Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник) - Пелам Вудхаус

– Я об этом и говорю. Дядя Галли, из Лондона, сказал, что буквально всякий может наняться к нам садовником. Ясно тебе? Ты заметишь, что ничего не смыслишь в садоводстве. И не надо. Ходи себе с граблями или с тяпкой и гляди поревностней. Купить их можно здесь, у Смитсона. Главное – ревностный вид.

Генри онемел, пораженный величием этой мысли; но тут же увидел и препятствия:

– Разве за ними никто не присматривает?

– Как же, присматривает, Макалистер. Все в порядке. Дал ему пять фунтов. Если к тебе подойдет шотландец, похожий на малого пророка, не пугайся. Кивни и похвали сад. Увидишь отца – кланяйся.

– Потрясающе! – вскричал Генри.

– Я тебе говорил.

– Буду бродить…

– …пока Пру не вернется…

– Поговорю с ней…

– …и помиришься. А то передай записку с верным человеком. Приготовь заранее. В чем дело?

– О Господи!

– Что с тобой?

– Ничего не выйдет. Твой отец меня знает.

– Неужели ты думаешь, – удивился Фредди, – что дядя Галли это упустил? Он вышлет первой же почтой.

– Кого?

– Ее.

Генри побледнел:

– Не ее?

– Именно ее. Он сразу пошел к Биффену и забрал.

– Ой!

– Честное слово, Глист, я тебя не понимаю! Сам я ее не видел, но ассирийский царь – это очень солидно. В конце концов, нужен же тебе грим, вот и бери, от всей души советую. Ладно, пока! Желаю удачи.

Глава 6

1

Полковник Уэдж сидел в ногах постели и беседовал с женой, пока она завтракала, как у них повелось. Он встал, подошел к окну, нервно позвякивая ключами в кармане.

– Нет, что за человек! – сказал он. – В жизни такого не видел.

Если бы рядом случился добрый друг и проследил, куда он смотрит, ему бы показалось, что эти слова относятся к садовнику с граблями, который стоит внизу, на газоне, и он бы с ним согласился. Природа создала в свое время много странных существ, в том числе вот это. Особенно в нем поражала борода – светло-горчичного цвета, ассирийской формы.

Но друг ошибся бы. Полковник говорил не о нем. Когда сердце гнетет забота – до садовников ли, даже бородатых? Говорил он о Типтоне Плимсоле.

Многие отцы смотрят на поклонников дочери, как пастухи, у которых хотят увести овечку. Полковник был не из них. Не принадлежал он и к тем, кто сидит сложа руки, пуская все на самотек, тем более если поклонник – миллионер.

– Чего он ждет? – сварливо спросил он, возвращаясь к постели. – Ясно, что он влюбился. Чего же он ждет, а?

Леди Гермиона печально с ним согласилась. И она любила расторопность, сочувствовала смелости. Вид у нее был такой, словно кухарка учуяла, что подгорает обед.

– Да, странно, – сказала она.

– Странно? – переспросил полковник. – Я бы сказал – мерзко.

Леди Гермиона опять согласилась.

– Так хорошо все шло, – прибавила она. – Вероника сама не своя. Она страдает.

– Ты заметила? Молчит и молчит.

– Как будто размышляет.

– Именно. Напоминает эту девушку, у Шекспира… Как это там? Черви какие-то, щека… А, вот! «Она молчала о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на щеках ее точила». Размышляет. А что ей делать? Влюбилась с первого взгляда. Знает, что и он влюбился. Казалось бы, все хорошо? Нет!.. Мычит, гудит, топчется. Трагедия! Знаешь, что мне Фредди сказал? – Полковник понизил голос. – Этот Плимсол держит контрольный пакет самой большой сети магазинов. Сама понимаешь.

Леди Гермиона кивнула, как кухарка, которая видит, что спасти обед нельзя.

– Он такой милый, – сказала она. – Тихий, деликатный. Совершенно не пьет. Что такое?

Вопрос был вызван криком, сорвавшимся с уст ее мужа. Если не считать одежды, полковник Уэдж походил на Архимеда, выпрыгивавшего из ванны с криком «Эврика!».

– Старушка, – вскричал он, – дело ясно! Не пьет. Пить-то он пьет – но что? Ячменную воду. Разве можно сделать самый трудный, самый решительный шаг на ячменной воде? Да раньше чем подойти к тебе, я выдул кварту пива с шампанским! Ну все. Иду прямо к нему, кладу руку на плечо и так это по-отцовски говорю: «Опрокинь стаканчик – и вперед!»

– Эгберт! Этого делать нельзя!

– А что?

– Нельзя, и все.

Полковник растерялся, лицо его угасло.

– Вообще-то ты права, – признал он. – Но кто-то должен ему намекнуть. На карту поставлено счастье двух сердец. Сколько можно тянуть бодягу?

Леди Гермиона села в постели, расплескивая чай. Похожа она была на женщину-Архимеда.

– Пруденс!

– Пруденс?

– Намекнет.

– Что-то в этом есть… Пруденс, э? Я тебя понимаю. Серьезная, порывистая девушка… Любит кузину… Страдает за нее… «Не обижайтесь, пожалуйста, мистер Плимсол…» Да, что-то есть. А она согласится?

– Согласится. Ты не заметил, как она изменилась? Стала тише, рассудительней… делает добро. Вчера говорила, что надо помочь викарию с этим базаром. Это очень показательно.

– Да уж, викарию не поможешь, если ты не… хм… хороший.

– Пойди поговори с ней.

– Ладно, старушка.

– Я думаю, она у Кларенса, – подсказала леди Гермиона, допивая чашку и наливая себе новую. – Вчера она говорила, что надо там прибрать.

2

«О гнезда родовитых англичан, – пела Фелисия Доротея Химанс, явно их любившая, – как вы прекрасны!»; и гнездо девятого графа Эмсвортского вполне подходило под это определение. Тяжелое, серое, величественное, окруженное садами и парками, с собственным озером и личным флагом на самой высокой башне, оно и впрямь радовало глаз. Даже Типтон Плимсол, не такой уж поэтичный, щелкнул языком, произведя звук, похожий на хлопанье плетки, и сказал: «Вот это да!»

Но, как бывает часто с этими гнездами, надо зайти внутрь, чтобы все понять. Топчась перед замком на террасе, Типтон Плимсол испытывал всякие чувства к его обитателям. Ну и типы, подумал он, ну и экземпляры! Один к одному. Сами посудите:

Лорд Эмсворт – чучело

Полковник Уэдж – петух

Леди Гермиона – колбаса

Пруденс – козявка

Фредди – змий

Вероника…

Тут он остановился. Даже сейчас, когда он чувствовал себя как пророк Израиля, обличающий грехи своего народа, он не мог подобрать определения к этому имени. Ее, и ее одну, он должен был пощадить.

Нет, он не простил ее – если уж девушка, поддавшаяся чарам Фредди, не заслуживает разящего определения, я и не знаю, кто его заслуживает. А что она поддалась, доказывал ее вид после того, как этот змий уехал. Сразу ясно – тоскует.

Однако, на свою беду, он все равно ее любил. Как вы помните, то же самое было с королем Артуром и Гиневерой.

Проклиная свою слабость, Типтон пошел к сплошной двери, которая вела в гостиную, и столкнулся с кем-то, оказавшимся этой козявкой.

– Ах, здравствуйте, мистер Плимсол! – сказала она.

– Здрасте, – отвечал Типтон.

Он бы прошел мимо, но тут она прибавила, что ищет его и думает о том, может ли он с ней поговорить.

Мало-мальски воспитанный человек не способен отшить женщину, тем более когда она так к нему обращается. «М-м-м-да» можно сказать и более приветливо, но он это сказал, отошел к каменной скамье и сел. Пруденс смотрела на него, он – на корову.

Несколько напряженное молчание нарушила козявка.

– Мистер Плимсол, – проговорила она ангельским голосом.

– А?

– Я хочу вам кое-что сказать.

– Да?

– Только вы не сердитесь.

– Э?

– Насчет Вероники.

Типтон оставил корову. Собственно, он на нее насмотрелся. Красивая – это да, но какая-то однообразная. Разговор ему начал нравиться. Он думал, что фитюлька попросит что-нибудь для благотворительного базара.

– Да-да! – живо откликнулся он.

Пруденс помолчала. Разрыв с возлюбленным обратил ее в монахиню, для которой только и осталось чужое счастье, но она сомневалась, надо ли было так быстро соглашаться на просьбу дяди Эгберта. Ей могут дать по носу будь здоров.

Что-что, а храбрость в ней была. Она закрыла глаза и сказала:

– Вы влюблены в Веронику, правда?

Глаза открылись сами собой от какого-то грохота. Типтон упал со скамьи.

– Вот, влюблены, – повторила она, помогая ему подняться. – Оп-ля! Это всякому видно.

– Неужели? – не очень приветливо спросил Типтон. Как многие люди, которые молоды и открыты, он был уверен, что главное в нем – стойкость и непостижимость.

– Конечно! – заверила Пруденс. – Почему вы ей не скажете? Она очень страдает.

Типтон уставился на нее, как золотая рыбка.

– Вы считаете, у меня есть шанс? – спросил он.

– Шанс? Да это верный выигрыш.

Типтон хрюкнул, глотнул и стал валиться снова.

– Верный? – обалдело повторил он.

– Абсолютно.

– А Фредди?

– Фредди?

– Разве она в него не влюблена?

– Какая дикая мысль! С чего вы взяли?

– В первый вечер, за обедом, она его хлопнула по руке.

– Наверное, там был комар.

Типтон покачал головой:

– Нет, он ей что-то шепнул. А она сказала: «Не глупи».

– А, тогда? Я все слышала. Он говорил, что этот корм могут есть люди.