Ветер перемен - Василий Владиславович Скородумов

– У нас? Да как обычно. – Вдруг Зинаида Михайловна замолчала, губы ее задрожали. – Вот только…

– Вот только что? – не на шутку перепугался я.

– Маша пропала.

Меня словно молнией шарахнуло. Не может быть!

– Как пропала, куда пропала?

– Я… я не знаю. Это случилось три дня назад. Накормив свиней, Маша зашла ко мне и сказала, что хочет сходить на базар. Идти одна она боялась, да и путь неблизкий, поэтому она взяла в сопровождающие Сашку. Ты его наверняка знаешь, он такой пухленький, розовощекий, небольшого роста…. – Я кивнул, мол, знаю его, продолжайте. – Они вдвоем и пошли. И до сих пор не вернулись.

Я видел, что Зинаиде Михайловне стоило чудовищных усилий не разрыдаться, но она держалась молодцом.

Эх, Маша, Маша! И зачем же тебе на базар понадобилось идти? Да и нашла кого себе в спутники выбрать! Сашку. Что он, разве сможет защитить тебя, если что?

А теперь возможно обоих уже нет в живых. Я почти уверен, что исчезновение Маши и Сашки – это дел рук «красных». И зная их, можно ожидать самого худшего.

Конечно же, вслух я свои мысли не озвучил – Зинаиде Михайловне сейчас и так было паршиво.

– А посылали кого на их поиски?

– Да ходила на Спасскую одна группа. По возвращении сказала, что их на станции никто из торгашей не видел. Получается, они до базара даже не дошли.

Я задумался. О чем, точно сказать не могу. Наверное, о Маше, но может и не о ней. Так мы и сидели с Зинаидой Михайловной минут десять в полнейшей тишине, думая каждый о своем.

Тут вдруг моя визави, словно выйдя из оцепенения, хлопнула себя по лбу, издав при этом смачный хлопок, и сказала:

– Я ж про свиней совсем забыла! Они ж там, наверное, голодают, бедняги. Олежик, пойдем.

Зинаида Михайловна опрометью выскочила из палатки. За кормом для свиней, догадался я. Видно после исчезновения Маши, обязанность смотрителя за «пятачками» легла на ее плечи. Я знал, что Зинаида Михайловна скоро вернется, поэтому не спеша пошел к загону. Там все было, как и прежде, только сладкая парочка уже закончила свои амурные дела и теперь похрапывала в уголке. Устали, труженики!

Уже издалека завидев женщину с тазиком, свиньи оживились и радостно захрюкали, предвкушая пирушку. Зинаида Михайловна прошла к загону поменьше и высыпала содержимое посудины в корыто. Затем крикнула мне:

– Я сейчас открою перегородку, чушки налетят как саранча. Проследи, чтобы Гектор не оказался одним из первых, хорошо?

Гектор – самый здоровенный боров из всех здесь присутствующих. Не найти его в толпе практически невозможно. Но у него был еще один опознавательный знак – на боку несмывающейся краской была нарисована буква «Г». Гектор в силу своих размеров был еще и самым прожорливым среди всех своих сородичей, поэтому если его подпустить к еде раньше остальных, то он сожрет все без остатка.

– А что я смогу сделать? Я ж его не удержу.

– Придумай что-нибудь.

Зинаида Михайловна подняла перегородку вверх, свиньи ринулись к еде. Пирушка началась.

Глава 3. Тротил много дел наворотил

Тротил является продуктом воздействия смеси

азотной и серной кислот на толуол.

Почти сразу же после того, как все свиньи набили свои животы непотребного вида мешаниной, я вернулся на «Ладожскую». Даже несмотря на уговоры Зинаиды Михайловны, которая до последней минуты не хотела меня отпускать. А когда же я отчаялся уйти по–хорошему, объяснил, почему мне нужно покинуть её. И как только сообщил Зинаиде Михайловне о своем намерении сопровождать группу Петра Данилыча, она так завелась, что было просто уму непостижимо. Стала мне втолковывать, что «это опасно», что «от подрывников ничего хорошего не жди» и прочее в этом роде. А я и так это знаю, но решение-то уже принято.

В общем, под конец рассердился я сам и, не сказав ни слова, повернулся спиной и ушел. Уж не знаю, как на это отреагировала Зинаида Михайловна. Наверное, обиделась. А может, поняла, что сама виновата, что я вот так, по-английски, не прощаясь, ушел от нее. В любом случае, в следующий раз как побываю на «Новочеркасской», обязательно перед ней извинюсь. Все-таки я тоже нехорошо поступил.

Обратно идти по туннелю было уже не так страшно. Все мысли были заняты моим уходом от Зинаиды Михайловны и известием о пропаже Маши, и мне было так паршиво, что никакой абсолютно боязни я не испытывал.

Так, почти незаметно и дошел до «Ладожской». Дом, милый дом! За те годы, что я провел под землей, станция стала для меня родной, хотя до Катастрофы моя квартира находилась близ «Улицы Дыбенко». Сюда нас с мамой пригласил переехать дядя Вова, на что мы, немного поколебавшись, дали согласие. Перевезли на «Ладожскую» все свои вещи и вскоре очень хорошо там обустроились.

Поначалу мы с мамой жили в нашей палатке вдвоем. Но с годами я рос и становился все выше и больше. Места в небольшой палатке нам двоим стало не хватать. Тогда я «переселился» в вагон поезда и впоследствии спал там. И, скажу по правде, мне это нравилось больше. Перед сном можно поговорить с соседями – в вагоне лежа могли поместиться шестнадцать человек – чего в палатке сделать не получится. Да и вообще, на мой взгляд, в электричке удобнее и комфортнее.

Спать мне сейчас совсем не хотелось. Тем не менее, я все–таки пошел устраиваться на боковую, перед этим зайдя к Фомичу и сдав оружие, чтобы не ворчал. Сон обязательно придет, нужно просто некоторое время полежать без движения и глаза должны будут закрыться сами собой.

Вот и мой вагон номер 10280. Именно здесь я провожу большую часть своей жизни в метро. Старенький уже, все железки в нем давно покрылись ржавчиной, как, впрочем, и в остальных электричках. Бывшие когда-то коричневого цвета обивки сидений уже не являлись таковыми. Их теперешний оттенок попросту не имеет названия – некая смесь