Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей. - Александр Снисаренко

 Так была оформлена сцена для трагедий, разыгравшихся здесь на протяжении многих веков. Мало того, что Фарос - идеальное место для кораблекрушений, сотворенное самой природой. К описанию Страбона следует добавить еще многие другие беды, подстерегавшие здесь мореплавателей. Это частые в восточном Средиземноморье миражи, сбивающие с толку и опытных мореходов наших дней. Это внезапные шквалистые нагоны воды на берег даже в тихую ясную погоду (явление, называемое здесь «марробио», «кардим» и «шаркийя»). Это страшные смерчи, нередко сопутствующие сильному горячему ветру, несущему из пустыни массы песка и пыли (ливийский «гибли», египетский «хамсин», израильский «самум», ливанский и сирийский «шаргиб»). Это горный ветер рагис, ближайший родственник новороссийской боры. Это частые земле- и моретрясения, изменяющие береговую обстановку в мгновение ока: по словам Плиния, например, Фарос раньше «находился в дне плавания от Египта», то есть на расстоянии порядка ста пятидесяти километров. «Раньше» - это во времена Гомера:

На море шумно-широком находится остров, лежащий

Против Египта; его именуют там жители Фарос;

Он от брегов на таком расстоянье, какое удобно

В день с благовеющим ветром попутным корабль пробегает.

Пристань находится верная там, из которой большие

В море выходят суда, запасенные темной водою.

 Все эти и множество других малоприятных природных явлений, безусловно, играли на руку пиратам, были, так сказать, их рабочей обстановкой. Нужно вспомнить также религиозное видение мира древними народами, помноженное на традиционные суеверия моряков, чтобы в полной мере оценить ситуацию, создававшуюся, например, миражами или смерчами.

 В древние времена, задолго до Страбона, в районе нынешней Александрии были мелкие пастушечьи селения, и в один прекрасный день их обитателям фараоны поручили охрану своих морских границ от вторжения иноземцев. Пастухи настолько широко истолковали данные им полномочия, что вскоре переквалифицировались в прибрежных пиратов-профессионалов - соперников своих морских коллег. «Прежние цари египтян,- вспоминает Страбон,- довольствуясь тем, что они имели, и совершенно не нуждаясь во ввозных товарах, были враждебно настроены против всех мореплавателей, в особенности же против греков (потому что те в силу скудости своей земли были грабителями, алчными на чужое добро); они установили охрану на этом месте, приказав ей задерживать всех, кто приближался к острову». Страбон не без остроумия называет этих стражей «пастухами- разбойниками, которые нападали на корабли, бросавшие здесь якорь».

 Недостаток гаваней в Египте, о котором упоминают кроме Страбона многие другие авторы, безусловно, должен был способствовать устройству постоянных мест для засад. Негостеприимный берег порождал негостеприимных жителей, зато заботу об их пропитании фараоны великодушно возложили на их собственные плечи. Всех прибывавших к устью Хапи, свидетельствует Диодор, египтяне убивали или обращали в рабство. Из обычая берегового пиратства родился и миф о Бусирисе.

 Теперь часть Дельты к югу и юго-востоку от Александрии заболочена и пустынна, а раньше здесь ответвлялось и впадало в море Канобское устье Нила. На его восточном берегу в первой половине VII века до н. э. выросла греческая колония Навкратис, а спартанцы основали сам город Каноб, названный так по имени их погибшего и похороненного в этом месте кормчего. «Первоначально,- сообщает Геродот,- Навкратис был единственным торговым портом [для чужеземцев] в Египте; другого не было. Если корабль заходил в какое-нибудь другое устье Нила, то нужно было принести клятву, что это случилось неумышленно. А после этого корабль должен был плыть назад в Канобское устье Нила. Или если нельзя было подниматься вверх против ветра, то приходилось везти товары на нильских барках вокруг Дельты до Навкратиса». Те немногие, кому удавалось избежать «гостеприимства» пастухов-разбойников, могли, если повезет, добраться до селения Схедии, расположенного в двадцати двух километрах от Александрии. Здесь находился, по словам Страбона, «пункт сбора пошлин на товары, идущие снизу и сверху по реке», а следующее укрепление, «нечто вроде пункта по сбору пошлин с товаров, привозимых вниз по реке из Фиваиды», располагалось южнее Оксиринха, в Шмуне, или, по-гречески, Гермополе - столице Заячьего нома. Но это уже более поздние времена...

 Было и еще одно удобное место для разбойничьего промысла - Больбитинское устье Нила. Здесь очень рано вырос город Саис, давший впоследствии название XXVI династии (663-523 гг. до н.э.), основанной Псамметихом I (Псамметих сделал Саис своей столицей) . «После Больбитинского устья,- повествует Страбон,- идет низкий и песчаный мыс, который выдается дальше в море; он называется Агну-Керас. Затем следует сторожевая башня Персея и стена милетцев...». Все, что находилось к западу от башни Персея, было настолько прочно захвачено пиратами, что Геродот даже приводит мнение ионийских греков о том, что собственно египетским побережьем считалось лишь пространство от этой башни до Пелусия. Во времена Геродота официальная длина морского побережья Египта составляла, по его словам, три тысячи шестьсот стадиев, то есть примерно шестьсот сорок километров. А еще раньше, видимо, только полоску между башней Персея и Пелусием (примерно четыреста пятьдесят километров) могли уверенно контролировать фараоны, не передоверяя это важное дело пастухам- разбойникам.

 На западе, на пугающе-таинственном Западе, там, куда ежевечерне шествовал в своей золотой барке Амон, лежала Страна Мертвых - блаженные поля Иалу, где души умерших праведников и умерших пиратов вели вполне мирное сосуществование (ибо ада и загробных мук египтяне, как и многие другие народы древности, не знали). Иногда оттуда течение приносило всякие любопытные вещицы. Его начало терялось где-то в Стране Заката.

 Это же течение увлекало живых на восток - по пути Усира, к странам Благодатного Полумесяца, к Кипру и Родосу. За Родосом этот поток, проходящий от Гибралтара вдоль Северной Африки, Финикии и Малой Азии, разветвляется надвое. Одна его ветвь достигает Сицилии; другая, слившись с течением Эгейского моря, следует мимо Крита и Греции в Адриатику, обегает ее по всему периметру и около Сицилии встречается с первой. Как раз на пути этих морских рек - торговых артерий Средиземноморья - и возникали в древности самые многочисленные, долговечные и жестокие корпорации «мужей, промышляющих морем» - иллирийских, карфагенских, киликийских, критских, сицилийских, финикийских. На путях другого потока, проходящего от Гибралтара мимо Сардинии, Корсики, южного побережья Франции и восточной Испании, «работали» иные флотилии. Точками соприкосновения этих двух спиралей были Корсика с противолежащей ей Этрурией и Карфаген. Этрусские и карфагенские пираты объединяли в себе жестокость Запада и коварство Востока.

 Для египтян понятие «восток» ограничивалось странами Благодатного Полумесяца. Там, уверяет Помпоний Мела, «изобрели буквы и письменность и ввели разные другие искусства, такие как морское судоходство, морской бой, управление народами, царская власть, сражения».

 Побережье от Пелусия до хребта Кармель, спускающегося к морю у бухты Акко (оба эти названия сохранились с глубокой древности), представляет собой почти идеально ровную линию, слабо изогнутую к востоку. На всем его протяжении между Пелусием и Иоппой нет ни одной надежной якорной стоянки, и западные ветры грозят здесь кораблям большими бедами. Немногим лучше остальной участок этой дуги - от Иоппы до бухты Акко с одноименным городом в ее северной части. Здесь корабли купцов могли следовать почти безбоязненно.

 Но дальше картина круто меняется. Город Акко, носивший также в разное время имена Аке и Птолемаида, мог быть основным гнездовьем пиратов, контролировавших южные подступы к Финикии. Страбон свидетельствует, что «город этот служил персам опорным пунктом для военных действий против Египта», имея, вероятно, в виду войну Артаксеркса III Оха с фараоном Нектанебом II (он мог бы начиная с 341 года до н. э. добавлять к своему пышному титулу еще одну строчку: «последний царь Египта»).

 Можно с уверенностью утверждать, что Артаксеркс не придумал ничего нового в своей морской стратегии, а лишь использовал богатый опыт древних пиратов. Отлогие берега, тянущиеся отсюда к северу, во все времена были удобны для вытаскивания кораблей на берег, илистое дно прекрасно удерживало якоря, скалистые банки и рифы в северной части бухты не могли не ввести в искушение зажигать на них по ночам ложные сигнальные огни, направляя кормила купеческих кораблей прямо в объятия тех, кто жаждал познакомиться с их товаром.

 Дальше к северу примерно в двухстах километрах один от другого лежали богатейшие города Леванта - Тир, Сидон, Берит, Библ, Симира. Словно нарочно для удобства пиратов, эти города разделял один морской переход. Моряки древности всячески избегали плавать ночью, хотя астрономию знали неплохо - на всякий случай. У античных авторов можно отыскать массу указаний на то, что даже при самой благоприятной погоде на ночь корабли вытаскивали на берег, а их команды коротали время кто как умел: отдыхали в палатках или у костров, запивая жареное мясо превосходными напитками и услаждая свой слух музыкой или морскими анекдотами; чинили обшивку и корабельные снасти; делили добычу и строили планы новых нападений. Поэтому при благоприятных условиях даже наиболее быстроходные корабли редко проходили за день больше двухсот километров. Это был предел. Финикия благодушно создала купцам все условия для плавания, но тем самым она создала условия и пиратам - для грабежа. Отправившись с восходом солнца из Акко, они в тот же день под покровом темноты могли совершить налет на Тир, а отплыв утром из Тира, вечером угрожали Сидону.