Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006) - Валентина Полухина

Здесь особо нечего рассказывать. Иосиф неожиданно привез эти стихи Диане в Париж, где они были тогда с Вероникой. Стихи отражают его первые впечатления от Англии, которые у Иосифа ассоциировались с нами, — например, стихотворение "Йорк" связано с нашей совместной поездкой в Уитби. В "Ист Финчли" он размышляет о нашем доме в тихом пригороде Лондоне, носящем это название. Иосиф находил наше сонное жилище очень умиротворяющим. Мы оба — Диана и я фигурируем в стихотворении, а наш волнистый попугайчик (который очень раздражал Иосифа) превращается в чучело перепелки. Помню, как однажды я заметил, что фуксии в саду напоминают балерин в пачках, и Иосиф ввел этот образ в стихотворение: "танцовщицы-фуксии".

Мне очень нравится этот цикл, хотя я очередной раз поразился тому, что Иосифу иногда сложно завершить стихотворение, не произведя при этом впечатления произвольности или неясности. Мне всегда казалось, что свои длинные стихи он стремится завершать по-оденски: афоризмом или какой-то всеобъемлющей глубокомысленной фразой, — но центробежное движение его мысли препятствует этому, и строки нарастают как снежный ком, неумолимо множась — совсем как расширяющаяся Вселенная. "Those images that yet / Fresh images beget…" ("О, эти образы, которые порождают все новые и новые образы…").

Длинные стихи должны на самом деле быть бесконечными — как "вавилонская библиотека" Борхеса. Короткие стихи Иосифа в этом отношении более удачны, и я с нежностью отношусь к своему переводу "Классического балета" из цикла "Часть речи".

Вы перевели на английский цикл "В Англии". Насколько Иосиф контролировал то, что вы делали?

Иосиф очень помог мне с переводом этих стихов, несмотря на то что до тех пор я ничего подобного не делал. Я старался как мог, и перевод был напечатан в нескольких журналах в Англии и в США. Помню, что "Ньюйоркер" счел невозможным оставить мою фразу "so it goes" в стихотворении "Йорк", потому что в Америке эта фраза стала крылатой после романа Курта Воннегута "Бойня номер пять". Кто-то изменил эту фразу на "and so on". Иосиф приписал на полях рукописи "etcetera", но этот вариант был хуже. Были и другие мелкие замечания и замены — все они согласовывались с Иосифом, не со мной, но в принципе можно сказать, что перевод этого цикла, который был напечатан в журналах, делал я. "Каменные деревни", вошло с тех пор в несколько антологии, транслировалось по радио и т. д., при этом обычно о нем говорят как о написанном под влиянием Ларкина — это нелепо, потому что сам Иосиф был о Ларкине невысокого мнения. Славы мне эти переводы не принесли, и вскоре Иосиф несколько переработал одно или два стихотворения перед тем, как включить их в "Часть речи". Там же он обезоруживающе объяснил причину такой переработки: "Мне хотелось бы поблагодарить каждого из моих переводчиков, потративших долгие часы на передачу моих стихов по-английски. Я взял на себя смелость переработать некоторые переводы с целью приблизить их к оригиналу, хотя, возможно, пожертвовав при этом их гладкостью". "Гладкость" в моих переводах означала одно из самых ругательных слов в лексиконе Иосифа — "cute"[185]. Я не стал дурно истолковывать то, что Иосиф частично переписал мои переводы; напротив, я был очень счастлив оказаться в подмастерьях у гения, который считал это само собой разумеющимся.

Ставили вы когда-нибудь под сомнение компетентность Иосифа в английском языке?

Знаете, да. Как преподаватель английского, поначалу я это делал постоянно, но когда обнаружил — с некоторой долей отчаяния, — что Иосиф вовсе не расположен прислушиваться к моим здравым замечаниям, смирился. Если конечный вариант перевода устраивал Иосифа и его издателей, то кто я такой, чтобы возражать? Как сказал У. С. Филдс: "Если у вас не получится один раз, попробуйте еще раз; если и во второй раз не получится, бросьте. Не стоит выставлять себя дураком". Я был любителем в том мире, где он должен был выживать как профессионал. Я просто хотел предостеречь его от элементарных ошибок, вроде той, которую он сделал в "Трех рыцарях", где он принял мое множественное число "carp" за опечатку и исправил на "carps". Этот ляпсус так и переходил из публикации в публикацию, несмотря на мои возражения. Были и другие примеры такого рода.

Бродский воспитывался на традиции миметического стихотворного перевода, согласно которой любой другой перевод, не стремящийся к точной передаче оригинала, не имеет права на существование. Просил ли вас Иосиф соблюдать его рифмы и размер?

— Я понимал, что он лишь до некоторой степени удовлетворен переводом цикла "В Англии". Он стал уговаривать меня переводить миметически, сохраняя точную форму оригинала и даже схему рифмовки — довольно непривычный подход для Англии, в который я сам к тому же не слишком верю. Мы никогда не сотрудничали в том смысле, что никогда не работали над стихотворением вместе. Я переводил, он правил, не вдаваясь в долгие обсуждения. "Я тут кромсал твои шедевры", — безжалостно заявлял он, лишь только я возвращался с работы. Он так же иронически посмеивался, если заставал меня за подсчетом слогов. Меня раздражало, что он относится к переводу как к разгадыванию кроссворда. Переводчик на это ответил бы, что у кроссворда есть заведомое решение, тогда как перевод можно "решать" до бесконечности. В конце концов, и без фонтана красноречия Иосифа, "перевод рифмованной поэзии на английский с соблюдением рифмы — самое трудное из всех искусств", как сказал Роберт Конквест. Кстати, будучи услужливым дилетантом, я счастлив был работать бесплатно, хотя Иосиф приходил от этого в ярость: "Никакого этого долбаного Красного Креста! Разве я когда- нибудь просил тебя работать бесплатно?"

Существуют, как известно, серьезные возражения против миметического перевода, особенно если речь идет о переводах с русского — языка, в котором слова в среднем на пятьдесят процентов длиннее, чем в английском. Переводчик в исступлении начинает совать определенный и неопределенный артикли куда попало, тогда как русские слова самодостаточны. Использование тире и многоточий вполне бы соответствовало духу Одена, если не считать того, что в современном английском это выглядит претенциозно. Одним словом, английский язык известен своим сопротивлением рифме, пока, мягко говоря, не "рискнешь", по выражению, если не ошибаюсь, самого Иосифа. Беда лишь в том, что любая "рискованно"-сложная схема рифмовки выглядит в английском языке как ловкий трюк, привлекая внимание читателя к технике автора, в ущерб содержанию стихотворения.

Восхищали ли вас его упорство и ирония, с которыми он утверждал, что перевод должен точно передавать форму оригинала?

Я невольно восхищался его упрямством — отчасти потому, что чувствовал в глубине души его правоту. Был ли я подходящей кандидатурой, чтобы подобный трюк провернуть, другой вопрос. Но, странным образом, по мере того как я отчаянно трудился над миметическими версиями (Иосиф использовал только кнут, не пряник — не помню ни одной похвалы в свой адрес), меня постепенно охватывала дрожь, которая всегда появляется в тот момент, когда сложность задачи рождает вдохновение. Я в результате начинал думать как Иосиф. Это было единственно верным решением. Его настаивание на первенстве рифмы также приобретало смысл; если это понять, то можно добиться движущего импульса стихотворения, если не конечного результата. Иногда, конечно, стихи Иосифа просто не выходили, и тогда я оставлял их ему на усмотрение: это привилегия поэта, не переводчика — переписывать стихи до полного удовлетворения! Иногда его предложения были действительно удачны. Первое стихотворение "Мексиканского дивертисмента" практически полностью переведено мной (за исключением сурка). Не помню, как начиналась у меня вторая строфа, но Иосиф предложил свой вариант: "The crystal, be it noted, smashed to sand". Блестяще, нечего сказать. Я бы никогда до этого не додумался. В то же время не следует забывать, что у человека, занимающегося переводом для собственного удовольствия, не всегда хватает времени на такое ответственное задание, как сочинение законченного гладкого перевода, который мэтр будет переделывать. Тот, кто хоть раз пробовал миметически перевести рифмованные стихи, знает, что в качестве пожирателя времени этому занятию нет равных. Незамеченными могут пройти дни и недели. Идеальное занятие для тюрьмы. Сначала я был удовлетворен работой "с автором". И это видно по стихотворению "Рождество 1971 года", где весь перевод мой, за исключением последней строки. Поэтому, видимо, многие и думали, что я работаю вместе с Иосифом. Но когда стихотворение в конечном итоге оказывалось переписанным полностью, я почувствовал, что у меня нет больше желания делить лавры поровну. И вызвано это было не щепетильностью и не моим несуществующим честолюбием, мне просто было неловко. Одно или другое, думал я. В результате я сказал Иосифу, что необходимо выработать другой modus operandi, и мы решили, что я буду поставлять Иосифу своего рода полуфабрикат, каркас, достаточно сложный и богатый, с которым он уже будет обходиться по своему усмотрению. К 1990-м годам это стало делать все труднее и труднее, и в конечном итоге я, помимо стихов, начал переводить крупные прозаические произведения, в том числе "Идиота" для издательства Оксфордского университета.