Бартек-победитель - Генрик Сенкевич

Она расплакалась и, наклонившись, смиренно поцеловала толстую красную руку пана Юста.

- Вот пан приедет, я у него возьму взаймы и отдам вам.

- Ну, а штраф из чего заплатите?

- Ох, не знаю. Коровенку, видно, продать придется.

- Я вам еще дам взаймы.

- Бог вам пошлет за это, золотой мой пан! Вы хоть и лютеранин, а хороший человек. Верно я говорю. Если бы все немцы были такие, как вы, все бы их благословляли.

- Только я без процентов не дам.

- Знаю, знаю.

- Нужно будет написать расписку на все.

- Хорошо, золотой мой пане, пошли вам бог!

- Вот я поеду в город, тогда составим акт.

Юст побывал в городе и составил акт, но Магда прежде сходила посоветоваться с ксендзом. Однако что ж тут было делать? Ксендз сказал, что срок слишком короток, а проценты слишком высоки, и очень жалел, что пан Яжинский уехал: был бы он здесь, наверное, помог бы. Магда не могла ждать до тех пор, пока все имущество пустят с молотка, и согласилась на условия Юста. Она взяла взаймы триста марок, то есть вдвое больше, чем нужно было, чтобы заплатить штраф, так как хозяйство тоже требовало денег. Бартек ввиду важности акта должен был скрепить его своей подписью. Магда нарочно ходила к нему для этого в "карцер". Победитель был очень удручен, подавлен и болен. Он было написал жалобу, указав на все причиненные ему обиды, ко статьи "Posener Zeitung" настроили правительственные сферы неблагожелательно по отношению к нему. Разве власти не должны расширить опеку над мирным немецким населением, "которое в последнюю войну дало столько примеров любви к отечеству и принесло столько жертв"? Понятно, что жалобу Бартека отклонили. Неудивительно и то, что это его окончательно надломило.

- Ну, теперь мы совсем пропадем, - сказал он жене.

- Совсем, - повторила Магда.

Бартек о чем-то задумался.

- Крепко они меня обидели, - сказал он.

- А Беге мальчишку обижает, - добавила Магда. - Ходила я его просить, а он меня же обругал. Ох, беда, теперь немцы у нас в Гнетове всем заправляют. Никого и не боятся.

- И верно, они всех сильнее, - печально проговорил Бартек.

- Я простая баба, но скажу тебе: всех сильнее бог.

- Он наше прибежище, - добавил Бартек.

С минуту оба молчали. Потом Бартек снова спросил:

- Ну, а что Юст?

- Если бог пошлет урожай, как-нибудь с ним расплатимся. Может, пан поможет, хотя он и сам кругом должен немцам. Еще до войны говорили, что придется ему продать Гнетово. Вот разве на богатой женится...

- А скоро он вернется?

- Кто его знает! В усадьбе говорят, что скоро с женой приедет. Уж немцы его прижмут, как воротится. И везде эти немцы! Так и лезут со всех сторон, как клопы! Куда ни повернись - в городе ли, в деревне ли, - везде немцы... Верно, за грехи наши. А помощи - ниоткуда.

- Может, ты что придумаешь? Ты баба умная.

- Что я придумаю, ну что? Разве я по доброй воле взяла у Юста деньги? По правде сказать, так и хатенка наша и земля - все теперь его. Юст хоть лучше других немцев, а и он своего не упустит. Не даст он мне отсрочки, как и другим не давал. Будто я такая дура, не понимаю, зачем он мне деньги сует! Да что делать, что делать, - говорила она, ломая руки. - Придумывай ты, коли умен. Французов-то ты умел бить, а вот что станешь делать, когда крыши у тебя над головой не будет, хлеба куска не станет?

Герой Гравелотта схватился за голову.

- Господи Иисусе!

У Магды было доброе сердце, ее тронуло горе Бартека, она прибавила:

- Молчи, родной, молчи! Да не трогай ты голову - рана-то еще не зажила. Только бы бог урожай дал! А рожь такая поднялась, что хоть целуй землю, и пшеница тоже. Земля-то не немец: не обидит. Хоть из-за твоей войны плохо земля вспахана, а растет все так, что душа радуется.

Магда улыбнулась сквозь слезы.

- Земля-то не немец... - повторила она еще раз.

- Магда, - сказал Бартек, уставясь на нее своими выпученными глазами. Магда!

- Ну, что?

- А ведь ты... такая...

Бартек чувствовал к ней великую благодарность, но не умел ее выразить.

IX

Магда в самом деле стоила десятка других баб. Она иной раз круто обходилась со своим Бартеком, но была к нему искренно привязана. В минуты гнева, как, например, тогда в корчме, она и при людях называла его глупым, но тем не менее хотела, чтобы люди о нем думали иначе. "Мой Бартек только прикидывается глупым, а он хитрый", - говаривала она. А Бартек был так же хитер, как его лошадь, и без Магды никак бы не мог управиться с хозяйством, да и вообще ни с чем. Теперь, когда все свалилось на ее бедную голову, она принялась суетиться, хлопотать, бегать куда-то, просить - и, наконец, добилась-таки помощи. Через неделю после посещения мужа в тюремной больнице она опять к нему прибежала, запыхавшаяся, сияющая, счастливая.

- Как живешь, Бартек, колбасник ты этакий? - радостно закричала она. Знаешь, пан приехал! Женился он, молодая пани как есть ягодка. И взял же он за нею всякого добра, ой-ой!..

Действительно, гнетовский помещик женился и приехал с молодой женою и в самом деле взял за ней немало "всякого добра".

- Ну, так что с того? - спросил Бартек.

- Молчи, глупый! - ответила Магда. - Ох, и запыхалась же я!.. О господи!.. Пришла это я поклониться пани, смотрю: выходит она ко мне будто королева, а сама молоденькая, как весенний цветик, и собой хороша, словно зорька... Вот жара-то!.. Не продохнешь...

Магда подняла фартук и стала утирать им мокрое от пота лицо. Через минуту она опять заговорила прерывающимся голосом:

- А платье-то на ней лазоревое, как василек. Повалилась я ей в ноги, а она мне ручку дала... Поцеловала я... А ручки-то у нее пахучие и маленькие, как у ребенка... Ну в точности как святая на иконе, и добрая, и беду людскую понимает. Стала тут я просить ее помочь... Дай ей бог доброго здоровья!.. А она говорит: "Что в моих силах, говорит, все сделаю". А голосок у нее такой, что, как скажет слово, так у тебя на душе просветлеет. Стала я ей рассказывать, какой у нас в Гнетове народ несчастный, а она отвечает: "Эх, не в одном только Гнетове".. Тут уж я разревелась. И она тоже... Как раз пан вошел, увидал, что она плачет, и давай ее целовать - и в губы-то и в глаза. Господа не такие, как вы! Вот она и говорит: "Сделай для этой женщины, что можешь!" А он отвечает: "Все на свете, чего захочешь!" Спаси ее матерь божья, ягодку мою золотую! Пошли ей деток да здоровья! А пан тут и говорит: "Сильно вы виноваты, отдались немцу в руки, но я, говорит, вас выручу и дам денег для Юста".

Бартек зачесал затылок.

- Да ведь и пан был у немцев в руках.

- Ну так что же? Пани-то ведь богатая! Теперь они могут всех немцев в Гнетове купить, - значит, пану все и можно говорить. Выборы, говорит пан, скоро будут, так пусть, мол, люди за немцев не голосуют, а я, говорит, и Юсту заплачу и Беге приструню. А пани его за это обняла, а пан про тебя спрашивал и сказал, что если ты болен, так он потолкует с доктором, чтоб он тебе свидетельство написал, что ты не можешь сейчас сидеть. Если, говорит, не выпустят его совсем, так лучше зимой ему отсидеть, а теперь, говорит, жатва скоро, так он по хозяйству нужен. Понял? Вчера пан в городе был, а сегодня доктор в Гнетово приедет: пан его пригласил. Этот - не немец. Он и свидетельство напишет. А зимой будешь в тюрьме сидеть, как король какой, и тепло тут и жрать дадут даром, а теперь отпустят домой работать. Самое главное, что Юсту заплатим, а пан, может, и процентов не возьмет. Осенью если не все ему отдадим, так я пани подождать попрошу. Награди ее матерь божья... Понял?

- Добрая пани, что и говорить! - весело сказал Бартек.

- Выйдешь, смотри поклонись ей в ноги, поклонись, а не то я тебе твою рыжую башку оторву! Только бы бог урожай дал! Видишь теперь, откуда спасение? От немцев? Дали они тебе хоть грош за твои дурацкие медали? А? По башке вот дали - и дело с концом. В ножки поклонись пани, я тебе говорю!

- Почему ж не поклониться! - бойко ответил Бартек.

Судьба, казалось, снова улыбалась победителю. Через несколько дней ему заявили, что по болезни его освобождают до самой зимы. Однако перед этим ландрат велел ему явиться к себе. Бартек повиновался, но душа у него снова ушла в пятки. Тот самый мужик, который с одним только ружьем захватывал знамена и орудия, боялся теперь больше смерти любого мундира; в душе его появилось глухое бессознательное чувство, что его преследуют, что с ним могут сделать, что захотят, что есть над ним какая-то огромная сила, враждебная и злая, которая сотрет его, вздумай он оказать малейшее сопротивление! И вот не дыша он стоял перед ландратом, как некогда перед Штейнмецем: руки по швам, втянув живот и выпятив грудь колесом. Кроме ландрата, тут было еще несколько офицеров: война и военная дисциплина вновь воочию предстали перед Бартеком. Офицеры смотрели на него через золотые пенсне гордо и презрительно, как и подобает смотреть прусским офицерам на простого солдата и вдобавок польского мужика; он продолжал стоять навытяжку, а ландрат что-то говорил повелительным тоном. Он не просил, не уговаривал, а приказывал и угрожал. В Берлине умер депутат, назначены новые выборы.