Золото Удерея - Владимир Прасолов

- Здесь заночуем что ли?-

- Не барин, дальше пойдем пока светло, в Кулаковой деревне, так нам сподручней –

- Ну, как скажешь, тебе видней – согласился Акинфий. Стало прохладно и, запахнув кафтан, он зашел в каюту. Уткнувшись в сложенные на столе руки, спрятав заплаканные глаза, за столом сидела, делая вид, что уснула, Анюта. Акинфий, зная, о ее печальных думах, не стал тревожить девушку. Его не волновали ее переживания. Время как мельница все перемелет, из мук девичьих мука будет, а поспеет девица, так и хлеб народится. Осторожно пройдя дальше за перегородку, он устроился на топчане и скоро уснул. Анюта, давно заметила неравнодушные взгляды молодого Сумарокова. Отец не раз приглашал его к столу и рядом сажал. Если бы не Федор, пригляделась бы она к Акинфию, да сердце занято было, потому не приветлива она была и молчалива в его присутствии. Не принимала его ухаживаний, дичилась и равнодушно не замечала Акинфия. Тот не обижался, казалось бы, не замечая холодности Анюты, все также мило ей улыбался при встрече. Заговаривал с ней, шутя и приветливо, легко и непринужденно флиртовал. Она чувствовала, как провожал он ее удивленным взглядом, когда она, уклоняясь от возможного уединения, сославшись на что - нибудь уходила. Отец ни чего ей об Акинфии не говорил, но она видела, как недовольно хмурились его брови, когда она уперто молчала, не отвечая взаимной вежливостью в разговоре, когда торопливо покидала общество, как только появлялся сын Сумарокова. Сначала отец думал, что она просто стесняется этого человека, которого он так приблизил к семье и это пройдет и, постепенно, они станут дружны, а там глядишь и до свадьбы дело дойдет. Потом понял в чем причина и принял меры, Анюта со двора только с разрешения отца пойти могла, да еще под присмотром. Это еще более усилило неприязнь Анюты к Акинфию, хотя вины его в этом совсем не было. Не пытался Акинфий понравиться Анюте, его поведение в ее присутствии было всего лишь вежливым поведением галантного мужчины по отношению к девушке. То, что для Акинфия было допустимым и даже обязательным в поведении, для Анюты и окружающих считалось ухаживанием с далеко идущими последствиями. Она вообще не была в его вкусе. Одно обстоятельство не учитывал отец Анюты, так же как и отец Акинфия. Это то, что Акинфий, проведя долгое время в Москве, приобрел там некоторые привычки общения со светскими образованными женщинами. В его голове сложился некий стереотип женщины, с которой он мог - бы связать судьбу. Увы, здесь в сибирской глубинке, встретить женщину, отвечающую его требованиям, ему просто не было возможности. После некоторых попыток, он оставил эту затею, целиком и полностью отдавшись работе, надеясь вырваться в Москву, где и заняться делами личного плана. Теперь, реализуя новые замыслы, он и рассчитывал, что ему удастся уговорить отца на эту поездку. Аргументов в пользу его замыслов было много и они были весомы, так - как весомо золото, которое потечет в их закрома. Потому Акинфий спокойно спал, полный сил и желанья реализовать задуманное.

Анюта не спала, она не могла успокоиться. Тот скандал, который устроил ей отец, причиной которого было глупое поведение Федора, ломал все ее планы, все их с Федором думки. Теперь она уезжала, не свидевшись, не попрощавшись. Уезжала далеко и надолго, сердцем чувствуя, что ждет ее недоброе, ненадобное ей событие. А река уносила судно все дальше и дальше от родных мест, от милых сердцу подруг, от любимого и так ей дорогого Федора. Слезы, наворачиваясь сами собой, капали из глаз, Анюта, тихо всхлипывая, утирала их, а они все катились и катились. Как не справедлива к ней жизнь, как жестока.

*

Попался Яшка Спирка по глупости. Воровал он давно, сызмальства. Еще родители живы были, а сам под стол пешком ходил, норовил он, из чужой миски лишнюю картофелину стырить. Бит был неоднократно, но от того привычку чужое брать не утратил, а только научился делать это так, чтоб поймать его не могли. Любил все так устроить, что искали у других и хватали других по его делам. К двадцати пяти годам мошенником он стал известным в определенных кругах. Весь воровской Петербург имел честь за столом со Спиркой посидеть в ресторации, кофею испить, иль шампанским побаловаться. К тому времени родители его оставили этот свет, теперь с того, с ужасом взирали на проделки сына своего. Мастак был Спирка на выдумки, манеры и обличье его вводили в заблуждение самых маститых купцов и промышленников. Имея, от родителей своих, на Невском, небольшую квартирку, жил он только в номерах в квартале от нее. В широких кругах представлялся как коммерсант Яков Васильевич Спиринский, дела торговые и промышленные якобы имел в Сибирской губернии, потому жил на широкую ногу. Легко говорил по франзузски, знал немецкий, начитан, знакомством с Пушкиным, Державиным ненароком хвастал, мог прочесть кое - что из их стихов. Это сражало наповал женщин и он этим умело пользовался, плетя свои многоходовые комбинации. В этот раз все складывалось на редкость удачно. Прибывший из Красноярска купчик средней руки, имея при себе жену и дочь, поселился в номерах и два дня кутил в ресторации, ублажая свою слабую половину столичными деликатесами. Разгоряченные вином барышни не смогли не обратить внимания на элегантного, скучающего в одиночестве Якова и скоро он был приглашен к столу. Выяснив о нем, что он успешный коммерсант, купец Иван Васильевич Сазонтьев, подливая новому знакомцу наливочки, стал выведывать у него про товары да цены на мануфактуру. Тем временем жена его в бок локтем дочке, чтоб глаза пялила на столь обаятельного знакомца. Та рада стараться, вся выложилась и Яков, оглядевшись, ненароком прояснил, что холост и уже тяготится этим, так как для кого ж он капиталы наживает. Сам тут же решил поближе с семейством познакомиться. Ему по вкусу правда жена купеческая пришлась, но и дочка, чувственно припадая к нему в танце, показалась сьедобной. После двух душешипательных бесед, Яков чуть ли не признался в любви и преданности обворожительной Глафире Ивановне. От чего купеческая дочка, все уши прожужжала маменьке про Якова и ни в какую без него не соглашалась выходить на Невский. Яков, ссылаясь на занятость, сопротивлялся для виду уговорам, но сдавался и, в конце концов, все время проводил в компании семьи Сазонтьева. Естественно за их счет кушал и вкушал дорогие напитки. В мирных беседах за чаем или ликером, под неотрывным взглядом влюбленных глаз дочери купца, обсуждал он с Иваном Васильевичем дела торговые, перспективы кредитных операций, чем убедил его в недюженных своих способностях в части дел коммерческих. Причем размах и широта обсуждаемых проектов, цифры которыми с легкостью оперировал Яков Васильевич, просто ошеломляли Сазонтьева. Ловко подстроенные встречи с «крупными и значительными личностями» с которыми Яков по свойски обменивался новостями возымели свое действие. Сазонтьев раскрыл перед Яковом свои планы и попросил содействия у столь влиятельной персоны. Естественно не безвозмездно. Как капли живительной влаги на иссохшую почву, были слова Якова о том, что возможно, капитал не выйдет из круга семьи. Глафира Ивановна, бывшая при этом разговоре, зардевшись, потупила глаза. Ее грудь, едва прикрытая вечерним платьем, взволнованно вздымалась от избытка переполнявших ее сердце чувств. – Яков Васильевич, папенька, ну что вы все о делах, да о делах, так мы опоздаем на променад – Томно взглянув на своего кавалера, проговорила она.