но чего нет, того нет. Археологи — веселые люди.

Больше того. В момент раскопок вам кажется, будто вы находитесь в обстановке строительства и, употребляя более громкие слова, в обстановке творчества, созидания.

В самом деле. Ведя раскопки, вы непрерывно создаете из хаоса развалин, из бесформенной мешанины нечто осмысленное, логически законченное.

Вы все время ищете и находите конструкции, устанавливаете связь между разнообразными вещами. Вы мысленно достраиваете здание, от которого остались лишь фундамент да обломки рухнувших стен. Вы пытаетесь разгадать его назначение и восстановить его план.

При этом вам то и дело приходится ставить рейку, натягивать рулетку, стершуюся в том месте, где когда-то стоял ноль — самая важная ее цифра. Вы чертите разрезы и схемы. Словом, вы ведете себя как строители, конструкторы, инженеры. Все это рождает и усиливает в вас чувства, связанные со строительством, с созиданием чего-то нового и нужного.

Раскапывая какое-нибудь помещение, прежде всего видишь, как оно строилось и как разрушалось. Вы все время натыкаетесь на следы строительства и следы гибели. Причем строительство кажется ярким, осмысленным, а разрушение — действием слепых, стихийных сил.

Слои строительства и гибели в момент раскопок говорят больше, чем прослойки, оставленные будничной, мирной, нормальной жизнью. Той жизнью, к которой, собственно говоря, и стремились люди, строя свой дом.

Это и понятно. Откуда взяться многочисленным находкам, если люди изо дня в день убирают свои дома, поддерживают в них порядок? Тут можно рассчитывать главным образом на забытые или потерянные вещи.

Все мы теряли какую-нибудь мелочь: брошку или монетку, ножичек или бусинку. Но тех, кто случайно обронил или потерял дорогие им вещицы, гораздо больше, чем тех, кто их нечаянно подобрал.

Куда девается разница? Кто же, в сущности, находит то, что мы теряем?

Находят, например, археологи через сотни и тысячи лет. Закатившаяся куда-то монетка или пуговица могут оказаться посланием в далекие века.

Странная вещь — наши вещи! Еще более странным кажется то, что по таким вот потерянным, брошенным, забытым вещам приходится судить об эпохе, о людях, об их жизни. Особенно, если не хватает письменных свидетельств или они полностью отсутствуют.

Можно ли судить о людях по вещам, которыми они пользовались в общем-то автоматически: по горшкам и ножикам, по булавкам и пуговицам, по бусинкам и монетам, по обломкам орудий труда, по жалким остаткам их быта? Другое дело — документы или произведения искусства.

Но в какой-то мере каждая древняя вещь приобретает силу документа и воспринимается как произведение искусства. Она вызывает у вас такие мысли и чувства, какие ей не положено вызывать в повседневной жизни. Вещь, по существу, становится образом. Она частица чего-то целого, загадочного, что вы стараетесь постичь и разгадать. Теперь она уже никогда не будет использована по своему прямому назначению: нож ничего не разрежет, стрела не полетит в цель, монету не положат в кошелек, в чашу не нальют вина. Не для этого вызвали их на свет из небытия и забвения. У них, у древних вещей, другое значение: время перенесло их из материальной сферы в духовную, из быта в сознание, сделав беспристрастными свидетелями ушедшей жизни.