Не померкнет никогда - Николай Крылов

Помню, Василий Фролович Воробьев рассказывал про переформированный 241-й стрелковый полк своей дивизии:

— Сами знаете; под Воронцовкой и потом, за какие-нибудь полторы недели боев, полк потерял двух командиров — Кургиняна, Воскобойникова… Из старого кадрового начсостава в строю вообще никого не осталось. Бойцами и младшими командирами полк, как было приказано, пополнили из морской пехоты, из дивизионных тылов. Но все-таки в каждом батальоне-правда, их пока всего два-есть горстка ветеранов, начинавших войну на Пруте. Должно быть, те самые храбрецы, которых пуля не берет! Теперь они — стержень, всему основа.

241-й стрелковый готовил к войне и командовал им первые три военных месяца (до того, как принял кавдививию) полковник Петр Георгиевич Новиков, теперешний комендант первого сектора. И хотя в трудные дни Одесской обороны людей в этом полку порой оставалось меньше, чем в каком-либо другом, в штабе армии всегда были уверены: 241-й выстоит. Многократно пополняясь — и маршевыми ротами, и моряками, и ополченцами, полк в целом сохранял прежние высокие боевые качества.

В тот раз я ездил в четвертый сектор вместе с командармом — редкий случай, когда обстановка позволила отлучиться с КП нам обоим.

На обратном пути Иван Ефимович вдруг сказал:

— Давайте завернем на пятнадцать минут на Братское, здесь совсем близко. И добавил, словно с укором: — Вы ведь там вообще еще не были.

Справа от дороги, за гребнем одной из высот, скрывавших Северную бухту, виднелся конический верх часовни, запоминающий шлем древнерусского воина. Мы подъехали к каменной ограде. Надпись у ворот с невысокой аркой сообщала, что здесь покоятся 127 тысяч защитников Севастополя, оборонявших его в 1854–1855 годах. Цифра была мне знакома, но сейчас показалась особенно внушительной. Какая громадная армия нашла вечный покой на этом пологом склоне холма, увенчанного часовней под темным куполом-шлемом!..

Иван Ефимович зашагал впереди меня по кладбищенским дорожкам, уверенно ориентируясь в их лабиринте. Вероятно, он бывал тут не раз, когда приезжал в Севастополь, проводя в Крыму отпуск.

Подымаясь по склону, мы останавливались у безымянных братских могил, покрытых одинаковыми квадратными плитами из шершавого серого камня, сквозь трещины которого проросла жесткая трава, а кое-где и деревца. Читали полустершиеся надписи на надгробиях офицеров: "Штабс-капитан Севского пехотного полка", "4-го флотского экипажа лейтенант", "В чине капитана смертельно ранен на 3-м бастионе штуцерной пулей…".

На многих памятниках кроме обычных двух дат — рождения и смерти 'значилась третья — когда ранен. Некоторые участники обороны умерли много лет спустя в других краях, но похоронили их в севастопольской земле. Должно быть, по завещанию перевезли сюда из далекого Петербурга прах известного генерала С. А. Хрулева, командовавшего войсками Корабельной стороны. Над его могилой возвышалась белая колонна с выразительной надписью: "Хрулеву — Россия".

А на стенах часовни мы увидели длинный перечень воинских частей с трех-четырехзначными цифрами против названия каждой. Тут можно было узнать, сколько людей погребено из Селенгинского пехотного полка или Камчатского егерского, сколько из какого саперного батальона.

Попади я сюда еще полгода назад, до войны, — все это, вероятно, показалось бы бесконечно далеким. Но теперь под Севастополем снова гремели орудия и события первой его обороны словно приблизились, порой как бы совмещаясь в сознании с сегодняшними. У нас в штабе ходила по рукам раздобытая кем-то "Севастопольская страда" С. Н. Сергеева-Ценского. В частях бойцы задавали вопросы о Нахимове, о матросе Кошке.

И я чувствовал, что мне небезразличны давние потери Камчатского егерского полка, позиции которого наверняка находились в пределах одного из нынешних секторов обороны. Задевала что-то в душе и надпись на старой могильной плите: "Пал в сражении при Черной". Эта речка и ее долина постоянно были у меня перед глазами на рабочей карте. Возвращаясь на КП, мы пересечем ее у Инкермана, при впадении в Северную бухту, а немного дальше по долине Черной проходит фронт. Как и тогда.

Другая была эпоха, другой, чуждый нам строй — крепостная империя Николая Палкина. Но русские люди защищали под Севастополем родную землю. И когда к нему снова подступил враг, боевая доблесть дедов и прадедов, никогда не забывавшаяся народом, их подвиги, навеки связанные с этим городом, перестали быть только славной страницей истории, обрели могучую силу живого примера.

"Будем драться, как дрались герои исторической Севастопольской обороны… Если потребуется, с новой силой повторим подвиги героев 1854–1855 годов" — так говорилось в расклеенном по Севастополю обращении городского комитета обороны.

— Поехали, Николай Иванович, пора, — прервал мои размышления командарм. Перед тем как сесть в машину, он сказал: — Да, не посрамить славы предков это здесь, в Севастополе, значит особенно много!..

Мы долго ехали молча. Вспоминая разные сведения о первой Севастопольской обороне, я невольно сравнивал теперешнюю обстановку с тогдашней.

Многое сравнению не поддавалось: слишком изменились средства борьбы, стало играть важную роль такое оружие, какого в ту пору не было и в помине. А вот местность, театр боевых действий — те же самые. Только тогда — и в этом главное различие — город с самого начала осады был тесно блокирован с моря и севастопольцам пришлось затопить свои корабли, чтобы закрыть для неприятельской эскадры вход на рейд, но зато на суше вражеское кольцо не замкнулось. Северная сторона, отделенная от остального города лишь бухтой, служила тылом обороны, сообщавшимся со всей страной.

Нас же связывало с Большой землей лишь море — "пятый сектор обороны", как его иногда называли. С высот Северной стороны этот морской сектор казался спокойным — не то что сухопутные, где фронт дышал огнем. Не требовалось, однако, быть моряком, чтобы знать, насколько это спокойствие обманчиво.

Пусть не было на море видимой блокады. И заведомо не могли показаться сейчас из-за горизонта мачты чужих кораблей, готовящихся, как в прошлом веке, обстреливать (тогда говорили бомбардировать) город. Кораблями, которые посмели бы приблизиться к Севастополю на дистанцию орудийного выстрела, нынешний противник на Черном море не располагал, во всяком случае пока. Но он имел много средств, чтобы мешать нашим морским перевозкам с Большой земли, — и авиацию на удобных для этого крымских аэродромах, и мины, и подводные лодки.

Мы, армейцы, очень верили в наших моряков. Однако в ноябре и сами моряки вряд ли могли представить, как пойдут дела на севастопольских коммуникациях. Борьба за них только началась…