О войне - Карл Клаузевиц

Действие огня не составляет предмета стратегии, но на его место становится нечто другое. Это - потрясение базиса, испытываемое в большей или меньшей степени всякой армией, когда неприятель победоносно появляется в ее ближнем или дальнем тылу.

Итак, можно считать установленным, что концентрическое действие сил обладает тем преимуществом, что воздействие, направленное на А, сейчас же отражается и на Б, не утрачивая своей силы по отношению к А, что воздействие, направленное на Б, сейчас же отражается и на А, так что вместе они составляют не только А плюс Б, по нечто еще большее, и что эта выгода получается как в тактике, так и в стратегии, хотя в обеих - несколько различными путями.

Что же можно противопоставить этому преимуществу при эксцентрическом действии сил? Очевидно; большую кучность группировки сил и действия по внутренним линиям. Нет надобности подробно развивать, каким путем это может сделаться таким множителем сил, что наступающий, не обладающий значительным численным превосходством, подвергается всем вытекающим из; этого невыгодам.

Раз оборона воспримет принцип движения (это движение хотя и начинается позже, чем движение наступающего, но должно быть всегда достаточно своевременным, чтобы скинуть с себя оковы застывшей пассивности), то преимущество большей сосредоточенности и внутренних линий становится в высокой степени решающим и по большей части скорее ведущим к достижению победы, чем концентрическая форма наступления. А победа должна предшествовать успеху последней: надо преодолеть противника, прежде чем думать о том, чтобы его отрезать. Словом, мы видим, что здесь существует такое же соотношение, как и вообще между наступлением и обороной: концентрическая форма ведет к блестящим успехам, форма эксцентрическая более надежно обеспечивает свои успехи, наступление представляет собой более слабую форму с позитивной целью, оборона - более сильная форма с негативной целью. Таким образом, эти формы, как нам представляется, находятся в состоянии некоторого колеблющегося равновесия. К этому еще добавим, что оборона не является повсюду абсолютной и потому не всегда лишена возможности использовать свои силы концентрически; после этих замечаний надо думать, что по меньшей мере уже не будет оснований утверждать, будто бы одного концентрического способа действия достаточно для того, чтобы предоставить наступлению общий перевес над обороной. Это заключение освобождает нас от того влияния, какое указанная идея могла бы постоянно оказывать на наше суждение.

То, что мы говорили до сих пор, обнимало и тактику, и стратегию; теперь надо отметить один чрезвычайно важный пункт, касающийся одной лишь стратегии. Выгоды внутренних линий растут с увеличением пространства, к коим относятся эти линии. При расстоянии до противника в несколько тысяч шагов или полумилю, естественно, выгадываемое время не так велико, как при расстоянии в несколько переходов или в 20-30 миль; первые, т.е. небольшие, пространства принадлежат тактике, большие же - стратегии. Правда, в стратегии для достижения цели требуется и больше времени, чем в тактике: армию нельзя преодолеть так скоро, как батальон; однако нужный промежуток времени увеличивается в стратегии лишь до известного предела, а именно до продолжительности одного сражения, и во всяком случае не превосходит тех двух-трех дней, в течение которых можно уклоняться от сражения без существенных жертв. Далее наблюдается еще более крупное различие в самом выигрыше времени, который получается в том и в другом случае. При малых расстояниях в тактике, т.е. в сражении, передвижения одной стороны происходят чуть ли не на глазах другой; сторона, действующая по внешним линиям, очень скоро усмотрит маневр противника. При более значительных расстояниях в стратегии очень редко может случиться, чтобы какое-нибудь движение не оказалось скрытым от противника по крайней мере в течение суток; довольно часто имеют место случаи, когда оно остается нераскрытым в течение недель, особенно если переброска распространяется лишь на часть сил и совершается на значительном удалении. Легко понять, как велика выгода скрытности для того, кто по самой природе своего положения более всего имеет возможность ее использовать.

На этом мы заканчиваем наше рассмотрение концентрического и эксцентрического воздействия сил и их отношения к наступлению и к обороне, но оставляем за собой право еще вернуться к этому предмету.

Глава пятая.

Характер стратегической обороны

Мы уже указали, что оборона является более сильной формой ведения войны, посредством которой стремятся добиться победы, чтобы, достигнув перевеса, перейти в наступление, т.е. к достижению позитивной цели войны.

Даже в тех случаях, когда задача войны сводится к одному лишь сохранению status quo1, все же простое отражение удара явится противоречащим понятию войны, ибо ведение войны заключается, бесспорно, не в одном претерпевании. Когда обороняющийся добился значительных преимуществ, оборона свою задачу выполнила, и он должен под защитой полученных выгод отплатить со своей стороны ударом за удар, если не хочет идти навстречу неминуемой гибели. Мудрость, требующая, чтобы железо ковалось, пока оно еще горячо, требует и использования достигнутого перевеса, дабы предотвратить вторично нападение. Правда, решение вопроса о том, как, когда и где эта реакция должна наступить, зависит от многих других условий, которые нам удастся развить лишь впоследствии. Здесь мы ограничимся только указанием, что этот переход к ответному удару надо мыслить как тенденцию обороны, следовательно, как существенную составную часть ее, и что всякий раз, когда в обиходе войны достигнутая посредством оборонительной формы победа не используется каким-либо образом и вследствие этого бесплодно отцветает, совершается крупная ошибка.

Быстрый, могучий переход в наступление - этот сверкающий меч возмездия - составляет самый блестящий момент обороны. Кто мысленно не связывает с ним оборону или, даже более, кто не включает этот момент непосредственно в понятие ее, для того превосходство обороны никогда не будет ясным. Он всегда будет думать лишь о том, что можно приобрести или насколько можно ослабить противника посредством наступления; но ведь результат зависит не от того, как завязан узел, а от того, как он развяжется. Часто допускается и грубое смешение понятий, когда под всяким наступлением разумеют неожиданное нападение и, следовательно, оборону представляют себе лишь в образе бедствия и смятения.

Правда, завоеватель предрешает войну раньше, чем это делает безмятежный обороняющийся, и если завоевателю удастся достаточно сохранить втайне свои мероприятия, он может захватить оборону врасплох. Но это представляет собою нечто совершенно чуждое войне; так быть не должно. Война существует больше для обороняющегося, чем для завоевателя; ведь только обороной вызывается вторжение[159]. и вместе с ним войну. Завоеватель всегда миролюбив (как это всегда и утверждал Бонапарт). Он более охотно предпочел бы мирным путем занять пределы нашего государства; чтобы он этого сделать не мог, мы должны хотеть войны и, следовательно, к ней подготовляться[160], т.е. другими словами: именно слабые, обреченные на оборону, и должны быть всегда во всеоружии, дабы не подвергнуться внезапному нападению; таково требование военного искусства.

Впрочем, более раннее появление на театре войны в большинстве случаев зависит не от наступательных или оборонительных намерений, а от совершенно иных обстоятельств. Если выгоды нападения достаточно велики, тот, кто готов раньше, и берется наступательно за дело именно по причине своей готовности; тот же, кто запаздывает в своей готовности, может до известной степени уравновесить грозящий ему ущерб лишь выгодами обороны.

Возможность так прекрасно использовать упреждение в готовности надо вообще рассматривать как преимущество наступления, что нами и было уже признано в третьей части[161]. Но это общее преимущество не является существенной необходимостью в каждом конкретном случае.

Таким образом, если мы мыслим оборону такой, какой она должна быть, то она будет рисоваться нам имеющей в возможной готовности все средства, армию, отвечающую требованиям войны, полководца, выжидающего неприятеля не вследствие растерянности и страха, а хладнокровно, по свободному выбору, крепости, не страшащиеся никакой осады, наконец, здоровый народ, не боящийся врага более того, чем последний его опасается. С такими атрибутами оборона, пожалуй, не будет уже играть особенно жалкой роли по сравнению с наступлением, и последнее не будет представляться таким легким и неотразимым, каким оно рисуется в глазах тех, кто с наступлением соединяет мысль о мужестве, силе воли и подвижности, а с обороной - лишь картины бессилия и паралича.