Я знаю ночь - Виктор Васильевич Шутов

Федор Бойков часто пил самогон, был безразличен к событиям в стране...

Скрипнула дверь землянки. Андрей поспешно свел баян и надел очки. Подошел Бондарь и сел рядом.

— Я... Закуришь? Подарочные... Папиросы... Уральские.

— Небось, в голодуху махорочке радовались, — усмехнулся Бойков.

— Странно человек устроен, — глотнув дыма, ответил Бондарь, — плохое забывает. А может привыкает? Несовершенный механизм.

— Это немец, что машина, — сказал Бойков и повернулся к Бондарю. — А у нашего человека светлая голова и нутро доброе. Вот и сложился особый характер...

— Особый... Что верно, то верно. Тебя никто не заставлял в армию идти, сам пошел. А ведь — слепой.

— Снова наглядное пособие, товарищ Бондарь? — улыбнулся Бойков.

Николай помрачнел.

— И весь Ленинград, по-твоему, наглядное пособие?

— Ты чем взволнован? — участливо спросил Андрей.

Николай смял папиросу, минуту помолчал и, передохнув, заговорил:

— Нет покоя мне... Словно не дневник Люды Петровой читал, а видел все сам... Взяла она меня за руку и повела по городу. Молча... Иногда только вскинет свои большие черные глаза на встречного или остановится у развороченного здания... Смотри, мол, и запоминай. На всю жизнь. Вот по улице, почти не отрывая ног от земли, идет женщина. Голова опущена. Она сутки не была дома — стояла за станком. Ее ждут двое детей. Они с бабушкой. Женщина улыбнулась и подняла голову. Испуг и страх исказили ее пепельное лицо. Там, где гляделись окна ее квартиры, зиял провал. Она узнала детскую кроватку, сиротливо забившуюся в уцелевший угол комнаты... Женщина вернулась на завод. Еще двое суток не отходила от станка: точила снаряды. Потом зашла в сборочный цех и положила записку в снарядный ящик: «Братья, отомстите фашистам за смерть моих детей...» — Бондарь глотнул воздух и вдруг резко спросил: — Откуда сила такая у людей?

— За свое, кровное стоим... И победим... Обязательно.

— По фронтам, из рук в руки, пустить бы дневник твоей соседки. Ты только послушай. «Ночью в булочную попал снаряд. Начался пожар. Мы бросились к зданию, охваченному пламенем. Стали забрасывать огонь снегом. Выбили. окна, проникли внутрь, вытащили полузадохщегося сторожа и начали спасать хлеб.

Мороз стоял лютый, но мы скинули с себя ватники постлали на снег и стали аккуратно складывать на них буханку за буханкой. Человек шесть получили ожоги, но весь хлеб (свыше десяти тонн) спасли. Его завезли на кануне, не успели раздать и, если бы он сгорел, утрата по нынешним временам была бы горестная.

А у меня от ожогов на левой руке кожа полопалась... Вот так нужно за свою землю стоять! — почти выкрикнул Бондарь.

— Не терзай себя, Коля. Этим делу не поможешь, - примирительно сказал Бойков.

Николай как-то сразу обмяк. Закрыл тетрадь и начал машинально гладить холодную обложку. Потом легко тронул за руку Андрея.

— Признаюсь тебе: я Алку свою стал сравнивать с этой Людой. Во сне часто вижу ее. Вот и сегодня. Будто иду я по темному штреку — это длинный коридор в шахте, — а впереди меня огонек. Я за ним — он от меня. И такой манящий, золотистый... И несет его Алка. Попробовал бежать за ней — упал... А вокруг темень... Так и проснулся.

— Счастливый ты, Коля. В сердце любовь носишь... Нелегкую любовь, правда... А я только с тьмою дружбу вожу...

— И все же, что ни говори, ты сильный человек.

— Может быть, не знаю, — тихо ответил Бойков и надавил на клавиши. Начал говорить в такт музыке, протяжной и тоскливой. — Эгоисты мы, слепые. Болезненно отзываемся на каждое проявление чувства. Когда я читал впервые «Слепого музыканта», в Петре Яценко себя узнавал... Но там другое время было... Я свой эгоизм решил вытравить. А он, проклятый, так и прет порой наружу... А го неясная тоска гложет... Чего-то очень хочу... Сердце вот-вот лопнет от жгучего желания. Потом вдруг пойму: видеть хочу. Мир, людей... И тебя, и сержанта, и того полковника, что помог мне. Солдатом сделал… Солдатом, Коля, — сказал Бойков и резко свел баян Нестройный гул басов тяжело ударил в уши Николаю.

Несколько минут бойцы молчали. Андрей глубоко дышал. Потом он надавил на клавиши. Из баяна вырвался одинокий тоскующий голос, растаял над головой, и мелодия грусти тихо-тихо поплыла над землей.

Бондарь неотрывно смотрел на товарища: слепой вкладывал в игру свою душу. А его самого музыка возвращала в далекий Донбасс... Где ты, моя Алка?

...Андрею по ночам стало сниться прошлое. Он просыпался от видений. Мягкий свет стоял в его глазах. Он чуть не вскрикивал от радости: вижу! Но это в его памяти не угасали картины сна.

Как-то во время тревоги вспомнилось пережитое. Удивился — все шло как по пословице: нагрянула беда — открывай ворота. Ослеп и сразу же потерял Валю. А была ли она? Может, в юности просто приснился сон?

Невысокая, подвижная и говорливая, девушка нравилась Андрею. Три года они работали вместе. Привязались друг к другу. Как-то ходили в Курск, и он подарил девушке сиреневую косынку.

Каждый день на работе виделись Андрей и Валя. Она надевала кожаный передник и, напевая, подметала пол, собирала мусор. Сегодня на ней легкий фартук. Похожа на бойкую веселую птицу. Андрей взглянул на девушку и перед ним пронесся вчерашний воскресный день. Они ходили за деревню собирать цветы. На Валентине было светлое в горошек платье. На фоне голубого неба четко вырисовывалась ее плотная фигура. Андрей увидел, что Валя очень красива. Она положила себе на голову руки, покачиваясь из стороны в сторону, поглядела на облака и почти пропела:

— Хорошо, Андрюша... До чего хорошо...

И сердце подсказало юноше: она любит. Переживает сейчас то же, что и он. Андрей медленно подошел к Валентине, осторожно приложил свои ладони к ее щекам. Она покачнулась и припала к его груди...

От радостного воспоминания екнуло сердце. Улыбаясь, Андрей наклонился над чаном, в котором плескалась краска. Сейчас он приготовит краску яркую и веселую, как его настроение.