Сказки мёртвого мира. Тсс… - Денис Вонсаровский

– У тебя ничего нет, а у меня есть эмка. Дам половину, если скажешь, что мне надо.

– Конечно-конечно! Всё, что захотите!

– Мне не надо всё, что захочу. Мне нужен человек. Он или она. Белые волосы такой длины. Возможно, мускулистое тело. Розовая кожаная куртка с заклёпками как сердца. Может нести с собой что-то ценное. Несколько минут назад должен был появиться со стороны этой улицы. Куда пошёл дальше, неизвестно. Видел такого?

Старик задумчиво хмурится, скребёт морщины на лбу трясущимися от волнения пальцами. Оно и понятно: целых полтаблетки всего за пару слов. Столько не заработать всеми тысячами букв, что жмутся на куске его убогого целлофана. Старик изо всех сил старается вспомнить, проходил ли здесь нужный мне человек, – но безуспешно.

– Никого ты не видел.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Постойте, молю!

В отчаянии старик хватает меня за локоть, но пугается собственной дерзости и тут же отдёргивает руку. Он тычет жёлтым пальцем вдоль Вены.

– Видел! Видел такого! Туда он пошёл, туда!

– Сказала же, мне не надо всё, что захочу.

Хреновая попытка, попробую ещё. Надо выбрать кого-то помоложе, у кого острее глаз и не скрипят мозги. Я останавливаюсь в стороне от толпы доходяг, глазеющих на крысолова. Это кряжистый мужичок в сдвинутой на затылок шахтёрской каске с разбитым фонариком. Цепкий взгляд, хитрый прищур. На шее у него висит шнурок, а на нём болтается облезлая крыса, у которой шерсти больше, чем мяса. Позади торговца топчется верзила, прямоугольный и внушительный, как дубовый шкаф, с несоразмерно маленькой головой – до того, что ей трудно подобрать предмет для сравнения. В руках у него бита. Понятно: это телохранитель. Отсюда и сравнение приходит на ум само: с головой маленькой и явно пустой, как мячик для игры с ракетками. Крысолов в который раз обводит глазами окружающую его толпу, останавливается на мне и на радостях хлопает себя по каске.

– Наконец-то достойная личность! Я не вижу под капюшоном твоего лица, подружка, но вижу глаза. И знаешь что? В них нет пустоты, как у всех этих голодных нищебродов. Зуб даю, ты можешь позволить себе шикарный ужин! До тебя тут гражданин уже взял одну, сказал, что завтра придёт за второй. Бери-ка ты сейчас, иначе будешь кусать локти, а не крыску. А! Вон какая! И всего-то тридцать эмок. Даром предлагаю, так что без торга!

– Я не хочу есть, я ищу человека. Он или она. Белые волосы, крепкое тело, розовая кожанка с заклёпками-сердцами…

– Не знаю, не видал. Наконец-то достойная личность! Какой-то ты умиротворённый, приятель. Зуб даю, денёк выдался лучше некуда! И знаешь что? Самое время заполировать его сытным ужином! До тебя тут гражданин уже цапнул одну, обещал через пару часов вернуться за второй. Бери-ка ты сейчас, иначе будешь кусать пятки, а не крыску. Смотри какая! А! И всего-то тридцать пять эмок. За так отдаю, поэтому никакого торга!

Не успеваю я договорить – а мужичок уже втюхивает крысу светлокудрому юноше. Тот просто проходил мимо, а теперь стоит и внимает с ангельски чистым лицом. Чистым во всех смыслах – на его лице нет ни пятнышка грязи, ни болячки, ни шрама, ни даже морщины. В его серых глазах тоже нет ни пятнышка тревоги, ни злобы, ни усталости, ни даже любопытства. Жуткое лицо.

Что ж, опять неудача, но я и не думаю сдаться. Я высматриваю ещё кого-нибудь, кто может мне помочь, и по-прежнему держусь подальше от стаи оборванцев, парализованных видом мёртвого мяса на шнурке крысолова. Постоянный голод без остатка высосал этих несчастных – сначала плоть и кровь, затем стремления, мысли, чувства, страхи, веру, надежду. Это уже не люди, это пустоглазые оболочки, которыми управляют двигательно-хватательные рефлексы. Покажи им еду – и они будут плестись за тобой бесконечно. Брось им еду – и они вмиг разорвут её на кусочки. Пожалуй, страшнее плохих людей только полые: у первых пусть гнилая, но всё-таки есть душа, у вторых внутри одна пустота. И что самое пугающее – с каждым годом, месяцем, днём полых среди нас всё больше.

Я резко останавливаюсь – прямо передо мной лысый амбал с плоским затылком треплет за ухо щуплую девчушку.

– Я тебе покажу, мелкая гнида, как шарить у меня по карманам! Пошли в падик, а? Я тебе всё покажу!

– Пусти, никуда не пойду! Сам гнида!

Внутри у меня вскипает. Терпеть не могу, когда всякие козлы пристают к детям. У меня есть неотложное дело, но внутренний голос шлёт всё к чертям – и я даже не пытаюсь заткнуть его. Я знаю, каково это, когда на тебя наваливается центнер похотливого мяса, соплей, пота и вони, – сама когда-то была такой же беззащитной девчонкой с симпатичным лицом. С того времени много дождей пролилось – и головни рокового пожара давно остыли. С тех пор козлы ничуть не изменились, а вот меня не узнать.

Я подхожу к амбалу сзади и отвешиваю ему размашистого леща. Сочный шлепок отскакивает от складчатого затылка и растворяется в гуле многоголосой улицы. Амбал замирает в полусогнутой позе, вжимая голову в плечи, и так стоит секунд пять, приходя в себя.

– Вот это ни хрена себе, а…

Не отпуская девчушки, он поворачивается и видит не отъявленного головореза, а всего лишь меня в военной куртке под низко надвинутым капюшоном. Он до того удивлён, что разучивается моргать. Девчушка, кстати, тоже.

– Ты кто, чучело? Ты вообще в курсе, на кого нарвалась, а?

– Убери лапы от ребёнка.

– Сейчас уберу… в твою пасть.

Ну попробуй! Одной рукой я скидываю капюшон, другую сую в карман – и мои пальцы стискивает металлический холод кастета. Ещё секунду назад такой решительный, амбал отступает на шаг и забывает не только как моргать, но и как держать рот захлопнутым. Его потрясённый взгляд мечется между моим лицом и карманом. Он понимает, что в куртке у меня спрятано нечто опасное, но чего никак не может взять в толк – так это как реагировать на мою внешность. Пока он в замешательстве, я действую.

– Пусти ребёнка.

– Да я тебя…

– Ты уже угрожал, но не сделал. Я не буду угрожать.

Амбал забывает вообще про всё на свете, и его взгляд намертво приковывается к моему лицу. Я делаю шаг вперёд. Он выпускает девчушку и отходит ещё на два шага назад.

– Не хочешь узнать, что она сделала, а?

– Нет, вали.

– Она…

– Вали.

Я тоже делаю два шага – на него. Амбал пятится, пятится, наталкивается на кого-то спиной, разражается матом, вминается в шевелящуюся людскую массу, растворяется в ней. Я снова набрасываю капюшон на голову, а девчушка по-прежнему стоит как вкопанная и не мигая смотрит на меня. На