Страхослов - Джоанн Харрис

Клоун не мог пошевельнуться. Мячики упали на усыпанную опилками арену. Каким-то образом ему удалось закрыть лицо ладонями.

– Нет! – крикнула Сьюзан.

Но, должно быть, никто ее не услышал. Она сама не слышала ничего, кроме вопля, наполнившего ее голову. «Поднимается, выползает на поверхность, – подумала она. – Как червь!» И при мысли об этом не смогла сдержать смех. И вопль в ее голове устремился к Флику, Сьюзан кричала, кричала, переполненная яростью: мол, он жалок, у него даже нет сына, он даже не смог завести ребенка, ему приходилось притворяться, довольствоваться деревяшкой.

Флик все еще прятал лицо в ладонях, его трясло. Более того, он рыдал.

– Что случилось, папочка? – спросила кукла. – Не сдавайся, папочка! Шоу должно продолжаться!

И впервые казалось, будто на самом деле говорит кукла, клоун наконец удосужился прикрыть рот во время чревовещания.

Флик опустил руки. Его все еще била дрожь. Белый грим размазался, но не от крови, а от слез.

– Ты только критикуешь меня, Малыш Флик, – сказал он. – А мне нужно, чтобы ты в меня верил.

– Я в тебя верю! – воскликнул Малыш Флик.

– Честно?

– Мы все в тебя верим! Правда, мальчики и девочки?

– Ну хорошо. – Флик нагнулся и подобрал мячики. – Ну хорошо.

И он начал жонглировать.

Сьюзан завороженно смотрела на него. И не потому, что должна была. Ей хотелось смотреть.

Четыре мячика, пять, шесть – как высоко он их подбрасывал! И каждый раз ловил. Похоже, он и сам был удивлен. На его лице читалась радость.

– У меня получается! Ты только посмотри, Малыш Флик, у меня получается!

– Я горжусь тобой, папочка! И твой папа гордился бы тобой!

– Ты правда так думаешь, Малыш Флик? Он бы гордился?

– Ну конечно! Если бы сейчас он был здесь, он сказал бы тебе, как он тобой гордится!

Дожонглировав, Флик подошел к кукле-сыну, заключил ее в объятия и крепко-крепко прижал к себе.

А головная боль Сьюзан прошла. Она чувствовала себя хорошо. Чувствовала себя нормальной. Она не понимала, почему сдержалась, но это было неважно. Она повернулась к Рут, Рут была ее доченькой, она любила эту девочку.

Рут улыбнулась Сьюзан.

– Я же говорила, что все будет в порядке.

– Говорила!

– У меня есть дар, – сказала Рут. – Меня мамочка научила.

Странно, но тошнота мгновенно вернулась. И сухость во рту. И боль.

Рут потянулась к Сьюзан и тихо-тихо прошептала ей на ухо:

– Я не даю клоунам умирать.

После жонглирования Клоун Флик заиграл на укулеле и пару раз кувыркнулся. Он выступал не очень хорошо, но кукле, похоже, нравилось, и он, по крайней мере, не умер.

– Мне понравилось в цирке, – сказал Грег, аплодируя в конце представления. – Я думаю, нужно будет потом еще как-нибудь сходить.

VII

Когда они вышли из шатра, гроза уже миновала. Дождь еще моросил, но капли освежали Сьюзан, успокаивали, и ей хотелось стоять под открытым небом и нежиться под этим дождем вечно.

– Нужно ехать домой, – сказал Грег. – Пойдем. Рут давно уже пора спать.

И они ушли.

Едва войдя в дом, Сьюзан поднялась в свою спальню, закрыла дверь и села на кровать в темноте. Она призывала призраков. Требовала, чтобы они появились. Но они не пришли.

Через какое-то время в дверь постучали.

– Уходи, – сказала Сьюзан.

В комнату вошла Рут.

– Не включай свет.

– У тебя голова болит? – спросила девочка.

Сьюзан не ответила.

– Я знаю, что болит. Когда сила не высвобождается, не находит выхода, очень больно. Мамочка часто ужасно мучилась. Но боль отступит, обещаю. С тобой все будет хорошо.

– У тебя есть дар, – вяло откликнулась Сьюзан.

– Поэтому я нужна была мамочке. Чтобы ее дар не вредил другим.

– А как же я? Как же мой дар?

– Я не знаю.

– Ох, отправляйся спать, – сказала Сьюзан, и даже в этот момент она очень старалась, чтобы ее слова не прозвучали недобро.

Рут вышла и закрыла за собой дверь.

Сьюзан опять попыталась призвать призраков.

– Это вообще была я? – крикнула она. – Это я вас убила? Или все это время это была моя чертова сестра?

И призраки не ответили ей, может, были слишком заняты, а может, сочли, что она не стоит их времени.

Как только Грег заснул рядом, Сьюзан спустилась на первый этаж и села за стол в кухне. Она заварила себе чаю, и когда вспомнила об этом, то заставила себя выпить его.

– Ау, – позвал ее Грег. Она не слышала, как он спустился. Он зевнул. – Возвращайся в кровать.

– Я ее больше не хочу, – заявила Сьюзан.

– Чего ты не хочешь? – переспросил Грег, но он знал, он должен был понимать. Он сел за стол рядом с ней. – Что случилось? Все ведь так хорошо. Ну же, Сьюзи, посмотри на меня.

– Я хочу, чтобы она убралась из моего дома завтра же утром.

– Ты не можешь так поступить. Сьюзи… Ты шутишь? Сью… Ну же…

– Я думала, я особенная.

Грегу было нечего ответить на это.

– Чтобы утром ее тут не было. Ты понял? Мне все равно, куда она отправится. Мне она здесь не нужна.

– Ты же понимаешь, что это невозможно.

– Нет. Нет, не понимаю, правда. Это твой выбор. Либо она, либо я.

Он просто смотрел на нее. Сьюзан устала оттого, что он так глазеет, у него даже не очень-то хорошо получалось, не умел он смотреть так, как она смотрела. Или Сьюзан так просто думала. Верила. Но Грег продолжал таращиться, и они решила закрыть глаза, чтобы ей больше не приходилось на него смотреть.

– Грег, – сказала она. – Ты же знаешь, что я люблю тебя.

– Да.

– Просто не очень люблю.

Он еще посидел с ней и в какой-то момент взял ее за руку. Сьюзан не возражала. Но затем он все-таки отпустил ее руку и чуть позже встал, а потом отправился спать. Она услышала, как закрылась за ним дверь. Она осталась совсем одна.

Сьюзан поднялась на второй этаж. Зашла в комнату Рут.

Девочка спала с включенным ночником. Лицо ее дышало покоем. Она улыбалась.

Сьюзан склонилась над ней. Она хотела разбудить Рут. Она не хотела разбудить Рут. Боль была такой сильной, что перед глазами все плыло. В рот будто песок насыпало. К горлу подступала тошнота.

– Я особенная, – прошептала Сьюзан. Она настаивала. – Особенная.

А потом… внезапное облегчение.

Сьюзан сосредоточила в одной точке в голове весь свой гнев. Весь стыд, всю вину, разочарование этих долгих-долгих лет. Скатала их в крошечный плотный шарик мысли. И посмотрела на племянницу.

Пульсирующая боль над переносицей была такой приятной.