Годы молодые - Лев Авилкин

Вернувшись в часть, матрос-оповеститель доложил: «Они там говорят, что я их не нашел».

Оповестителя послали вторично, но уже с офицером. Прибыв к месту отдыха друзей, посланный офицер сказал:

– Товарищи, адмирал всё знает. Надо ехать

– Как же мы явимся к адмиралу в таком виде? Нам надо переодеться и привести себя в порядок, – говорит один из них.

– Не надо, – отвечает офицер. – Адмирал приказал доставить вас немедленно прямо с рыбалки.

Делать нечего, поехали.

Почувствовав легкий запах спиртного, исходящий от обоих далеко не по форме одетых офицеров, адмирал встретил их не добрым взглядом. Обращаясь к майору Карабанову, он сказал:

– Вы способны обеспечить всем необходимым снабжением корабли, выходящие в море?

– Так точно! – ответил майор. – Сейчас распоряжусь. Все будет сделано в лучшем виде!

– Да вы просто наглец, – сказал адмирал. – А вы, – обратился комфлота к Семёнову, – способны сейчас повести корабль в бой?

– Наверное, нет, – ответил кавторанг. – Но, товарищ адмирал, у меня сегодня официальный выходной день, который я с разрешения комбрига взял после длительного похода.

– Выходной день. Выходной день, – тихо дважды повторил адмирал. – А вот 22-го июня 1941 года тоже был выходной день. А началась война. А мы с вами люди военные и должны быть готовы к боевым операциям в любой момент, независимо от выходных и праздничных дней.

И, немного помолчав, адмирал добавил:

– Идите оба домой. Сегодня от вас толку нет.

Придя на следующий день на службу, Ким Семёнов ознакомился с приказом командующего Северным флотом, которым он был отстранен от должности командира подводного корабля. Этим же приказом он был переведен на должность командира роты в учебный отряд. Это было такое огромное понижение по службе, которого никто не мог даже предположить. Карьера передового офицера с блестящим будущим резко оборвалась. Подобного унижения мало кто смог бы перенести. Не перенёс его и капитан 2-го ранга Семёнов. Он начал пить.

Незамедлительно начались неприятности не только на службе, но и в семье. Ряд взысканий на службе и постоянные скандалы дома привели к тому, что Ким Семёнов с военного флота был уволен за моральное разложение и остался не у дел.

Сменил место жительства. Вместе с женой переехал в Ленинград к её родителям, но с трудоустройством пошли проблемы. Удержаться сколько-нибудь длительное время ни на какой работе не удавалось: отовсюду увольняли за прогулы и пьянство. Жена, со всей прямотой интеллигентного человека, принципиально поставила перед ним дилемму: или бросаешь пить, или убирайся вон!

И он убрался!

На двадцатилетие выпуска собрались в актовом зале Морского корпуса Петра Великого его выпускники 1954 года. Кима Семёнова среди них не было. Оргкомитет разыскивал и приглашал всех выпускников. Семёнова не нашли. Обратились к его жене с просьбой помочь найти Кима. Она ответила, что он окончательно спился, стал бомжевать и куда-то уехал. Куда – она не знает и никаких сведений о нём не собирает.

Так нелепо закончилась блестящая карьера когда-то образцового и перспективного офицера советского флота.

Проверка лояльности

В начале шестидесятых годах прошлого века в стране шла кампания по переоформлению виз для работы на морских судах работников плавсостава Министерства морского флота и Министерства рыбного хозяйства. Визы у всех моряков были, но просто шла очередная кампания. Режим большевиков не мог существовать без издевательства над гражданами своей страны. Уж больно боялись большевики свежего воздуха из-за кордона.

Плавал на нашем судне вторым помощником капитана не плохой, в общем-то, парень Вася Легостаев. Образование у него было небольшое. Война помешала ему получить хорошее образование. Вернувшись после войны с фронта, он окончил годичные курсы судоводителей при учебно-курсовом комбинате по подготовке кадров плавсостава в Эстонской ССР и с тех пор занимал должности второго помощника капитана на небольших судах, вершину его карьерного роста. В описываемое время ему было уже далеко за тридцать. У него была семья: жена и сын. Родителей не было. Умерли. Когда-то, ещё в довоенных тридцатых годах, его отец имел судимость, сидел в тюрьме. За что, – этого никто не знал. Сам Вася не любил вспоминать о судимости своего отца, как вообще не любил вспоминать ни о нём, ни о своём детстве.

Воевал Вася не один год. Всё время был на фронте, в десантных войсках. Неоднократно ему доводилось с группой десантников ночами прыгать с парашютом в тыл противника и наносить удары в спину немецко-фашистским войскам, продвигаясь навстречу наступающим советским войскам. Точь-в-точь, как в известной песне:

«…Сомненья прочь! Уходит в ночь отдельныйдесятый наш десантный батальон!..».

И об этом Вася не любил вспоминать. Даже ордена и медали, которых у него было предостаточно, не очень-то любил одевать. По всему было видно, что не лёгкая доля ему досталась на фронте. Приятных воспоминаний было мало. Вот один эпизод, свидетелем которого он был, тяжелой ношей омрачивший Васину душу.

На краю деревни, в которой дислоцировалась его часть, солдат колол дрова. В соседней избе шёл допрос пленного немца. Немец оказался матёрым фашистом, ярым, неисправимым нацистом-гитлеровцем, нагло ведущим себя на допросе. Решение в отношении этого фашиста могло быть только одно – расстрел. Немцу связали за спиной руки, и конвоир повёл его на расстрел к оврагу на краю деревни. Когда они проходили мимо солдата, коловшего дрова, тот спросил:

– Куда ведёшь? В расход?

– Да, на расстрел, – отвечает конвоир. – Вон там, у оврага и шлёпну его, фашистскую гадину.

И тут, не говоря ни слова, солдат, коловший дрова, сильным ударом топора расколол фашисту череп. Кровь брызнула и на конвоира, и на самого дровосека. Вдвоём они столкнули немца в овраг и пошли смывать кровь.

Такая кровожадная и бессмысленная жестокость даже к лютому врагу вряд ли встречается в природе среди животного мира и не может иметь какого-либо оправдания независимо от политических амбиций.

Но то шла беспощадная война, принесшая людям неисчислимые страдания. Ещё А. П. Чехов метко подметил, что «не соединяет, а разъединяет людей несчастье, и даже там, где, казалось бы, люди должны быть связаны однородностью горя, проделывается гораздо больше несправедливостей и жестокостей, чем в среде сравнительно довольной» (А.П.Чехов, рассказ «Враги»)

Вася принимал самое непосредственное участие в жестоких сражениях с врагами нашей Родины, честно исполняя верность присяге и воинскому долгу, не щадя жизни, защищая Отчизну от иноземных захватчиков.

А сейчас Василий Легостаев плавал вторым помощником капитана танкера «Ян Креукс», принадлежащего Эстонскому Рыбопромышленному Объединению «Океан» (ЭРПО «Океан»), снабжая топливом промысловые суда этого объединения в Северной Атлантике.

Экипаж танкера был сплаванный, дружный. Все члены экипажа – эстонцы, русские, белорусы, татары – жили одной дружной семьёй. В коллективе не чувствовалось никакого деления на национальности. На судне была одна национальность – моряки.

Между тем, кампания по переоформлению виз для работы на судах набирала ход. Дошла очередь и до экипажа танкера «Ян Креукс». Каждый член экипажа должен был собственноручно написать автобиографию и заполнить довольно пространную анкету, в которой следовало указать деятельность и место жительства близких родственников и много других сведений, вплоть до того, служил ли сам или кто-нибудь из родственников в Белой армии, хотя советской власти шёл уже пятый десяток лет. И никакая сила не могла своротить этот бюрократизм и перестраховку, навязанные могущественными в то время органами госбезопасности. Этот бюрократизм высмеивал в одной своей миниатюре Аркадий Райкин:

«… и за границею не жил,и в Белой армии не служил.Всё было гладко, чисто, простоВ анкете этого… прохвоста!»

Заполненные анкеты, автобиографии и все собранные необходимые справки и документы сдавались в отдел кадров, и органы госбезопасности приступали к их тщательной проверке.

Формально визу открывали не органы госбезопасности, а партийные органы, то есть обкомы КПСС или, как в Эстонии, ЦК Компартии республики. Но это только формально. Партийные органы открывали визу только после предоставления результатов проверки органами госбезопасности. В случае же каких-либо «шероховатостей» в анкете визу просто не открывали, и уяснить причину этого было абсолютно недостижимо. Никакие старания и попытки выяснить в чем дело, почему не открывают визу, было невозможно. Человек просто лишался работы на морском судне и, как говорили моряки, сидел «на биче» (от английского beach – берег, пляж). Таким образом, судьба моряка часто зависела от излишней подозрительности чиновника госбезопасности, а то и от его каприза.