Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза - Михаил Восленский

О полицейщине в Советском Союзе и о советских «органах» написано много книг — целая библиотека. Этот раздел в моей книге имеет смысл писать только для того, чтобы подчеркнуть один существенный момент, не нашедший должного отражения в этой библиотеке. Описывая одно за другим преступления ЧК — ГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — КГБ, авторы книг вольно или невольно создают впечатление, что «органы» — скопище дьяволов, некая мистическая сила. Такое представление широко распространилось на Западе. Многие здесь готовы верить, что КГБ обладает сверхчеловеческими способностями, умом и хитростью, что это не учреждение, а пандемониум, населенный злыми всевидящими духами.

Между тем это не так. Не было этого и во времена Сталина, когда имелось больше оснований так считать. Долгие годы проработавший в «органах» начальник отдела кадров Советского Информбюро П. И. Павловцев говорил нам еще в начале 50-х годов: «МГБ — не икона, а советское учреждение». Слово «икона» остается здесь на совести Павловцева, но мысль правильная: КГБ — не пандемониум, а номенклатурное учреждение. Нет там никакой мистики и мефистофелыцины, а сидят номенклатурщики — не хуже и не лучше любых других. Если это относилось даже к Ежову и Берия, что же сказать о нынешних, значительно более приличных сотрудниках «органов»?

Коммунистическая пропаганда все еще размалевывает сотрудников КГБ как пролетариев, мозолистой рукой защищающих революцию. Многие на Западе рисуют их в своей фантазии извращенно-гениальными интеллигентам и, с проницательностью Шерлока Холмса и авантюрным динамизмом Джеймса Бонда. А мне довелось их встречать. Они отличаются теперь от полицейской уголовщины сталинского времени. Попробую набросать их психограмму.

Сотрудники «органов» сегодня — это типичные высокооплачиваемые чиновники, очень держащиеся за свои места и старающиеся выслужиться. Интеллигенты, попадающие на работу в «органы», там в общем не удерживаются, а вытесняются из этой среды и во всяком случае карьеры не делают.

Сотрудники «органов» по-военному точны и беспрекословно послушны начальству. Мыслят они не научно-логически, а психологизированными категориями профессонального полицейского мышления. Аксиоматика такого мышления состоит в том, что ни одному слову человека верить нельзя: никаких убеждений, кроме стремления лично получше устроиться в жизни, у людей нет и быть не может, для осуществления же такого стремления каждый готов на все. Поэтому диссидентов они искренне считали или жуликами, или психически ненормальными.

Каковы политические взгляды сотрудников КГБ? Может быть, они идейные сталинисты? Это не совсем так. Они панически консервативны: весь смысл их службы состоит в том, чтобы препятствовать даже малейшим сдвигам в советском обществе в сторону либерализма. Конечно, есть в их среде затаенная тоска по сталинскому времени, когда их боялись все, включая даже высших номенклатурщиков, когда, по распространенному в аппарате партии и госбезопасности выражению, были «авторитет» и «порядок». Вернуть такой «порядок» они не прочь, но вряд ли хотят нового разгула ежовщины или бериевщины с неизбежными кровавыми чистками в их собственной среде. Органическая часть правящего класса номенклатуры, сотрудники КГБ так же хотят гарантии неотчуждаемости номенклатуры и жаждут безопасности.

Сознают они, что делают грязную работу? Да, но каких-либо душевных конфликтов в связи с этим у них незаметно. Защиту власти и привилегий своих и своего класса они считают делом жизненно необходимым, методы же внутренне оправдываются уверенностью в том, что все люди — свиньи. Остатки сомнений затаптываются культивируемым в среде работников госбезопасности кастовым духом, чувством своего превосходства и значительности, официально поддерживаемой мифологией чекистского героизма, беспощадности к врагу, преданности и прочих эсэсовских доблестей. Именно эсэсовских: вся эта идеология полностью уместилась в известную гиммлеровскую формулу: «Наша честь называется верностью». В освободившихся же от фашизма и полицейщины странах честь снова называется честью.

Справедливо принято жалеть несчетные жертвы террора полицейских органов номенклатуры. Но жалости заслуживают и сами сотрудники «органов». Хотя еще не терзаемые угрызениями совести, они уже осознали ту меру отвращения, которую их служба вызывает среди советского населения. При Сталине они, даже уйдя на пенсию, гордо носили «Значок почетного чекиста» и форму с голубым кантом. Теперь они скрывают свое чекистское прошлое. Люди их сторонятся: ни в одной компании, собирающейся на вечеринках, вы не встретите сотрудника «органов», даже в компании номенклатурщиков из партаппарата или дипломатов; гебистов не избегают только их собственные коллеги из карательных органов — МВД, прокуратуры, суда.

Таково отношение к сотрудникам «органов» не только среди интеллигенции, но и трудящихся. Оно давно уже отлилось в формулу: «Ты кто — человек или милиционер?» Появилось любопытное свидетельство психологической капитуляции КГБ перед столь распространившимся отвращением. Теперь, если «органы» хотят кого-нибудь дискредитировать в глазах населения и, в частности, друзей и коллег, распускается слух, что он — агент КГБ. Выражающийся здесь комплекс неполноценности «органов» — заключительный пункт психограммы сотрудников КГБ.

КГБ — советское учреждение. У него есть план и отчетность о выполнении, сложная иерархия начальников, поощрения и взыскания, путевки в санатории, партийные и комсомольские собрания — есть всё, что бывает в любом советском учреждении. А значит: есть в КГБ успехи и неудачи в работе, есть и пассивность, и энергия, и бюрократическая глупость, и леность мысли, и взлеты ее, и интриги, и подхалимство — всё есть. Нет непогрешимости, безошибочности, сказочной прозорливости, которые расписывает советская пропаганда.

Существует ли гарантия, что КГБ останется и дальше советским учреждением, а не сорвется в кровавую пропасть новой ежовщины? Хотя такое развитие трудно считать вероятным, гарантий нет. Дело в том, что уже бывали времена — в годы нэпа, да и позже, когда людям в Советском Союзе казалось, будто органы остепенились. А потом начиналась очередная вакханалия террора.

Так было даже накануне ежовщины. Вот что говорил корреспонденту «Frankfurter Allgemeine Zeitung» Пёрцгену его советский собеседник — беспартийный журналист: «Люди, пользующиеся привилегиями, всегда готовы сделать все, чтобы эти привилегии сохранить. Поэтому растет потребность в правопорядке. Смотрите, даже ГПУ стало жертвой этого процесса. ГПУ было совершенно независимой, суверенной тайной полицией. А сегодня оно — самое обычное учреждение, связанное законами, организация, которая уже не может вторгаться в жизнь и права других, во всяком случае ответственных работников».

Каждое слово можно повторить сегодня. Но сказано это было в 1936 году, когда на страну уже ложилась чудовищная тень ежовщины. Так что пока воздержимся — не будем повторять.

12. Национальные республики — полуколонии номенклатуры

Мы говорили до сих пор об организации диктатуры номенклатуры в общесоюзном масштабе. Но ведь СССР — государство федеральное, Союз Советских Социалистических Республик. Как выглядит власть в республиках?

Она построена по той же схеме, как и власть верхушки класса номенклатуры в центре. Но есть отличие: Секретариат играет сравнительно скромную роль, решающий орган — Бюро ЦК, в которое входят все секретари ЦК, Председатель Совета Министров, Председатель Президиума Верховного Совета и еще несколько наиболее важных номенклатурных чинов республиканского масштаба. Бюро ЦК и есть в республике «директивный орган». Он тоже еженедельно заседает, принимает решения, назначает на номенклатурные должности, решает судьбы людей. Секретари ЦК и их аппарат так же дают указания, звонят по республиканской «вертушке», так же у них есть охрана КГБ, огромные квартиры, госдачи и спец-пенсии, персональные машины, пайки, столовая ЦК — словом, все так же.

Москва далеко, для рядового жителя республики верхушка местной номенклатуры и является верховной властью. Только для очень немногих в республике, занимающих там чрезвычайно видное положение, есть доступ в круги московской номенклатуры. Но сами хозяева республики ежедневно чувствуют руку своих номенклатурных сюзеренов из Москвы — то поддерживающую, то наказывающую, но всегда направляющую. Это связано с самой сущностью советских союзных республик.

В самом деле, что представляют собой такие республики?

В теории это национальные государства, добровольно образовавшие союз и имеющие право при желании выйти из него. «Право наций на самоопределение вплоть до государственного отделения» — привычная формула решения национального вопроса, записываемая во все затрагивающие этот вопрос документы КПСС со времени ее основания. Но уже Ленин любил при случае пояснить, что право на государственное отделение — одно дело, а целесообразность такого отделения — совсем другое. Соответственно этому регулярно провозглашаемое в советских конституциях право республик на выход из Советского Союза является откровенной фикцией: закон о процедуре выхода справедливо называют «законом о невыходе из СССР». Всякое слово в поддержку выхода из состава СССР рассматривается как пропаганда буржуазного национализма и попытка подрыва интересов Советского Союза. Короче, формула о праве выхода республик из состава СССР — скучная бессмыслица, и долго говорить о ней здесь не стоит.