История Древнего мира, том 1. Ранняя Древность. (Сборник) - И. Дьяконов

Война ахейцев против Трои была лишь одним, хотя, по-видимому, и наиболее значительным из проявлений военной и колонизационной экспансии ахейцев в Малой Азии и Восточном Средиземноморье. В течение XIV–XIII вв. до н. э. многочисленные ахейские поселения (на них указывают большие скопления типично микенской керамики) появились на западном и южном побережьях Малой Азии, примыкающих к ним островах Родос и Кипр и даже на сиро-финикийском побережье Средиземного моря. Повсюду в этих местах микенские греки перехватывают торговую инициативу из рук своих предшественников — минойцев. Сам Крит, как мы уже говорили, был еще раньше (в XV в.) колонизован ахейцами и стал главным плацдармом в их продвижении на восток и на юг. Успешно совмещая занятия торговлей с пиратством, ахейцы вскоре становятся весьма заметной политической силой в этом районе древнего мира. В одном из документов из столицы Хеттского царства государство Аххиява (вероятно, одно из ахейских государств в западной части Малой Азии или на прилегающих островах) ставится в один ряд с сильнейшими державами той эпохи: Египтом, Вавилоном, Ассирией. Правители Аххиявы поддерживали тесные дипломатические контакты с хеттскими царями. Еще на рубеже XIII–XII вв. до н. э. отряды ахейских добытчиков, пришедшие с Крита или с Пелопоннеса, принимали участие в набегах коалиции «народов моря» на Египет. В египетских надписях, повествующих об этих событиях, упоминаются наряду с другими племенами народы акайваша и данауна, что может соответствовать греческому ахайвой и данавой — обычные наименования ахейцев у Гомера.

В то время, когда Египет отражал от своих границ натиск «народов моря», над самой ахейской Грецией уже сгущались тучи. Последние десятилетия XIII в. до н. э. были временем крайне тревожным и неспокойным. Обитатели дворцов и цитаделей жили в атмосфере страха. В Микенах, Тиринфе, Афинах и других местах спешно восстанавливаются старые и возводятся новые укрепления. Воздвигается массивная циклопическая стена на Истме (узкий перешеек, связывающий Среднюю Грецию с Пелопоннесом), явно рассчитанная на то, чтобы оградить микенские государства на юге Балканского полуострова от какой-то опасности, надвигающейся с севера. Среди фресок пилосского дворца привлекает внимание одна, созданная незадолго до гибели его. Художник изобразил на ней кровопролитное сражение, в котором участвуют, с одной стороны, ахейские воины в панцирях и характерных рогатых шлемах, с другой — какие-то варвары, одетые в звериные шкуры, с длинными распущенными волосами. По всей видимости, это и были те люди, которых так боялись и ненавидели обитатели микенских твердынь, против которых они и возводили все новые и новые укрепления. Археология показывает, что в непосредственной близости от основных очагов микенской цивилизации, на севере и северо-западе Балканского полуострова (в областях, именовавшихся в древности Македонией и Эпиром), шла совсем иная жизнь, весьма далекая от роскоши и великолепия ахейских дворцов. Здесь обитали племена стоявшие на низком уровне развития и, очевидно, еще не вышедшие из стадии родо-племенного строя. Об их культуре мы можем судить по грубой лепной керамике и примитивным глиняным идолам, составляющим сопровождающий инвентарь огромного большинства погребений в этих районах. Следует, однако, заметить, что при всей своей отсталости племена Македонии и Эпира были уже знакомы с употреблением металла и их оружие в чисто техническом отношении, по-видимому, не уступало микенскому.

В конце XIII в. племенной мир всего северобалканского региона в силу каких-то неизвестных нам причин пришел в движение. Огромная масса варварских племен, включавшая в себя как народы, говорившие на различных диалектах греческого языка (сюда входят дорийский и близкие к нему западногреческие диалекты), так, по-видимому, и народности негреческого, фракийско-иллирийского происхождения (Фракийский и иллирийский языки, так же как и греческий, принадлежали к числу индоевропейских языков (но к другой ветви)), снялась с насиженных мест и устремилась на юг, в богатые и процветающие области Средней Греции и Пелопоннеса, а также в Малую Азию. Маршрут, по которому шло вторжение, отмечен следами развалин и пожарищ. На своем пути пришельцы захватили и разрушили множество микенских поселений. Погиб в огне пожара пилосский дворец. Само место, на котором он стоял, было предано забвению. Серьезно пострадали, хотя, по-видимому, и не были захвачены, цитадели Микен и Тиринфа. Хозяйству микенских государств был нанесен непоправимый ущерб. Об этом свидетельствует стремительный упадок ремесла и торговли в районах, наиболее пострадавших от вторжения, а также резкое сокращение численности населения. Таким образом, на рубеже XIII–XII вв. микенская цивилизация перенесла страшный удар, после которого она уже не смогла оправиться.

Последовавший за этой катастрофой быстрый распад крупнейших микенских государств объясняется не столько силой натиска северных варваров, сколько непрочностью их собственной внутренней структуры, в основе которой лежали, как уже были показано, систематическая эксплуатация и угнетение трудового населения немногочисленной дворцовой элитой. Достаточно было одним ударом уничтожить правящую верхушку дворцового государства, чтобы вся эта сложная постройка распалась как карточный домик.

Дальнейший ход событий во многом неясен: слишком скуден имеющийся в нашем распоряжении археологический материал. Основная часть варварских племен, принимавших участие во вторжении, по-видимому, не удержалась на захваченной ими территории (опустошенная страна не могла прокормить такую массу людей) и отхлынула обратно на север на свои исходный позиции. Лишь небольшие племенные группы дорийцев (Некоторые современные ученью считают, что в первом нашествии, завершившемся падением Пилоса, дорийцы вообще не участвовали. Они пришли позднее (уже в XII или даже XI в. до н. э.), когда сопротивление микенских греков было окончательно сломлено.) и родственных им западногреческих народностей обосновались в прибрежных районах Пелопонпеса (Арголида, области близ Истма, Ахайя, Элида, Лакония и Мессения). Отдельные островки микенской культуры продолжали существовать вперемежку с вновь основанными поселениями пришельцев вплоть до конца XII в. до н. э. По-видимому, в это время последние из переживших катастрофу конца XIII в. до н. э. ахейских цитаделей пришли в окончательный упадок и были навсегда покинуты своими обитателями. В этот же период наблюдается массовая Эмиграция с территории балканской Греции на восток — в Малую Азию и на близлежащие острова. В колонизационном движений принимали участие, с одной стороны, уцелевшие остатки ахейского населения Пелопонпеса, Средней и Северной Греции, которые именуются теперь ионийцами и эолийцами, с другой стороны, дорийские новопоселенцы. Результатом этого движения было образование на западном побережье Малой Азии и на островах Лесбос Хиос Самое, Родос и др. множества новых поселений, среди которых самыми крупными были эолийская Смирна, ионийские города Колофон, Эфес, Милет, дорийский Галикарнасс.

Литература:

Андреев Ю. В. Крито-микенский мир./История Древнего мира. Ранняя Древность. — М.:Знание, 1983 — с. 312–331

Лекция 16: Греция в XI–IX вв. до н. э. по данным гомеровского эпоса

Следующий за микенской эпохой период греческой истории принято называть «гомеровским» по имени великого поэта Гомера, две поэмы которого, «Илиада» и «Одиссея», являются для нас важнейшим источником информации об этом времени. Вопрос о происхождении гомеровских поэм (так называемый гомеровский вопрос) относится к числу еще не решенных научных проблем. Как личность Гомера, так и его произведения были предметом ожесточенных споров и в древности, и в новое время. Эта полемика не была бесплодной. Ученым удалось установить хотя бы приблизительно время и место создания поэм. Судя по ряду признаков, обе поэмы, приписываемые Гомеру, были созданы в VIII в. до н. э. («Илиада», видимо, несколько раньше, чем «Одиссея») в одном из греческих городов малоазийского, или, как оно называлось в древности, ионийского, побережья Эгейского моря. Однако гомеровский эпос возник не на пустом мосте. У великого поэта были многочисленные предшественники — безымянные народные сказители — аэды, которые на протяжении многих столетий изустно, без помощи письма, передавали от одного поколения к другому песни и сказания о Троянской войне и связанных с нею событиях. Гомер, который, возможно, и сам был одним из аэдов, собрал и переработал эти сказания, создав на их основе две эпические поэмы большого масштаба и выдающихся художественных достоинств. Исторический материал, вошедший в гомеровское повествование, отличается большой сложностью. В нем, несомненно, есть элементы, восходящие к микенской эпохе, возможно даже ко времени более раннему, чем сама Троянская война. Так можно объяснить встречающиеся в поэмах упоминания о бронзовых мечах и другом оружии (хотя сам поэт, судя по всему, жил уже в железном веке), о боевых колесницах, вышедших из употребления в конце II тысячелетия до н. э., о таких важнейших центрах погибшей цивилизации, как Микены, Тиринф, Пилос, Кносс и др. Напомним, что некоторые из этих городов во время дорийского нашествия были стерты с лица земли и никогда уже больше не восстанавливались, другие превратились в деревушки, не заслуживающие даже упоминания. Однако, взятая в целом, микенская эпоха остается для Гомера весьма отдаленным прошлым, о котором он имел лишь самые смутные и неясные представления. Говоря о событиях «героического века», поэт, как правило, переносит их в гораздо более позднюю историческую среду, вероятно отделенную от его собственного времени лишь небольшим промежутком. На это указывают упоминания о технике обработки железа, которая стала известна в Греции не ранее XI в. до н. э. о финикийских мореплавателях и торговцах, проникших в воды Эгейского моря примерно в это же время или даже позже, о сравнительно позднем обычае кремации (сожжения) покойников и многие другие детали в тексте поэм. Всё это требует от историка большой осторожности в обращении с материалом эпоса. Читая Гомера, мы всегда должны помнить, что перед нами не исторический документ в строгом значении этого слова, а художественное произведение, в котором разновременные мотивы и образы, относящиеся к весьма удаленным друг от друга историческим эпохам, оказываются в самом близком соседстве и образуют причудливые и подчас неожиданные сочетания.