Просто мы научились жить (2010-2012) - Александра Соколова

Но настал день, когда от чувства вины и неправильности происходящего оказалось невозможно больше прятаться. И Лека сбежала снова.

Решила строить свою жизнь, отдельную, и вся отдалась этому строительству. Вот только гуляя с кем-нибудь, все чаще выбирала маршрут, проходящий мимо Жениного дома, и все чаще останавливалась покурить или просто просила: "давай посидим немного, посмотрим".

– Не раз и не два я думала о том, чтобы вернуться, но страх потерять свободу был сильнее. Мне все казалось, что она в этом и есть – жить как хочешь, спать с кем хочешь, не быть привязанной ни к кому и ни к чему. Наверное, я просто уже тогда чувствовала, что Женя – это навсегда, и сопротивлялась этому как могла.

Лека сама не заметила, как дошла до старой Голландии. По щекам ее текли слезы, и остывали ледяными комочками. Столько лет прошло… Столько чертовых лет. А она по-прежнему не понимает, куда идет и чего, черт побери, хочет.

Живот скручивало в узел. Она понимала теперь, ЧТО натворила тогда, и от этого понимания хотелось умереть.

– Какая же я тварь, – сказала Лека, глядя на голые деревья острова и железные трубы, – что же я натворила…

Она не помнила, как добралась до гостиницы, как вошла внутрь. Опомнилась только, обнаружив себя сидящей на полу с сигаретой в руках и плачущей навзрыд.

Глава 7. Боль.

Она пришла утром, стоило Леке открыть глаза и сделать глубокий вдох. Рывком поднялась из груди к глазам и затопила собой все. Та секунда, маленькое мгновение между сном и явью, в которое она не успела вспомнить, не успела почувствовать и осознать, на многие дни осталось для нее единственным якорем, удерживающим ее в этом мире.

Пачка сигарет на столе оказалась пустой, зато стакан – полным. Лека вынула из него самый длинный окурок и закурила, втягивая в себя горький дым. Желудок отозвался горькой болью и резью, но Лека была этому рада – боль была искуплением, наказанием, хоть и недостаточным.

Она села на пол, спиной к батарее, и закрыла глаза.

– Какое же ты, оказывается, дерьмо, Савина.

Вот теперь она с непоколебимой ясностью поняла, о чем говорила Ксюха. Нет более жестого обвинителя, чем ты сам, когда осмеливаешься посмотреть на свою жизнь широко раскрытыми глазами.

Можно обмануть кого угодно, но начав говорить правду себе – уже не остановишься, и не вернешь время назад.

– Что было потом? – Сама себя спросила Лека. – Потом я дошла до ручки. Очередная девушка оказалась очень похожей на Женьку, и я сдалась. Пошла к ней и попросила вернуться. Несла какой-то бред, уговаривала, обещала, но она отказалась. Моя маленькая Женька оказалась сильнее меня в сто раз и честнее в триста. И тогда я сделала еще одну ошибку.

Это было снова побегом. Тогда она этого не понимала, а теперь понимала точно. Побег от одиночества, которого, как оказалось, она боялась больше всего на свете.

И она пришла к Светловой, и принесла ей цветы, и говорила ей те же слова, что и Жене днем раньше. Разница была только в том, что Юля согласилась.

И они снова начали встречаться. Лека ждала момента, когда об этом узнает Женя, со смесью предсказания и страха. Но ничего не произошло. Женя тепло поздравила их, и только. Зато в глазах Шурика Лека ясно увидела облегчение.

Чертов ублюдок! Как она ненавидела его тогда…

Они часто стали гулять втроем – они с Юлей и Женя со своим ублюдком. Устраивали вечеринки, ездили на шашлыки. Лека с мстительным удовольствием рассказывала, как они с Юлей живут, как собираются покупать квартиру, как сделали ремонт. Но Женя не реагировала. Вернее, она улыбалась, кивала, радовалась, но это было совсем не то, чего хотелось Леке. И ей снова стало скучно.

Как-то ночью они с Толиком здорово напились. Он поругался с Кристиной и жаждал реванша, а Леке просто хотелось уйти куда-то из дома от надоевшей Светловой. И они отправились в один бар, потом в другой, потом в третий. Ближе к утру познакомились с парнем-татуировщиком, и Лека немедленно захотела себе наколку. Когда встал вопрос, что набивать, думала недолго. И с этого дня расцвела на ее плече птица, держащая в руках имя той, кого так и не удалось выкинуть из сердца.

С Юлей расстались тем же утром. До сих пор в ушах Леки стоял ее полный отчаяния крик и залитое слезами лицо. А перевезя вещи, она отправилась к Жене.

– Думала, она обрадуется. Чертова дура. Совсем не понимала тогда, что она просто не умеет радоваться чужой беде. Как она смотрела на меня… Я знала, что любит. Видела это. И все же она отказалась…

Они попытались дружить. Но невозможно было находиться рядом, и не иметь возможности прикоснуться, поцеловать. Леку тянуло к ней как магнитом, и однажды игры в дружбу кончились.

Снова был секс, и будто в бреду, снова и снова, повторяла Лека, что не любит, не любит, не любит, зная, что это не так и боясь признаться в этом самой себе.

– Как же звали эту девочку? – вспоминала Лека, выползлая из гостиницы в сторону ларька с сигаретам, корчась от рези в животе и поминутно останавливаясь передохнуть. – Яна, кажется. Я даже не была влюблена в нее, просто снова искала повод сбежать и нашла.

Женька отнеслась понимающе. Поддерживала, успокаивала, советовала. А Лека соблазняла Яну и понять не могла, зачем. Соблазнила – и бросила. И снова пошла к Женьке.

– Откуда в ней такая способность прощать? – Спросила Лека у зеркала, вернувшись в номер. – На ее месте любая послали бы меня к черту триста раз, а она прощала, и прощала, и прощала…

Только на этот раз было по-другому. Женька приняла букет, выслушала предложение и обещания, но лицо ее было каким-то другим.

А потом она поцеловала Леку и сказала:

– Я люблю тебя, но в мире есть много других вещей, кроме моей любви к тебе.

И ушла. И впервые тогда Лека почувствовала, что, как бы она себе ни врала, конец все-таки близок.

Он стал еще ближе, когда пришла Женька и сказала, что влюбилась и собирается хранить верность своему мужчине. Лека выслушала ее молча, не оборачиваясь и вцепившись пальцами в клавиатуру, чтобы не выдать волнения. Она испугалась. Она по-настоящему испугалась.

Несколько недель не виделись. Лека сходила с ума, не находила себе места. Глаза ей открыла Кристина. Сказала: "Дура! Ты просто ее любишь, вот и все". И оказалась права. Понять это было одновременно трудно и просто – как вернуться домой. Вот только дома ее больше никто не ждал.

Она предприняла еще одну попытку, она говорила, что любит, плакала, убеждала. Тщетно. Все было кончено. Она опоздала.

Женька уезжала поездом. Лека пришла на вокзал с Шуриком, улыбалась, пыталась шутить, но молоточками в ее висках звучало: "навсегда, навсегда, навсегда". Она теряла Женьку навсегда.