Угодья Мальдорора - Евгения Доброва

Ночью, в постели, я тихо и горько плакала в подушку и подсчитывала количество лет, через которые Героида уж точно умрет.

Но она еще поживет. Потом, когда мне исполнится шестнадцать, она пришлет на день рождения открытку с заснеженными березками и будет просить прощения за все, но я оставлю послание без ответа, потому что к тому моменту прощение во мне еще не созреет.

И тогда она больше не напишет ни слова.

Бледная поганка

Она, конечно, не пустит. Но я все равно поупрашиваю. Хоть нервы помотаю ей своим нытьем.

— Можно, ну ба-а…

— Нет, нельзя.

— На один часик! Пожалуйста!

— Нет, и не проси.

Сашка Лифшиц, одно только имя которого было теперь для меня табу, пригласил в субботу на день рождения. И я очень хотела туда пойти.

— Ба, я ненадолго! Ну почему нельзя?

— По кочану. Сама потом спасибо скажешь.

Бабушка Героида смотрела в упор. Взгляд ледяной, пронзительный. Я видела все прожилки глазных яблок, все красные сосуды на белках. Как же я ненавижу тебя, подумала я. Ярость подкатила тяжелым шаром к диафрагме и стукнула в грудь изнутри. Гнев замедлил время, обострил внимание до предела. Я вдруг увидела все предметы в мельчайших подробностях. Я видела все, всю вселенную, до пятнышка на обоях, до дохлой жирной мухи между оконных рам. «Сама спасибо скажешь»… Спасибо? Да я тебя убью! Когда вырасту.

Я шарахнула дверью так, что с косяка отлетела чешуйка краски. В комнате бросилась ничком на кровать и закрыла лицо руками.

В классе была мода на анкеты — вирус залетел из параллельного шестого «Б». Хозяйка опросника писала в общей тетради вопросы «твоя любимая песня?», «какие мальчики тебе нравятся?», «кем ты хочешь стать», «твоя мечта?» и так далее, а потом всем по очереди давала ее заполнять. В промежутках между ответами подружек вписывались куплеты из песен, толкования снов, акростихи, анаграммы, приклеивались открытки с зайцами и медвежатами художника Зарубина…

Я сидела и заполняла анкету Таньки Капустновой, тщательно вырисовывая перьевой ручкой хвостики букв. Я очень старалась — Танька моя лучшая подруга как-никак. Я увлеклась каллиграфией и не замечала, что Героида, подкравшись, словно тать, со спины, стоит и смотрит мне через плечо.

— И сидит и пишет свою галиматью! Лучше бы посуду помыла!

Я вздрогнула. Моя мечта… Моя мечта — чтоб ты сдохла, мрачно подумала я.

— Сейчас помою, — сказала я и поплелась на кухню.

Вот если бы Героиды не существовало! Эта сладкая мысль вдруг овладела сознанием. Бабушка была злом моей жизни. Неизбежным, как дождь или снег, как смена времен года. Мы не выбираем бабушек. С этим можно только смириться.

А если не смириться? Вот если бы ее не было! Никто не указывал бы, с кем дружить. Я могла бы встречаться с Сашкой и гулять хоть допоздна. Не пришлось бы каждый день утюжить школьную форму. Мыть тарелки с обратной стороны. Делать по утрам зарядку. Спать с открытой форточкой. Носить панталоны.

Никто больше не называл бы меня «сударыня» — терпеть не могу это слово. Никто не кхекал бы ночью за стенкой. В квартире наконец-то перестало бы вонять гнилыми зубами. Я спокойно красила бы ресницы. Завела бы хомячка или крысу. Сколько влезет, смотрела бы телевизор. А главное, меня бы никто не кон-тро-ли-ро-вал!

Так нет, приставили цербера. Мать Тереза! Сильвестр в юбке! И вообще, это не ее дом! Приехала со своей Украины и командует, Шарик-в-гостях-у-Барбоса.

Скорей бы она убралась восвояси, эта чертова бабка!

Но что-то она не спешит нас покидать. Совсем даже не собирается. Живет уже девятый месяц, и сколько еще пробудет, неизвестно. Папа, видите ли, ее подкармливает. Продуктов ей там, у себя, не хватает. Да я тебя так сейчас подкормлю! Так подкормлю!

В моей голове вспух и вознесся атомный гриб. Имя ему было — бледная поганка. Я помнила то место, где мы обнаружили ее с Лифшицем во время позавчерашнего похода в лес. На Лисьих Горках, во мху, под старой поваленной сосной…

Героида очень любила жареные грибы. В холодильнике как раз стояло только что собранное лукошко опят. Завтра она приготовит их — сначала отварит, а потом кинет на сковородку и обжарит с луком в сметане. Потом съест. И умрет. Потому что я подложу ей подарочек. Бледную поганку. Угощу ее, как тайная полиция — старца Распутина.

Я все продумала. Завтра пятница, родители будут на работе, а Героида дома. После школы я сбегаю в лес за поганкой. Но сперва попрошу Капустнову, чтобы она позвонила мне ровно в четыре. Раздастся звонок. А там как будто это Героиду. Я ее позову. Как минимум полминуты она будет алокать в пустоту. А потом Танька нажмет отбой. За это время блюдо будет приправлено мелко-мелко искрошенной поганкой. Пожалуй, хватит одной шляпки — а то вдруг ножка жесткая и станет заметно.

Таньке скажу, что хочу разыграть бабушку. Якобы после родительского собрания в нее влюбился наш старикашка завхоз и теперь звонит и дышит в трубку, во маразматик старый!

Героида вернется на кухню, выложит грибы со сковородки на блюдо и позовет меня обедать. Я в это время буду сидеть, запершись в туалете, и громко хрюкать водой из клизмы, изображая расстройство желудка. После чего пошуршу бумажкой, смою несуществующий понос, пошумлю водой из крана, выйду и объявлю Героиде:

— Что-то меня прихватило… Ба, я попозже поем. Пойду полежу.

И она сядет за стол одна. И это будет последняя ее трапеза. Я вызову, конечно, ей «скорую», отчего ж не вызвать. Когда станет совсем плохо. Врачи приедут самое раннее через час, из райцентра в наш поселок быстрее никогда не добирались, проверено электроникой. И все получится. Если я смогу найти поганку.

Я долго думала о том, что будет со мной, когда она умрет по-настоящему. Как я себя буду чувствовать? Станет ли меня мучить совесть? Я думала две ночи напролет и все-таки решила ее убить. По правде. Но сделать это так, чтобы никто меня не заподозрил.

Я взвешивала все за и против. Огорчение папы. Облегчение мамы. Похоронные расходы. Она будет «груз 200». Я знала, что это такое. Мама говорит, летать самолетом накладно. Это значит, мне не купят новые коньки. Папа обещал к зиме. Ну и бог с ними. Бог с ними, с коньками.

И вот день настал. Я волновалась, но не сильно. После уроков, не заходя домой, я с ранцем за плечами и мешком со сменкой в руке отправилась на Лисьи Горки за поганкой. Я дошла по просеке до лесного озерца и взяла левее, ориентируясь на молодые березки. Вот и вывороченная сосна. Наклонилась, раздвинула траву… где же? Неужели ошиблась? Нет, все-таки здесь. Наверное, ближе к корням.

Вот она, беленькая! Я боялась, что не найду ее, но она сидела ровно на том же месте, даже еще подросла. Чтобы не прикасаться к поганке, я обернула ножку чайной фольгой из-под «Байхового № 2» и потянула. Послышался легкий чпок, и грибок оказался у меня в руке. Я положила его в пакетик, предварительно проверенный на отсутствие дырок путем надувания, крепко-накрепко завязала и сунула в карман. Откинула волосы со лба и вытерла вспотевшие ладони. Уф! Все-таки мандраж у меня был.

Около дома я встретила Кочерыжку, она шла с факультатива по математике.

— Звонить? — спросила Танька. — Как договаривались?

— Ага, — ответила я. — Ровно в четыре.

Героида соблюдала режим, и у меня все шло как по маслу.

В 14:00 она налила в кастрюлю воды и поставила ее на огонь. Пока вода закипала, Героида почистила грибы и бросила их в кипяток.

Теперь она убавит газ и полежит с газеткой полтора часа. За это время сделаю на завтра математику и, если получится, упражнение по английскому.

В 15:30 Героида вернулась на кухню, сняла кастрюлю с плиты и откинула грибы на дуршлаг. Поставила разогреваться сковородку. Плеснула туда подсолнечного масла и, вывалив содержимое дуршлага, бухнула сверху три ложки сметаны. Посолила. Перемешала. Накрыла крышкой.

Я наблюдала ее действия, сидя за кухонным столом над раскрытым учебником «инглиша». От волнения я качала под столом ногой и задевала об стену.

— Не ботай! — сказала бабушка. — Посидеть нормально не можешь?

По радио началась передача «Сатира и юмор» — актеры читали постановку «Золотого теленка». Героида вытерла руки о фартук. Прибавила звук. Засучила рукава и принялась мыть дуршлаг и кастрюлю.

Танька не подвела — ровно в 16:00 раздался звонок. Я сняла трубку, спросила Капустнову: «Вам кого?» — и, выждав секунд пять, крикнула: «Баба, тебя!»

Героида устремилась к телефону, а я на кухню. Раз! — поганка отправляется на сковороду. Два-с! — поджарка тщательно перемешивается.

Получилось!

Из кухни я проскользнула в туалет и в изнеможении плюхнулась на крышку унитаза. Похоже, сейчас и впрямь случится то, что я собралась имитировать. Внутри похолодело. Я чувствовала себя так, словно из меня выкачали воздух. Словно осталась одна оболочка, без хребта, без каркаса, и она рассыплется прахом через секунду. Мама мия, неужели это конец! — думала я, цыкая водой из бабушкиной литровой клизмы в унитаз. Ш-шух! — спустила воду. С мочалкой и дустовым мылом вымыла руки. Вернулась на кухню, села на свою табуретку.