Русские исторические женщины - Даниил Мордовцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такого жениха своей княжне нашел Меншиков в старинном польском роде, в семье графа Сапеги, того Сапеги, предка которого еще царь Иван Васильевич, «собиратель русской земли», называл «Ивашкой Сопегой»: сын нового Сапеги, старосты бобруйского, граф Петр Сапега, сын богача, сын возможного и вероятного претендента на польский престол и сам такой же возможный и вероятный претендент на корону Пяста или Ягеллона – получил право именоваться женихом молоденькой княжны Марьи Меншиковой. Кто знает, польская корона могла попасть и на голову Сапеги, и на его будущую жену – отчего было не думать так Меншикову?
Молодой, знатный жених переехал в Петербург и поселился в доме будущего своего тестя, в богатом дворце Меншикова. Но невеста была еще так молода, это был еще совершенный ребенок: оставалось долго ждать до венца, пока девочка разовьется, из ребенка превратится в женщину, возмужает.
Из уважения к отцу девочки молодой Сапега снял с себя красивый польский костюм и облачился в русский, алый бархатный кафтан на зеленой подкладке; надел зеленые чулки, какие в то время были в моде: зеленый цвет тогда был уважаем в костюме – Петра почти везде видим в зеленом кафтане, и под Полтавой, в зеленом мундире, который мы видели на выставке древностей г. Прохорова, и под Нарвой, и на Пруте.
В этом зеленом костюме жениху княжны Марьи хорошо танцевалось. Время шло весело: каждый день молодой польский вельможа водил свой хорошенькую невесту под звуки полонезов, англезов, экосезов, развлекал, забавлял ее разными играми, как свидетельствует о том Берхгольц.
Молодые люди сблизились между собой, привыкли друг к другу, наконец, полюбились один другому.
Все обещало им счастливую, веселую, блестящую жизнь, услащаемую богатством и могуществом: отец назначал за княжной в приданое 700,000 злотых, у самого жениха было много маетностей, хлопов, «быдла», замков, «злота».
Умер Петр. Меншиков стал еще самовластнее – императрица Екатерина Алексеевна, бывшая воспитанница Меншикова, облагодетельствованная им, выданная замуж за царя, возведенная потом им же на престол, фактически уступила всю свой императорскую власть благодетелю своему, светлейшему князю Меншикову, этому действительно редкому «баловню счастья».
Когда девочке дочери его исполнилось пятнадцать лет, молодого графа Сапегу, жениха ее, императрица Екатерина Алексеевна пожаловала званием действительного камергера.
Это было в 1726 году.
А 12-го марта этого года, знаменитый Феофан Прокопович, архиепископ новгородский, в присутствии императрицы, всей царской фамилии, иностранных министров и всего генералитета обручил вельможных жениха и невесту. Они разменялись драгоценными перстнями; эти перстни подарила им сама императрица. Осыпая обрученных малостями, государыня пожаловала невесте, сверх того, сто тысяч рублей и значительное число маетностей, деревней с крестьянами и угодьями.
Следовал торжественный обед, бал, иллюминация. Богатый дворец Меншикова украшен был гербами графов Сапег и князя Меншикова. Ночь блистала огнями роскошной иллюминации. Тосты за здравие императрицы, обрученных, родных их и иных знатных особ пились по-царски – при залпах пушек. Пир шел долго, весело.
После обручения, милости императрицы еще более усилились, все лилось на них каким-то волшебством.
15-го октября Сапега получил орден Александра Невского.
31-го марта 1727 гола Сапега и обе дочери Меншикова, Марья и Александра, пожалованы портретами императрицы, усыпанными брильянтами, для ношения на андреевских лентах.
Но Меншиков задумал другое, рискованное дело: титул тестя вельможного польского пана графа Сапеги казался для него ничтожным, корона Пястов и Кривоустов могла попасть на голову его дочери, могла и не попасть. А ему хотелось видеть эту головку в короне, и он изменил свое решение в отношении выдачи дочери за Сапегу.
Если его бывшая воспитанница, Марта Скавронская, из скромной роли служанки пастора Глюка достигла до величия царской супруги и до императорского венца, то отчего бы родной дочери его не сидеть на столе Мономаха, на столе Невского, Петра Великого и Екатерины?
Меншиков, отуманенный самовластием, задумал выдать дочь свой за наследника престола, за сына покойного царевича Алексея Петровича, которому гибель он же сам отчасти подготовил, – за великого князя Петра Алексеевича!
Но противники Меншикова, которых было не мало, вели уже против него тайную войну: они советовали императрице назначить наследником престола не Петра II-го, загнанного в то время ребенка, которому даже герцог голштинский Фридрих-Карл, муж великой княжны Анны Петровны, и даже генерал-полицеймейстер Девиер не стеснялись оказывать высокомерное и обидное невнимание, – а передать престол именно этой Анне Петровне голштинской; план этот не чужд был, по-видимому, и личным целям императрицы, для которой дочь и притом любимая дочь не только ее, но и покойного великого царя Петра, была, конечно, ближе и дороже сына царевича Алексея.
Но Екатерина, всем обязанная Меншикову и как дочь расположенная к нему, – молчала – не выдавала своей материнской тайны, хотя, между тем, все делала, по-видимому, к тому, чтобы дочь Меншикова вышла замуж за внука.
Но императрица скоро занемогла.
Главы правления: Меншиков, граф Головкин, барон Остерман и князь Дмитрий Михайлович Голицын – сочинили для императрицы духовное завещание.
Замечательно, что в одном из пунктов этого завещания положительно было выражено: «цесаревнам и администрации вменяется в обязанность стараться о сочетании браком великого князя с княжной Меншиковой».
Все, кто осмелился подать голос или высказать явное или тайное несогласие с этим, рискованным для Меншикова, пунктом завещания, санкционированного волей умирающей императрицы, были биты кнутом и разосланы в ссылку.
Всесильный Меншиков еще вырос: это уже был гигант, распоряжавшийся царством, шапкой и бармами Мономаха, несмотря на доказанную историей тяжесть этой шапки.
Но вот императрица умирает.
Императором провозглашается маленький царевич Петр Алексеевич, под именем Петра II-го, – тот самый мальчик, к которому так бесцеремонно относились не только голштинский герцог, но и петербургский генерал-полицеймейстер. Императору нет еще и двенадцати лет.
Когда Меншиков объявил дочери о том, что она должна быть невестой не Сапеги, а молодого императора, девушка, говорят, упала в обморок. Она уже привязалась к Сапеге, любила его. Тяжелая шапка и бармы Мономаха не прельщали ее, ее манила иная жизнь.
Девушка горько потом плакала о такой глубокой перемене в своей участи. Она молила отца пощадить ее, не менять ее верного счастья на неверное, может быть, страшное будущее, словно, она предвидела, что будущее это действительно явится страшным и грозным.
С тоски она захворала. Но все напрасно: Меншиков уже обеими руками держался за трон, за корону, за скипетр.
Обиженный старик Сапега женил сына на графине Софье Карловне Скавронской, и тем отвел сына от топора, который уже висел над головами Меншиковых, но еще никому не был видим.
Место Сапеги в доме Меншикова занял юный император: Меншиков взял его в свой дворец, находившийся на Васильевском острове, и заботился о воспитании царственного ребенка сообразно своим планам, приучал его в своему семейству, делал его как бы членом своей семьи, послушным сыном.
Сила Меншикова выросла до неумеренных размеров – и сама рухнула под собственной своей тяжестью.
Меншиков повторил собой народную сказку «о богатыре Илье Муромце и о каликах перехожих»: когда «калики» заставили Илью выпить один ковш браги, недвижимый Илюша, сидевший сиднем сидячим ровно тридцать лет и три года, встал на ноги; когда он выпил другой ковш, то почувствовал, что землю перевернуть в силах, было бы лишь за что ухватиться и обо что опереться; но когда выпил роковой, третий ковш – силы его поубавилось как бы наполовину.
Меншикову судьба подносила этот третий роковой ковш, а он от жадности выпил и четвертый.
12-го мая 1727 года Меншиков Сделан был генералиссимусом, а 25-го мая, в присутствии всего двора, в присутствии всего, что трепетало временщика и втайне искало его гибели, совершено обручение царственного жениха и невесты.
У княжны Меншиковой, как уже оглашенной невесты императора, придворные целуют руку после целования руки у императора.
Говорят, маленький император горько плакал, узнав, что его хотят женить: он на коленях просил свой старшую и любимую сестру Наталью Алексеевну не женить его. Ребенок обещал ей даже подарить самую дорогую для него вещь – карманные часы, лишь бы его спасли от женитьбы!
Но поворот, по-видимому, был невозможен – маленькому императору не позволяли иметь своей воли.
Сделано было распоряжение о том, чтобы в церквах всей российской империи, во время церковной службы, на ектениях молились, вместе с молитвой за здравие государя императора – за здравие «благочестивейшей государыни великой княжны Марии Александровны!» Молоденькая невеста получила титул «ее высочества». У нее теперь свой придворный, императорский штат: гофмаршалом назначен был родной дядя ее Василий Михайлович Арсеньев. У нее были теперь два камергера, четыре камер-юнкера, обер-гофмейстерины, гофмейстерины, штатс-фрейлины, гоф-фрейлины, камер-паж Кошелев, пажи, прислуга. На двор «ее высочества» ассигнована особая сумма, из государственной казны в размере тридцати четырех тысяч рублей.