Удовольствие во всю длину - Марат Ринатович Басыров

class="p1">Ракитин, устав упираться, послушно семенил за ним. В борьбе он вспотел и незначительно ослаб, ему хотелось присесть и пригубить жизнетворный бальзам, плескавшийся в его карманах, но не было ни малейшего шанса хотя бы на минутку унять целенаправленную медвежью прыть. «Куда ж тебя несет нелегкая», – тоскливо думал он, когда они вышли к Неве. Ракитин с ужасом представил, как медведь, хорошо разбежавшись, со всей своей дури бросается в темные воды. Представил себя с поводком в руках, бьющегося из последних сил на зыбкой поверхности, и едва не задохнулся от жалости к самому себе.

Нет, такого он допустить не мог! Отчаянно изловчившись, Ракитин перекинул поводок через первый попавшийся на пути каменный выступ и ловким движением сварганил петлю.

Медведь дернул мохнатой головой, еще раз, вытянулся в струнку, скребя когтями асфальт, но тщетно – кожа поводка была предусмотрительно прошита тончайшими золотыми нитями.

Мишка встал на задние лапы и, загребая воздух передними, обиженно заревел.

– Давай, Михалыч, давай, – переводя дух, подбодрил его Ракитин. – Отдохнем чуток.

Сев на нагретый солнцем гранитный выступ, он выудил наконец из кармана первую бутылочку. Отвинтил пробку, швырнул ее в Неву и, как вечно юный горнист, запрокинул голову. «Вставай, вставай, зарядку начинай!» – пробулькало в его памяти. И еще: «Спать, спать, по палатам, пионерам и вожатым!»

Ракитин оторвался от воображаемого горна. Обожженный язык обволокло тонкой липкой паутиной, щеки изнутри горели экологически очищенным пламенем. Глаза наполнились слезами, невский простор пьянил и манил куда-то вбок, и целых два медведя заинтересованно смотрели на него.

«Эка меня забрало», – подумал Ракитин, сморкаясь в рукав и таращась на мишуток. «Какой из них мой?» – мучил его вопрос.

Он посидел еще немного и даже не заметил, как отгрузил в себя еще один фанфурик.

Медведь обиженно молчал, вглядываясь в дымку Новой Голландии. Что-то родное, ракитинское стояло в его глазах, плыло облаками в темных мерцающих тоской зрачках.

Ракитина стал забирать сон. Уже не помня себя, он отвязал поводок и повалился на медвежью спину. Крепко обхватив руками мохнатую шею, он почти разом рухнул в темную, переваливающуюся с бока на бок бездну.

7

– А где медведь? – удивленно спросил Гоша, как только открыл дверь.

Ракитин стоял перед ним, гибко раскачиваясь, как молодой саженец под сильными порывами ветра.

– Где мой медведь? – Хозяин сдвинул брови.

Бессмысленно улыбнувшись, Ракитин открыл рот и неопределенно махнул рукой. «Там», – было понятно и без сурдопереводчика.

– Где это там?! – заорал Гоша. – Где там?!

По ракитинским губам пробежала судорога.

– В зоопарке? – Гнев Гоши разбавился озадаченностью. – А как он туда попал?

Ракитин развел руками и тяжело вздохнул.

Гоша немного подумал, пытаясь поймать внутри себя какое-нибудь настроение, и, не поймав, ударил пальцами правой руки о левую ладонь.

– Да и хрен-то с ним, – легко сказал он и криво улыбнулся. – Достал он меня, Вован. Правильно ты его. В зоопарк. Всю мебель погрыз, зараза, ванну погнул, а в последнее время, бля буду, если пижжю, в последнее время на жену стал заглядываться. Не-не, все правильно. Я не в упреке.

С этими словами он привычно скрылся за дверью.

Ракитин сел на холодную ступень, прикрыл глаза усталыми веками и стал ждать. В голове проносились кадры недавних событий. Он и медведь. Медведь и он. Они ведь не на шутку подружились. Пили даже вместе. Песни пили. Вернее, пели. Вот они с мишуткой, обнявшись, у клеток с обезьянами, вот у вольера со страусом. Жираф крутит над ними своей маленькой головкой. А вот четыре мужика, берущие их в клещи. Короткая яростная борьба, победные крики, прощальный рев и под самый конец – увесистый пинок на центральном выходе.

Кто-то хлопнул его по плечу, и он, вздрогнув, с трудом открыл глаза.

Гоша протягивал ему веер зеленых купюр.

– Завтра выходной, – объявил он, помогая Ракитину подняться. – Отдохни. Понял? Устал ты, Вовчик. Лица на тебе нет.

Ракитин кивнул. Потом хотел еще что-то сказать, как-то выразить признательность этому доброму, чуткому человеку, но не успел – его накрыла мягкая теплая волна беспамятства, и он, захлебнувшись, пошел ко дну.

8

На следующий день он отдыхал. Проснувшись в своем подвале, он вспомнил события последних двух дней, ощутил уже ставшую привычной наполненность карманов, ту наполненность, ради которых они были сшиты, – и впервые за много лет, лежа на грязном матраце, сладостно потянулся.

Выходной. Кто никогда не работал, тот не сможет до конца понять значение этого слова. Выход-Ной. Облегчение и благодать, опустившаяся на Ноя, после того, как он нашел Выход из создавшейся на тот момент непростой ситуации. Конечно, после этого можно было и отдохнуть.

Ракитин лежал в темноте и нежно улыбался своим мыслям. «Великолепно, – думал он. – Замечательно. Роскошно. Изумительно. Несравненно. Восхитительно. Волшебно. Чудно. Дивно. Божественно. Шикарно. Бесподобно. Исключительно. Упоительно. Блистательно. Сказочно. Изумрудно».

Внезапно его вырвало. Он ослаб. Пошарил в углу рукой. Пусто. Неровно разгоняясь, бешено застучало сердце. Лоб покрылся испариной. Ситуация складывалась до ужаса примитивно: если в течение пятнадцати минут он не примет на грудь – ему амба.

Стараясь не делать резких движений, Ракитин медленно поднялся на ноги. Постоял чуть-чуть, свыкаясь с вертикальным положением, и лишь потом, осторожно ступая, двинулся на выход.

На улице ярко светило солнце, щебетали воробьи, кошки шныряли туда-сюда, и только одному Ракитину было плохо как никогда. Ноги его уже не держали, и сердце как будто уже не стучало. Прислонившись спиной к фасаду, он сполз на тротуар. Его снова замутило, и комок подступил к горлу, затрудняя дыхание. Из него, как из испорченного воздушного шара, с тонким свистом выходил воздух. Он изнемогал.

«Вот и все», – пронеслось в голове. Так бездарно уходить, когда все только начиналось, когда судьба, благосклонно подмигнув, казалось бы, наконец подарила ему шанс. Единственный шанс.

Как же теперь его работа? Его труд? А Тузик? Маленький лохматый Тузик, обожающий косточки и кино? Как же косолапый, томящийся за тюремными решетками, тоскливо вглядывающийся в толпу в надежде отыскать пару родных глаз? Его глаз. Наконец, как же Гоша? А деньги? Как же деньги?

Как же все те, кому был нужен он, и то, что было нужно ему?

Он с трудом разлепил ресницы. По противоположной стороне улицы, толкая перед собой зимнюю с поднятым верхом коляску, бодро передвигался одетый в лохмотья человек.

– Эй, – позвал Ракитин. Потом, собрав остатки сил, выкрикнул: – Эй!

Человек, обернувшись, замедлил шаг.

Ракитин махнул ему рукой, подзывая к себе.

Водитель коляски какое-то время вглядывался в его поникшую скособоченную фигуру, прикидывая коэффициент ее бесполезности, и, прикинув, пошкондыбал себе