Обрученные судьбой - Марина Струк

— Больно тебе, боярыня? И мне больно было…

И тогда она, ошалев от горя, что раздирало грудь, не имея возможности снова ударить его, стереть его злобную ухмылку, плюнула в это довольное лицо, а после стала кричать да так громко, что услышал последний холоп, выглянувший во двор посмотреть, что за заварушка происходит:

— Убийца! Убийца! Уби…

— Довольно! — прогремел над ухом голос Северского. Он буквально швырнул ее на руки подоспевшим холопам, приказывая увести боярыню в терем. У коня уже тихонько завыла одна из прислужниц Ксении, признав в погибшем своего мужа. Этот тихий плач действовал на нервы Северскому, а еще не давала покоя выходка Ксении. Это что ж такое! Разве видано то? Разве боярыня может…?

— После обговорим все, после, — кивнул он, отпуская Владомира обработать рану и отдохнуть с дороги, и они оба вздрогнули, когда в женском тереме что-то ухнуло, а после донеслись громкие женские крики. Матвей тут же поспешил на этот шум, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, влетел в светлицы. В одной из них толпились перепуганные служанки, боязливо жавшись друг к другу, глядя на беснующуюся в тереме боярыню. Та уже перевернула пяльцы, пнула корзину, разбросав нити по ковру, срывала занавеси с оконцев, плача и хохоча одновременно.

— Что ж вы стоите, дуры! — выкрикнул Северский, заметив, как с грохотом распахнула оконце Ксения. Он вдруг перепугался, что она сейчас прыгнет в это окошко, как тогда едва не шагнула с обрыва, даже совсем не подумав в испуге, что то не так велико для того, что она попросту не пролезет в него.

Разбилась слюда, падая разноцветными осколками на ковер, на саму Ксению. Матвей разглядел на ее лице и сороке кровь, понял, что та поранилась, бросился к ней, оттаскивая ее от осколков. Ксения же вырвалась из его рук, в истерике приобретя такую силу, что он не ожидал от нее, бросилась теперь уже на него, как на Владомира, с кулаками, и он ударил ее по лицу, надеясь прекратить это безумие, которым так и горели ныне ее глаза. Она упала на ковер, в ворох нитей и шелка, выпавших из корзины для рукоделия, а потом вдруг подпрыгнула на месте, поднимаясь, и бросилась к нему, что склонился над женой.

Только интуиция воина, приобретенная за многие битвы, спасла Матвея от удара в шею острыми лезвиями ножниц, которые нашла на полу Ксения среди нитей. Он заметил краем глаза блеск серебра и успел отклониться в сторону, уходя от опасности. А после вырвал из ее руки ножницы, толкнул ее на пол, придавил коленом грудь, удерживая ее, вырывающуюся, на месте.

— За Евдоксией! Мигом! — глухо приказал Матвей прислужницам, и одна из них сорвалась с места, бросилась прочь из терема.

— Убийца, — простонала под ним Ксения. — Убийца! Ты же клялся! Клялся!

Матвей смотрел на ее белое лицо, обрамленное черным платом, на ее прищуренные в ненависти глаза, на ее искривленный рот. Не было той милой девочки, что когда-то предстала перед ним в вотчине Калитина, затуманивая его разум. Не было той волшебной лады, что стояла подле него в церкви, принимая из его рук кольцо, беря себе его имя. Не было тех смешинок в глазах, того дивного света. Только неприязнь. Как всегда.

Он едва сдержал порыв ударить ее по лицу, стирая эту ненависть к нему, неприятие его, как своего господина. Он так желал, чтобы все ныне шло по-другому, чтобы она снова вернулась к нему, но другая, избавленная от морока этого, что туманил ей голову столько лет.

— Господин, — рядом опустилась на колени Евдоксия. В ее пальцах был пузырек из цветного стекла, один из тех, что Матвей сам подарил когда-то своей любезной, знатной травнице. Она кивнула ему, и он аккуратно, стараясь уберечь свои пальцы от зубов Ксении, разжал той рот. Евдоксия быстро накапала той в рот несколько капель, и спустя время его жена обмякла, на глаза опустились веки. Она ушла от них в край забвения, понял Матвей, а потом бережно поднял жену на руки, отнес в спаленку, где опустил на перины.

— Ежели кто слово пикнет о том, что тут было, голову сверну! — сурово произнес Северский перепуганным служанкам. — Приберитесь тут, да за боярыней следите в оба глаза. Приболела она.

Шагнул прочь из терема, замер в руднике, вцепившись в резной столб балясины обеими руками, борясь с желанием уткнуться в него лбом и завыть по-волчьи. Тихо вышла из терема ключница, плотно прикрывая за собой дверь, чтоб никто не расслышал ни слова из того, что она хотела сказать Северскому.

— Девки шепчутся, она погубить тебя хотела, — проговорила она, и по тому, как напряглись его плечи, поняла, что это правда. Жена, поднявшая руку на мужа, задумавшая столь худое действо… Наконец-то! — Теперь ты волен судить ее.

— Не будет суда, — качнул головой Матвей. — Ты же видишь, она в мороке.

— Этот морок зовется любовь, Матвей! Только ты того понять не желаешь. Никогда она не откроется тебе, как ему! Никогда не придет к тебе по своей воле! — прошипела она и не успела отшатнуться — боярин схватил ее пребольно за кисть руки, притянул к себе. — Можешь, сколь угодно бить меня, запирать в колодки, сечь плетями. Но правды тебе этим не стереть. Ты — никто для нее, а он — весь свет! И так будет!

— Она позабудет его! — прошептал яростно Матвей. — Все время стирает из разума. И это тоже.

— Не стереть маяту сердечную из памяти, — горько ответила Евдоксия. — Нам ли не знать то.

Боярин отпихнул от себя ключницу, злобно глянул на одну девок, что выглянула, желая поглядеть, что за шум в рундуке, приказывая взглядом той закрыть дверь терема, а потом снова отвернулся от Евдоксии, стал смотреть на двор, на дождь, что проливался тяжелыми каплями на землю, будто оплакивая кого.

— Когда за девкой боярской поедешь? — спросила Евдоксия, желая убедиться, что ее догадки верны, и что того, о чем она спрашивает, никогда не будет уже.

Еще в начале прошлого года пришла в голову Северскому (вернее, в голову ключницы, Матвей же только додумал остальное) взять в усадьбу другую, незаконную жену. Ксения так и не смогла зачать за эти несколько лет. Хоть бы понесла да выкинула хоть раз! Но нет — чрево ее было бесплодно, и видать, уже ничто не могло бы изменить того, никакие настои трав, что варила Евдоксия. Знать, худая баба попалась Северскому, будто в кару за любовь его отданную не ей, что была с ним уже более десятка лет, что принимала на себя многие грехи ради него!

Но жена женой, а наследника рода не было до сих пор у Матвея. А ведь уже более трех десятков лет по свету ходит! В его годы многие сыновей женят уже. Только вот не суждено, видать, Северскому наследников от жены его разлюбезной получить, как ни крути. И какие бы требы ни совершал боярин с женой, сколько ни просил Господа о сыне, чрево его жены пустовало. Потому-то и пришла в голову мысль взять в терем девку из обедневшего боярского рода, коих в округе хватало, особенно после голодной поры {4}. Она-то и должна была принести наследников для Северского, которые должны быть взращены как дети боярина и его жены.