Правда о Великой Отечественной войне (сборник статей) - Борис Соколов

8 финском руководстве начались дебаты о заключении мира. Военная партия, которую возглавлял министр обороны Ю. Ниюккенен, выступала за продолжение войны. Ниюккенен указывал, что финская армия так и не допустила прорыва своего фронта (цитадель Выборга финны удерживали вплоть до прекращения огня 13 марта), понесла сравнительно небольшие потери и сохранила боеспособность. Сторонники продолжения войны рассчитывали на приближавшуюся весеннюю распутицу, которая должна была сковать действия наступавших советских войск, и, главное, на присылку обещанного Англией и Францией 150-тысячного экспедиционного корпуса. Однако главнокомандующий Маннергейм, поддержанный Таннером, решительно высказался за прекращение войны и 7 марта посоветовал правительству начать переговоры о мире (12 марта был заключен Московский мирный договор). Маннергейм учитывал, что финские войска потеряли свои основные укрепления, утомлены боями, да и неотложные экономические нужды настоятельно требовали сокращения армии. Он так и не получил точного графика прибытия союзных войск, к тому же понимал, что, поскольку генеральное немецкое наступление на Западе неминуемо последует в самое ближайшее время, английские и французские войска сразу же будут отозваны из Финляндии. Опыт боевых действий союзников в Норвегии после майского наступления в Арденнах показал, что здесь Маннергейм был прав. Если бы правительство последовало советам Ниюккенена, то летом 1940 г., после окончания распутицы, вытесненная со своих укрепленных позиций финская армия осталась бы один на один со значительно превосходившей ее Красной Армией.[33] /В свете обнаруженных позднее фактов о подготовке СССР к нападению на Германию летом 1940 г. данное предположение уже не выглядит столь однозначным. Сталин торопился освободить войска в Финляндии и перебросить их на Запад, чтобы быть готовым к вторжению после начала германского наступления во Франции. Поэтому нельзя исключить, что в случае, если бы финская сторона так и не согласилась на тяжелые для себя условия Московского мира, она получила бы мир на условиях либо "статус-кво анте беллум", либо довоенных советских предложений обмена территорий. См. также помещенную в настоящем сборнике статью: "Собирался ли Сталин напасть на Гитлера?"./

Незадолго до окончания войны, в конце февраля, советские войска севернее Ладожского озера постигла еще одна крупная неудача. Были окружены две советские дивизии. Одна из них, 168-я, снабжалась по воздуху и смогла продержаться в Финском котле до заключения перемирия. Другая, 18-я, была почти полностью уничтожена при попытке прорыва. На поле боя финны обнаружили 4300 трупов, в том числе двух генералов (военачальников в звании комбриг и выше), а в качестве трофеев захватили 128 танков и 91 пушку.[34] 18-я дивизия пала жертвой господствовавших в ней накануне войны "шапкозакидательских" настроений и неумения вести боевые действия зимой в сложных условиях финского театра.

Перед началом войны 18-ю дивизию посетил Воронов. Вот такие впечатления вынес он об этой поездке:

"Я подолгу беседовал с командирами о значении артиллерии в современной войне, об уроках боев в Испании и на Халхин-Голе, призывал изучать своего вероятного противника, объективно оценивать его силы, не зазнаваться, не скатываться к "шапкозакидательству", избегать условностей в боевой подготовке. В одной из дивизий после беседы ко мне подошли несколько командиров и политработников. Они были не согласны с оценкой сил вероятных наших противников.

- Это неверные установки, запугивающие личный состав, -- заявили они. Они идут вразрез с указаниями высших инстанций.

- Я вам высказал не только свои взгляды. Это - требование жизни. Наконец, это требование наркома, который прислал меня сюда.

И все же мои слова, видимо, подействовали мало. Трагической была для этой дивизии недооценка сил противостоящего противника. Когда начались бои, она попала в окружение в лесах Карелии и понесла большие потери".[35]

О той же злополучной дивизии писал и Мерецков: "Хуже получилось с другой дивизией, переброшенной на фронт из украинских степей без предварительного обучения бойцов в условиях лесисто-болотисто-холмистой местности и глубоких снегов. Эта дивизия сражалась не на том участке, которым я в тот момент командовал, но мне рассказали о ее судьбе. Она оказалась в совершенно непривычной для нее обстановке и понесла тяжелые потери, а комдив погиб".[36]

Недостатки, обнаружившиеся у бойцов и командиров 18-й дивизии, были типичны для очень многих частей и соединений, участвовавших в финской войне, а это привело к тому, что победа была куплена дорогой ценой.

По Московскому мирному договору, к СССР отошли все требуемые им ранее территории, а также вся территория Карельского перешейка вместе с Выборгом и район севернее Ладожского озера, плюс территория в районе Куолаярви на севере. Порт Печенга возвращался Финляндии. Военнопленные должны были быть немедленно возвращены обеими сторонами. Советский Союз вновь признал правительство в Хельсинки, не вспоминая больше о правительстве ФДР. 31 марта 1940 г. уступленные Финляндией территории (кроме Карельского перешейка) были объединены с Советской Карелией в Карело-Финскую ССР, а правительство в Териоки было преобразовано в правительство этой республики.[37]

В ходе войны Англия, Франция, США и Швеция оказали Финляндии дипломатическую поддержку. В частности, 14 декабря 1939 г. главным образом усилиями французской и британской дипломатии Советский Союз был исключен из Лиги Наций за агрессию против Финляндии.[38] Это решение было последним решением Совета Лиги Наций и имело лишь символическое значение. Англия, Франция и Швеция поставили финской армии 191 самолет, 28 танков и тракторов, 223 полевых и морских орудия и гаубиц, 100 минометов 81-миллиметрового калибра, 120 противотанковых пушек и 200 противотанковых ружей, 166 зенитных орудий.[39]

О количестве боевой техники в частях Красной Армии, действовавших против Финляндии, и о количестве потерянных обеими сторонами танков и боевых самолетов имеются лишь финские данные. Всего Финляндия использовала против СССР 287 самолетов (в том числе 167 истребителей), потеряв из них 61 машину. Советская авиация имела 2500 самолетов, из которых финскими истребителями и зенитной артиллерией было уничтожено 725. Из 3200 советских танков финны захватили или уничтожили 1600.[40] Здесь сказалось превосходство поставленных западными союзниками новых истребителей над устаревшими советскими, которые, равно как и бомбардировщики, из-за своей тихоходности оказались уязвимы и для зенитного огня. Танки же часто применялись не для развития успеха, а для прорыва укрепленных позиций, что приводило к очень большим потерям.

Но еще тяжелее были людские потери. Финская армия потеряла 23,5 тыс. убитыми и умершими от ран, более 1 тыс. пленными, 43,5 тыс. ранеными, из которых примерно 10 тыс. остались инвалидами. Советские потери финнами были оценены примерно в 200 тыс. убитыми и умершими от ран. Потери гражданского населения Финляндии, в основном в результате бомбардировок, составили 646 убитых (так как финская авиация не совершала налетов на советскую территорию, среди гражданского населения СССР потерь не было).[41]

Командование ЛВО дало иные сведения о советских потерях: 48 745 убитых и умерших от ран, 68 863 раненых.[42] Штаб ЛВО также поставил под сомнение официальные данные финской стороны о потерях армии Финляндии, утверждая, что финны потеряли убитыми более 70 тыс. человек, умершими от ран 15 тыс. и ранеными более 250 тыс. человек.[43] Фантастичность этой оценки очевидна. Если бы потери финской армии действительно достигали 85 тыс. убитых и умерших от ран, а с учетом инвалидов значительно превышали 100 тыс., это не могло бы ни сказаться на мобилизационной способности страны в 1941 г. (вспомним, что тогда в армии уже не было 11,5 тыс. иностранных добровольцев). Однако Финляндия вновь мобилизовала в вооруженные силы 18 процентов населения, или более 600 тыс. человек.[44] Ясно, что призыв новобранцев 1940-1941 гг. мог компенсировать (очевидно, даже с некоторым превышением, так как в 1941 г. страна выставила несколько больше солдат, чем в 1939 г.) потери не более 45 тыс. человек, считая и умерших от ран, инвалидов и убывших домой иностранных добровольцев, но никак не вдвое-втрое большие потери, приведенные в сообщении штаба ЛВО. Так что надежность официальных финских данных о потерях сомнений не вызывает.

Сложнее обстоит дело с советскими потерями. Если верны официальные советские данные, то на одного убитого финского солдата приходится двое советских; если верна финская оценка советских потерь, то на одного финна приходится восемь погибших наших сограждан. В Великой Отечественной войне исчислено соотношение военных потерь 3,7:1, т. е. почти четверо погибших красноармейцев на одного убитого солдата противника.[45] А ведь тогда немецкие войска не только оборонялись, но и наступали, не раз попадали в окружение, неся большие потери. В финскую же войну финны ни разу не попали в окружение, за редчайшим исключением не наступали и не контратаковали, в то время как советские войска предпринимали зачастую недостаточно подготовленные штурмы долговременных укреплений и также несли большие потери в окружении севернее Ладожского озера. Поэтому представляется вполне вероятным, что соотношение потерь в финскую войну было еще менее благоприятным для Красной Армии, чем в Великую Отечественную, и поэтому мы склонны считать, что финская оценка советских потерь близка к действительности. Это подтверждается и свидетельствами участников финской кампании. Приведем лишь один пример. Поэт Сергей Наровчатов вспоминал в 1979 г., как вернулся с финской: "Я понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь... Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем-то, из них 40 человек невредимыми".[46]