Сумеречные врата - Пола Вольски

Очевидно, истощенный Сущий более не способен был сохранять самостоятельное существование. И долгом более ясных разумов являлось принять решение за Аона и, при необходимости, осуществить это решение общими силами — подвиг, невозможный в прежние эпохи.

Но теперь обстоятельства переменились. Сущий Аон хотя и сохранил долю прежнего могущества, но больше не был непобедим, и совокупное сияние его прежних учеников превосходило свет ущербного Сущего.

Однако он все еще не утратил былого упорства, так что борьба была напряженной. При всем численном превосходстве, меньшим Сущим едва удалось сдержать его. А когда он, вырвавшись, взмыл в небо, яркий, как гибнущая звезда, на миг показалось — вернулся прежний Аон, светлый и ясный. Тусклое небо нижнего мира загорелось, озарив обращенные к нему лица бесчисленных обитателей земного города. Огонь Аона взметнулся, на миг превзойдя сияние собратьев Сущих, и они были снова бессильны перед ним.

Но это не могло длиться долго. Разум Аона, отравленный и замутненный пребыванием на нижнем уровне, скоро истощил себя. Дисциплинированная воля его сияющих противников возобладала, и они сумели окутать его световым коконом. Сопротивление угасло, осталось только враждебное мерцание, и они унесли его через небеса Исподнего мира назад, к открытому порталу, и сквозь него — в Сияние.

Однако, против всех ожиданий, аура верхнего измерения оказалась бессильна исцелить Сущего Аона. Время шло, сменялись эпохи, но рассудок Аона оставался помраченным, его свет — неровным и тревожным. Наконец, оставив надежду, Сознающие смирились с потерей, с тех пор опекая и охраняя своего бывшего собрата в память о его былой славе.

Огненная пропасть в черном небе закрылась, и ночь обрела привычный вид. Боги удалились, оставив за собой целый город потрясенных свидетелей их Явления.

Ренилл огляделся. Красные лампады, все еще горевшие на устоявшем участке наружной стены, освещали огромный курган каменной пыли — все, что осталось от ДжиПайндру. На самом кургане и вокруг него валялись изувеченные тела верных — раздавленных, сожженных, задохнувшихся… Десятки раненых стонали, истекая кровью на растрескавшихся камнях двора, а между тем все сохранившие способность держаться на ногах толпой устремились в город. Никто и не оглянулся на высокого парня и тоненькую девушку, застывших в объятиях друг друга.

Ренилл посмотрел на Джатонди. Растрепанная и грязная, но невредимая, как и он. Она судорожно прижималась к нему, но не дрожала и не плакала.

— Нам лучше уйти отсюда. — Ренилл сам удивился тому, как спокойно звучал его голос. Джатонди подняла на него глаза. — Если они вернутся…

— Нет, — девушка покачала головой. — Они не вернутся. Она, конечно, закрыла за ними врата.

— Она?

— Мама.

— Ты думаешь?..

— Знаю. Она призвала их древним заклинанием, как мы и хотели. Она это сделала… — Джатонди сглотнула, и слезы, наконец, показались у нее на глазах. — Она сделала это ради меня.

Ренилл не стал спорить. Может, Джатонди и права. Вероятнее всего — права. Вслух он заметил только:

— Выжившие Сыны Аона могут попытаться отомстить. В любом случае, нам нельзя здесь оставаться.

— Куда же нам идти?

Ренилл задумался. Варианты, один за другим, мелькали в голове. Только одно казалось отдаленно возможным, причем «отдаленно» было самым подходящим словом.

— У меня есть друг, — осторожно сказал Ренилл. — Неподалеку. Там мы сможем найти приют, но самого низкого сорта.

— Мне все равно, какого он сорта.

— Может быть, тебе не все равно. Мой друг — Безымянный.

Глаза Джатонди стали круглыми. Она молчала.

— Безымянные — такие же люди, как все, если не считать неизбежной нищеты, — продолжал Ренилл. — Одни заслуживают восхищения, другие отвратительны, большинство где-то посередине — все как всегда. Я бы ни за что не решился предложить это другому авескийцу. Но ты умна и великодушна. Кроме того, ты — Лучезарная, а эта каста ничем не может осквернить себя.

— А кроме моей Лучезарности, имеется еще и прогрессивное вонарское образование, — сухо заметила девушка. — Хорошо. Веди. Подышу воздухом Безымянных.

Ренилл скрыл изумление. Не ожидал, что она согласится. Но теперь, получив согласие, оставалось только надеяться, что он вспомнит дорогу через путаницу переулков Старого Города к хлипкой калитке с гладким диском, отмечающим вход в убежище Безымянных.

Ренилл вывел Джатонди сквозь пролом в стене прямо на широкую площадь Йайа, и дальше — в тенистый переулок, где перешептывались пораженные зулайсанцы. Все горожане высыпали на улицы, возбужденные и на удивление тихие. Они собирались кучками, но взволнованные голоса звучали сдержанно, словно говорящие ощущали присутствие божества.

Ему удалось отыскать дорогу. Завидев блеск тусклого светильника над воротами, Ренилл остановился. Ввел девушку в калитку, и в ноздри ударили знакомые запахи.

Навесы, палатки, шалаши, костры, кучи мусора: все как ему запомнилось.

Ренилл торопливо пробрался к одному из навесов, и тут ему навстречу бросилась мальчишеская фигурка.

Тощее тельце, космы черных волос, большие темные глаза.

— Высокочтимый вернулся, как обещал, — заметил Зеленушка. — Он пришел научить меня читать.

— Боюсь, что не…

— Я знаю, Высокочтимые всегда держат слово.

— Я и не думал обманывать, но…

— Они не придумывают оправданий, отговорок, не тянут и не уклоняются, — продолжал мальчишка. — Вонарцы, понятно. Высокочтимый исполнит свое обещание, данное тому, кто спас ему жизнь. Иначе пострадает вонарская честь!

— Я не забыл о своем обещании, Зеленушка…

— Есть в мире справедливость!

— Но сегодня я пришел сюда не за этим.

— Вот вам и вонарская честь! Тьфу! — Зеленушка сплюнул.

— Сегодня мне нужно убежище…

— Опять!

— А потом, я знаю одного человека, который научит тебя читать. Гораздо лучше меня.

— Слова!

— Правдивые слова. Можешь поверить. Помоги мне еще разок и не пожалеешь. Если, конечно, Шишка не про ведает. Она здесь?

— Шишка-то? — мальчишка ухмыльнулся. — Она свое получила. После того, как ты сбежал, попалась с краденой запиской в руках, и палочники — он произнес жаргонное словечко, обозначавшее городскую полицию, — кинули ее гнилые кости в тюрягу. Там ей и догнивать. И Зуда отправился туда же, он ведь тоже вор. А я остался, собираю месячную плату со всех семейств, и с собственной семейки тоже. И мы все едим от пуза. Рис со спикки, физалии, сладкие орешки — что душе угодно!

— А что Слизняшка?

— А что Слизняшка? — Зеленушка злорадно рассмеялся. — Тоже лопает. Но я заставил маленького обжору таскать воду, собирать растопку и чистить горшки, как все. Хнычет, но работает.