Нестор-летописец - Наталья Иртенина

Надо вести себя естественно — гневно и буйно. Буйство у русских в крови, оно не вызывает недоверия.

Комит встал спиной к двери и принялся дубасить в нее сапогом, орать первое, что приходило в голову.

Очередной удар попал в пустоту. Дверь распахнулась, на миг ослепив его ярким пламенем лампад. В клеть шагнул человек, хорошо известный Левкию. Такой не станет хватать людей и засовывать в темницу без веской причины. По спине комита прополз острый холодок.

Исаврянин вжался спиной в угол клети. В двери отрок поставил грубо сколоченную скамью, на которую опустился боярин. Кметь светил поверх его головы.

— Давно я хотел поговорить с тобой, комит Левкий Полихроний, — произнес воевода Янь Вышатич.

— Что же не пришел ко мне в гости, боярин? — с деланным раздражением спросил сотник. — Зачем подослал своих душегубов?

— В моей дружине нет душегубов, — возразил воевода. — А вот тебе, комит, человека без вины сгубить — что муху раздавить.

Губы Левкия дрогнули, словно в усмешке.

— Не помню, чтобы кого-то губил… Ах да, пять лет назад во время мятежа пустил кровь нескольким простолюдинам. Они возомнили, что если князь бежал, то можно грабить и митрополита. Но ведь они получили по вине?

— Я напомню тебе, — после короткого молчания сказал боярин. — Незадолго до того мятежа ты урядил двух холопов на убийство новгородского епископа. А потом и этих рабов нашли мертвыми. Немногим позднее ты убил на капище Лысой горы отрока, сына боярина князя Всеволода.

— Пустые слова, воевода, — глухо молвил Полихроний. — Я никого не подряжал и не убивал.

— Слова не пусты. У меня есть послух. Он слышал своими ушами и видел своими глазами. От него я и знаю о твоем душегубстве, комит.

— Знаешь? — Исаврянин хрипло рассмеялся. — Тогда почему не трубишь об этом перед князем, епископами и боярами? Почему не потребовал суда, на который привел бы своего послуха? Вместо этого подослал ко мне пьяных кметей, спрятал в подклети и пришел выпытывать у меня. Нет у тебя, боярин, никакого послуха. И чего ты хочешь от меня, не знаю.

— Я тоже не знаю, чего хочешь ты, Левкий Полихроний, — невозмутимо проговорил Янь Вышатич, — и для чего ты делаешь то, что делаешь. Знаю лишь, что иные ромеи не любят Русь и опасаются ее силы… Уверен, что и та грамота, за которую так ухватился князь Святослав, та, из-за которой он прогнал брата из Киева, изготовлена тобой.

— Может, и Всеслава полоцкого я посадил на киевский стол? — тонко, с извивом губ, усмехнулся Левкий. — Может, и половцев я навел на Русь? А может, солнце встает над твоей землей по мановению моей руки?

— Ты не Господь Бог, комит. — Янь Вышатич цепко и сумрачно смотрел на пленника. — Но и ты кое что можешь. Грамоту тебе не составило труда написать и переслать через третьи руки в Чернигов. Я расспрашивал боярина Твердилу, кто дал ему это письмо. Он знает лишь, что она пришла с митрополичьего двора, от человека, не пожелавшего назвать свое имя. Мои отроки по описанию искали среди софийской сотни дружинника, который доставил грамоту Твердиле. Но не нашли. Я знаю больше, чем Твердила, поэтому ты здесь, Левкий Полихроний.

— Если я помог Святославу стать великим князем киевским, веди меня к нему, — грубо, с вызовом потребовал Левкий. — Он наградит меня и пожалует новым чином.

— Я этого не сделаю, — с внезапной мягкостью сказал воевода. — Я хочу, чтобы тебя, комит, больше не было на Руси.

— Убьешь?

— Без суда не могу. И на суд тебя отдать не могу — вывернешься. Послух мой не от мира сего, на тебя говорить не станет. Остается одно.

— Что? — спросил Левкий, невольно подавшись вперед.

Боярин подумал.

— Пока сядешь у меня в яме. Потом решу, как с тобой быть. Или в Корсуне продать жидам… ведь ты, думаю, не христианин?.. Или будешь гнить в яме, пока Господь не приберет твою душу.

Подвижное, как у многих ромеев, лицо Левкия закаменело. Такой участи для себя он никогда и представить не мог. Сидеть в грязной вонючей яме, которую здесь называют тюрьмой, и дышать испражнениями — ему, некогда шагавшему по поливной глазури каменных полов императорского Палатия! Посвященному в тайны жизни и смерти, удостоенному видимого знака от истинного владыки мира!

— Лучше убей сразу, — с ненавистью сказал он.

— Нет.

Боярин встал. Отрок быстро убрал скамью.

— Я выберусь из твоей ямы, и тогда ты пожалеешь, что не убил меня!

— Поруб будет готов к утру.

Янь Вышатич вышел из клети, отрок запер дверь. Левкий до крови изжевал губу и с полустоном, полувоем опустился на пол.

25

Утро наступило слишком быстро. Комит не сомкнул глаз, поджидая его. Трое кметей, в их числе бритый, с соломенным клоком волос, вытащили пленника из подклети. Не развязав рук, повели по лестнице, потом сенями, мимо челядни и поварни, к черному крыльцу терема.

Хоромы боярина, вместе с князем обосновавшегося в Киеве, недавно отстроили. Пахло струганым деревом, сосновой смолой, болотным мхом, которым конопатили щели, необжитостью. В просторном дворе, огороженном частоколом, с рассвета стучали плотники — рубили, тесали, вколачивали. Ставили молодечную для боярских отроков, ремесленные и кладовые клети, житные амбары, в которых ямы скоро наполнятся новым зерном. Везде лежали бревна, доски, земля усыпана стружкой, ошметками пеньки и прочим сором.

Левкия повели мимо низкого венца клети, к задним воротам двора. В углу частокола из земли поднимался приземистый сруб, открытый сверху, с узкой щелью меж двух бревен. Оставалось спустить узника в яму и намертво заколотить верх — дверь в порубе предусматривалась нечасто. Наготове стояли с топором и молотками два плотника, лежали распиленные вдоль бревна.

Бритый кметь наутро оказался неразговорчив, словно проглотил ночью язык. Двое других были моложе, но так же зорко следили за каждым движением пленника.

— Прыгай.

Левкия подтолкнули к порубу.

— Руки развяжи, — огрызнулся комит.

— Развяжи, — кивнул бритый молодому.

Едва веревки упали с рук, Левкий с резким разворотом выдернул из ножен на поясе отрока меч, полоснул по животу второго. Стремительно завершив круг, резанул в грудь первого. Бритый, не ожидавший от пленника прыти, успел обнажить свой меч, но удар отвести не смог. Клинок Левкия отрубил ему руку. Кметь закричал. Плотники шатнулись в стороны.

Комит быстро огляделся. Высокие, с кровлей, ворота были на запоре, сложное устройство замка отнимет время. Левкий бросился к недостроенной клети. Работники, увидев бегущего с мечом, забрызганного кровью гречина, стояли, опешив. Миг спустя половина кинулась наутек. Сотник налетел на одного, не успевшего убежать, вырвал из рук топор, сбил с ног. Подбежал к ограде, с силой воткнул топор в бревно, на три локтя от земли, наступил на него. Подтянувшись, схватился за острые верхи бревен и повис. В одной руке был меч и сильно мешал, но бросать его комит не хотел. Сзади нарастали крики. Двор наполнился кметями, они бежали к нему.

Левкий рывком забросил себя наверх, грудью лег на колья, не чувствуя боли. Перевалил ноги. В бревна, где миг назад была его спина, вонзился меч. Комит спрыгнул на мостовую, недавно положенную, не успевшую покрыться грязью. Помчался наугад, не разбирая направления. Рубаха на груди и животе висела клочьями, набухавшими кровью, — колья глубоко разодрали кожу.

Он узнал Михайлову гору. Воевода отстроил свой двор между ней и княжьей Горой. Усадьбы стояли здесь далеко друг от друга, мостовые окружали их, но не шли дальше. После сильных дождей избитая копытами и колесами земля превращалась в несусветное месиво. Но теперь было сухо, исаврянин от души благодарил за это высшие силы. Пробежав между двумя соседними усадьбами, он вывернул на Лядскую улицу, что вела к градским воротам. Притаился возле тына за чередой молодых яблонь, выстроившихся кругом усадьбы. Нужен был конь. На своих двоих от погони далеко не уйдешь.

Солнце только поднималось над городской стеной. По улице тащились с корзинами и мешками несколько простолюдинов, прогромыхала колченогая телега. На свалившихся с забора кур затявкал пес.

Ждал недолго. Повезло. Раздался стук копыт по замощенной дороге. Левкий увидел троих конных. Один медленно ехал впереди, двое других сильно отстали. Дружинники. Княж муж — не из простых — с двумя отроками. Левкий пропустил его, подождал и прыгнул на мостовую, поравнявшись с отроками. Те разговаривали и оборванного разбойника увидели, лишь когда он ударил мечом одного из них.

Комит наступил на его ногу в стремени, взлетел на круп коня и выкинул дружинника из седла. Второй крикнул, предупреждая боярина, выхватил меч.

— Не зли меня, отрок, — угрожающе прорычал Левкий.

Они скрестили клинки. Отбив пару ударов, комит ранил противника в руку. Тот ослабил хватку, исаврянин легко выбил у него меч.